«К нему, как к свету, стремились отовсюду люди: государственные деятели, митрополиты и архиепископы, епископы и архимандриты, священники и иеромонахи, монахи, военные, врачи, чиновники, учителя, профессора и студенты, простой люд. То есть представители всех сословий, всех возрастов, семейные и одинокие, больные и здоровые, ближние и дальние, грешные и благочестивые, верующие и сомневающиеся искали окормления старца Алексия», – так о старце Алексии Зосимовском (1846–1928) писал лично знавший старца, один из авторов книги о нем священномученик Илья Четверухин.
Одной из духовных дочерей старца Алексия была и преподобномученица, великая княгиня Елизавета Федоровна, настоятельница Марфо-Мариинской обители милосердия, «по четыре часа беседовавшая со старцем», – так вспоминали современники. Старца Алексия посещали Сергей Булгаков и Павел Флоренский – оба еще до принятия сана, иеромонах Феодор (Поздеевский), иеромонах Иларион (Троицкий) – оба еще до епископства, и многие замечательные люди своего времени.
Чем всех так привлекал к себе старец Алексий? Ведь в то время немало было и других старцев.
Конфета для Анечки
Будущий старец (в миру Федор Соловьев) родился в многодетной священнической семье в Москве. Отец Федора, протоиерей Алексий Соловьев, был любимым священником в Москве, добрым и милосердным, прекрасно образованным: его библиотека, в которой были книги на разных языках, в том числе проповеди западных пасторов, позже стала основой епархиальной библиотеки.
Жизнь протоиерея Алексия, несмотря на любовь народа, уважение священства, оказалась нелегкой: рано умерла жена, из десяти родившихся детей семеро умерли в детстве и юности. Прихожане даже называли его «многострадальным Иовом»: все несчастья он переживал, покоряясь воле Божией. Личность отца, благородного, доброго, искренне верующего, стала самой значимой в жизни сына.
Детство и юность Федора прошли в атмосфере тепла, нежности, духовных и интеллектуальных интересов, любви к музыке. Позже он будет прекрасно играть на скрипке и рояле. Первым учителем мальчика стал друг семьи, священник Павел Смирнов. Федю возили к о. Павлу и давали с собой конфеты – для подкрепления сил, а тот всегда отдавал их дочери о. Павла, маленькой Ане, которая вместе с ним училась грамоте.
Лучшим другом Феди был его двоюродный брат-весельчак Дмитрий Глаголев. Однажды, когда они шли зимой мимо металлической решетки, друг-весельчак предложил Федору попробовать ее языком. Федин язык тут же прилип к решетке, а потом долго болел. В другой раз, во время прогулки по саду Дима испуганно закричал, указывая на собаку: «Федя! Волк! Спасайся!» Федор, трепеща от страха, сиганул через забор, чем очень рассмешил своего друга. Словом, Федя рос добрым, доверчивым и нежным, не стараясь выглядеть «героем».
Во время учебы в семинарии друзья часто звали Федю на каникулах к кому-нибудь в гости: «Там будут барышни и будет весело!» Юный, но мудрый Федя отвечал: «А вдруг мне какая-нибудь барышня понравится – тогда что? Вот когда кончу семинарию и придет время жениться, тогда и буду смотреть себе невесту».
Хотя учеба давалась Федору нелегко, он окончил семинарию одним из лучших, а вот в Академию не пошел – не увлекался богословием, ему больше нравилась практика: служение в храме, молитва.
В 1867 году Федор женился на 16-летней Анне Павловне Смирновой, той самой Анечке, которой в детстве отдавал свои конфеты. Вскоре у счастливой четы родился сын Михаил.
Однако счастье оказалось недолгим. Однажды Анна, идя в гости пешком, промочила ноги, да так и просидела в гостях в мокрых ботинках целый вечер. Вернулась домой уже с лихорадкой, а вскоре врачи заподозрили скоротечную чахотку. Проболев чуть более месяца, Анна умирает после пяти лет брака.
Дьякон Федор во время отпевания жены от горя не мог служить, только стоял у гроба и плакал. И после долго тосковал, по воспоминаниям знавших его, «запирался дома и плакал. Немного отвлекала музыка: он играл на фисгармонии или пел грустные романсы».
Тогда же о. Федора посещают мысли о принятии монашества.
28-летнее дьяконство
После рукоположения во дьякона отец Федор, по благословению митрополита Московского Филарета (Дроздова), служил в храме Святителя Николая в Толмачах. Его прихожанами и друзьями были известные московские семьи, живущие неподалеку, – Третьяковы, Сологубы, Самарины и Аксаковы. О. Федор прослужил в этом храме 28 лет, дьяконом.
Красивый, приветливый, честный и добрый, он нравился людям. Старшая дочь П. М. Третьякова, Вера Павловна, 25 лет бывшая прихожанкой храма Николы в Толмачах, вспоминала об о. Федоре: «…Диакон наш, Феодор Алексеевич, внешне был идеальным типом апостола».
С самого начала своей службы отец Федор стремился помогать беднякам и нищим, которых было немало вокруг «богатого» храма. Это заметили, и стали приходить к нему домой и – получали «ежемесячное пособие», бесплатно питались. Одним из частых гостей в доме отца Федора был нищий с отвисшей губой. Людей пугал его вид – губа свисала чуть не до до груди и сочилась гноем. А дьякон Федор христосовался с ним, как с лучшим другом.
Часто, когда отец Федор выходил из церкви после богослужения в день получения зарплаты, его окружала группа бедняков. Каждому он давал милостыню, пока не раздаст все, что у него было при себе. Однажды отдал очередному нищему свою верхнюю рясу, чтобы тот не замерз.
Чтобы отвлечь о. Федора от переживаний после смерти жены, настоятель храма Николы в Толмачах загружает его разными послушаниями, отец Федор преподает Закон Божий в доме славянофила Ю. Ф. Самарина, куда после занятий для бесед собираются интеллектуалы того времени: И. С. Аксаков с супругой А. Ф. Тютчевой (дочерью поэта), С. М. Сухотин, философ Владимир Соловьев, князь Оболенский, князь Черкасский. Позже старец Алексий скажет, что эти беседы помогли ему в общении со светскими людьми, а также расширили кругозор, показали настроения элит общества.
В храме о. Федора очень любили. Когда умер настоятель, именно его, еще дьякона, прихожане просили поставить новым настоятелем, вопреки всем правилам. О. Федор решительно отказался, считая себя крайне недостойным, малообразованным для руководства такого прихода.
А вскоре о. Федора переведут в Успенский храм Кремля, где он проведет последующие несколько лет. К этому времени вырос его сын Михаил. Он отучился в семинарии, но священником быть не хотел – заинтересовался техникой. О. Федор не стал настаивать: Михаил окончил высшее техническое училище и стал незаурядным инженером.
В Кремле
Одним из соображений перехода в Успенский собор для о. Федора была возможность большего уединения ради молитвы. Он и вне своего служения приходил в храм и тихо молился в алтаре или перед образом. Иногда подпевал хору – у него был, как говорили, дивный «бархатный бас».
Время служения в Успенском соборе отец Федор считал самым светлым периодом своей жизни. Он говорил об этом храме: «Успенский собор – центр Кремля, центр Москвы, центр России».
«Войдешь, бывало, в собор в три часа ночи для служения утрени, и благоговейный трепет охватывает тебя.., – вспоминал будущий старец. – Всюду тишина. Москва еще спит… В таинственном полумраке храма перед тобой встает вся история России… Чудится покров Божией Матери от Владимирской иконы в годины бедствий, проходят тени святителей московских – защитников Отечества и столпов православия… И хотелось мне тогда молиться за Русь и всех верных чад ее, хотелось всего себя посвятить Богу и уже не возвращаться в суетный мир».
Желание монашества крепнет, и, прослужив в Кремле чуть более трех лет, в 1895 году протоиерей Федор Соловьев (священником он стал в Успенском храме) поступает в Смоленскую Зосимову пустынь.
«Он из наших»
Когда отец Федор приехал в пустынь, во время беседы игумен, настоятель монастыря о. Герман (Гобзин, ныне прославленный в лике преподобных) спросил, что самое главное для монаха. Священник коротко ответил: «Смирение». Этому ответу игумен был очень рад и тихо прошептал: «Да, он из наших».
В 1898 году отец Федор принял монашество с именем Алексий.
Он писал:
«Не с тем от мира удаляюсь,
Чтобы людей совсем забыть,
Но чтоб, ничем не отвлекаясь,
За них с собой Тебя молить!»
Однако игумен Герман (по характеру довольно суровый) вначале все же опасался, что «кремлевский» священник избалован, начнет подмечать «несовершенства» в службе, пении, делать замечания, сравнивать, и обращался с о. Алексием крайне строго. Ему выдали худшие облачения, ставили ниже всех на службе. Как-то во время богослужения во время исполнения стихир отец Алексий что-то хотел уточнить у игумена, но тот грубо оттолкнул священника и велел ему слушать стихиры.
Регент хора отец Нафанаил так кричал на отца Алексия, что однажды у того даже упали очки на пол. Отец Алексий сильно переживал все эти неурядицы, однажды среди ночи даже пошел к о. Нафанаилу просить прощения. Как опытный уже христианин, он понимал, что это искус – испытания только что постриженного монаха, и их надо благодушно претерпеть. Позднее он скажет, что только после более двух лет жизни в монастыре понял, что такое монашество. И: «Хотя Господь во ад меня пошлет за мои грехи, но я все-таки буду благодарить Бога всегда за то, что я монах».
Зосимовская пустынь в те времена, после долгого запустения только устраивалась, но устраивалась хорошо. Игумен Герман заботился о духовном окормлении братии. Его заслугой стало возрождение зосимовского старчества. Принимая у о. Алексия исповедь, убедившись в чистоте его души, верном понимании монашеской жизни, здравости и твердости веры, настоятель ставит о. Алексия духовником послушников. А вскоре уже исповедуется у него сам.
Побывавшие раз на исповеди у о. Алексия неизменно возвращались к нему снова. Вскоре к о. Алексию идут и молодые монахи. Если необходимо, он задерживается с ними за полночь. А те, после трудных дневных послушаний, «в беседе с ним забывали свою усталость».
Когда игумен узнал, что послушники не дают священнику полноценно отдохнуть ночью, он запретил быть у отца Алексия после 22.00 и повелел сторожу следить за этим. Тогда хитрые послушники в 22.00 прятались во время обхода, а потом снова заходили к отцу Алексию. Старец их не выдавал.
«Смерть переставала быть страшной»
Исповедовавшиеся у отца Алексия отмечали его удивительно уважительное отношение ко всем кающимся, без разницы, кто перед ним и с какими грехами пришел.
Когда духовные дети жаловались отцу Алексию, что теряют душевный мир, он говорил: «Мир душевный теряется больше всего от осуждения ближних и от недовольства своей жизнью». Если кто-то начинал осуждать ближнего в присутствии старца, тот сразу его прерывал: «Говори только свое, правила святых отцов предписывают останавливать исповедующихся, когда они говорят о других. Кто любит говорить о других, про того люди много говорят».
Одним из послушаний о. Алексия было преподавание монахам Закона Божия. О. Алексий, хоть и «преподаватель», считал нужным вести себя с учениками более как христианин. Вот как вспоминает о нем один из монахов, о. Владимир:
«Однажды у меня сильно болели зубы, я по ночам почти не спал. Отец Алексий задал мне вопрос, на который я не смог ответить, и он меня заставил стоять до конца занятий. После утрени отец Поликарп сказал отцу Алексию: «Батюшка, вот вы отца Владимира подняли, сделали ему вопрос, продержали его стоя весь урок, а у него болят зубы – он все ночи не спит, а днем работает, и работы у него тяжелые».
Отец Алексий, слушая этот выговор, смутился, сейчас же приказал послать за мной. Прибежали ко мне, говорят: «Иди как можно скорей в храм, тебя отец Алексий зовет». Пришел в церковь, в алтарь. Отец Алексий тут же упал мне в ноги и стал просить прощения: «Прости меня, отец Владимир, что я нехороший поступок сделал, продержал тебя стоя больше часа».
С 1906 года к отцу Алексию уже с разных сторон стали приезжать люди. От большого количества исповедников старец сильно уставал, однажды был при смерти, но, как сказал одному из духовных чад, «за ваши молитвы Господь оставил меня еще послужить».
Врачи только удивлялись, как при таком слабом здоровье можно иметь такую нагрузку и оставаться в живых.
После болезни режим жизни старца меняется: из послушаний ему оставляют только духовничество. О. Алексий переселяется в отдельную, отдаленно стоящую избу, с ним живут двое келейников. К старцу идут и монахи, и миряне. Много преподавателей и студентов Московской Духовной академии исповедовалось у старца. Ехали иногда с такими тяжкими грехами, о которых не решались говорить приходскому священнику, думая, что старец лучше вникнет в их положение, не прогонит.
Старец же предостерегал: «Не бойся грязи, грязи видимой в человеке, и не бойся думать: «Значит, он опасен, когда вся грязь наружу». Когда духовная грязь в нем уже заметна, этим он искупает вполне свое недостоинство. А вот надо бояться той грязи, до которой трудно докопаться, той грязи, которая гнездится в таких тайниках нашего сердца, где никакая человеческая помощь не сможет заставить ее обнаружиться во всей ее закоснелости, где может помочь лишь десница Божия».
По воспоминаниям знавших его, старец Алексий был больше похож на мать, чем на отца, – столько доброты, нежности и терпения он проявлял ко всем, всех называя «дитятко мое».
Именно в это время к старцу стремится чуть не вся Россия. «Точно какие-то струи благодатной духовной силы исходили от батюшки, от него как бы веяло вечностью, и эта вечность становилась ближе, понятнее, все земное отступало, делалось малозначительнее, ничтожнее, и, наконец, сама смерть переставала быть страшной», – вспоминал священник Илья Четверухин.
Тайм-менеджмент спасает от искушений
Старец имел опыт семейной жизни, поэтому мог помочь даже в самых «обычных» проблемах. Автор книги о преподобном Алексии Зосимовском и его духовная дочь Е. Четверухина писала о том, как в первый год семейной жизни ей было очень трудно во время чтения вечерних молитв не отвлекаться. Она продумывала, что будет готовить на обед на следующий день.
Когда она поделилась с отцом Алексием своей печалью по этому поводу, он посоветовал: «Чтобы не было у вас подобных искушений, я советую вам каждое воскресенье вечером сесть с вашим Ильей Николаевичем за столик, взять бумажку и расписать на всю будущую неделю меню обедов. Вы тогда будете покойны и думать об этом каждый день вам не будет нужно». Молодые супруги стали планировать меню заранее, и посторонние мысли во время молитвы пропали.
«Бить нельзя»
Когда у отца Алексия спрашивали о его отношении к наказаниям детей, когда они совершат плохой поступок, он позволял ставить в угол, лишать сладкого или прогулки в то время, как остальные дети гуляли. К физическим наказаниям он относился крайне отрицательно: «Бить ребенка нельзя. Это может отрицательно повлиять на его здоровье и память».
Кланяться нужно первым
Отец Алексий очень переживал, чтобы между родными людьми были мирные взаимоотношения. Когда он узнавал о размолвках, недопониманиях и обидах, то советовал как можно скорее мириться: «Если он на вас обижается, то подарите ему подарочек, например коробку конфет». Отец Алексий был искренне рад, когда после ссоры отношения вновь налаживались.
Однажды у отца Алексия спросили, в каком случае нужно кланяться первым при встрече со знакомыми людьми, только ли при встрече со старшими по возрасту. Старец ответил, что всегда и всем нужно кланяться первым. Сам он был этому ярким примером.
С 1914 года отец Алексий стал страдать от частых сердечных приступов, а в 1915 году долго пролежал без сил. В 1916 году старец ушел в затвор для уединенной молитвы и восстановления, исповедуя только монахов пару дней в неделю. После последнего богослужения перед уходом в затвор, прощаясь со своими духовными чадами, он сказал:
«Если я сделал кому-нибудь что доброе, то это не я сделал, а сила Божия, которая мне помогала. Часто, например, задавались мне трудные и неудоборешимые вопросы, и я не знал, что мне сказать, но Господь в те минуты вразумлял меня и вкладывал в мои уста нужный ответ, так что я потом сам удивлялся тому, как я вышел из затруднительного положения.
Я всегда говорил и говорю, что без помощи Божией и без воли Божией ничего доброго не делается. Что касается меня, то я всегда старался, именно старался о том, чтобы обнять всех своею любовью и каждому обращающемуся помочь, каждому найти доброе слово. Но это мне не всегда удавалось: или недоставало мне времени, или физических сил. Бывало, от утомления я дремал и, может быть, не всегда все слышал, что мне говорили, и отвечал невпопад и не то, что было нужно.
Самые горькие минуты были те, когда я видел, что кто-нибудь уходил от меня неудовлетворенным, и, придя в свою келью, я только один знал, что чувствовало тогда мое сердце. Искренно прошу прощения, если я кого-нибудь из вас когда-нибудь огорчил, как и я всех прощаю».
Отец Алексий советовал: «Понуждай себя к милосердию, к добру к ближним – это своего рода подвиг; нужно развивать в себе жалость и любовь».
Чудом выжил
В августе 1917 года отца Алексия избрали в состав членов Всероссийского Церковного Собора.
Начало Собора совпало с октябрьской революцией 1917 года. Кремль, где заседал Собор, бомбили. Несколько дней старцу Алексию пришлось укрываться в подвале. Записи старца об этом периоде – настоящая документальная хроника исторических событий:
«27 октября утром я после ранней обедни собирался на заседание Собора… Непрестанно слышна была перестрелка, гул орудий, шум от разрывающихся снарядов, разрушающихся зданий, разбивающихся стекол. Даже в мою келью влетел в окно снаряд, пока я читал утреннее правило, но, слава Богу, не убил меня, хотя пролетел совсем близко. Вот как близко я был от смерти.
Я весь предался в волю Божию, да творит Он со мною, что Ему угодно, как хочет и как знает. Владыка Арсений благословил сам всех говеть, и когда мы приобщились Святых Христовых Таин, во время литургии, снаряд с силой ударился в окно храма, того верхнего храма, где покоились мощи святителя Алексия (митрополита Московского. – Ред.), стекла посыпались на пол, и вся церковь задрожала.
После литургии мы с пением тропаря святителю торжественно перенесли мощи угодника Божия в пещерный храм. Пока мы шли через двор, приходилось нагибаться, потому что кругом свистели снаряды. Святые мощи были положены на престоле в главном храме, и когда начали служить молебен, оказалось, что молитву святителю забыли в соборе, а идти туда было уже небезопасно, потому что стрельба с каждым часом усиливалась.
Тогда служивший молебен епископ Владимир (Богоявленский) как бы по вдохновению начал вдруг сам говорить молитву святителю Алексию, и действительно, вдохновенна была эта молитва. Он говорил просто, как будто самому угоднику Божию, а мы чувствовали, что угодник Божий невидимо стоит с нами и готов нас защитить и спасти. После, когда хотели записать эту молитву, владыка не мог ее повторить.
И вот целую неделю скрывались мы в подземелье, как в катакомбах, и как-то близко чувствовали Бога. В Нем одном искали мы поддержку и покой, ведь все это Господь посылает нам, чтобы приблизить нас к Себе, и в жизни каждого человека, предающего себя всецело в волю Божию, видится и чувствуется удивительное Божие водительство, как будто крепкая рука ведет тебя и направляет и поддерживает в трудные минуты жизни. В эти страшные дни мы неустанно пели тропарь Казанской иконе Божией Матери «Заступница усердная». Это особенно теплая молитва к Божией Матери, и если петь ее в час смертный, то Матерь Божия облегчит душе поющего этот тропарь страшный час разлуки души с телом».
Именно старцу Алексию выпала честь тянуть жребий с именем Патриарха во время его выборов в ноябре 1917 года. Тогда был избран митрополит Тихон (Беллавин), будущий святитель Московский.
Схима и смерть сына
В 1919 году отец Алексий принял схиму, более строгую степень монашества. В том же году от сыпного тифа скоропостижно умер его сын Михаил. Отец Алексий просил свое духовное начальство отпустить его на похороны, чтобы попрощаться с почившим. Но старцу запретили это как схимнику. От невозможности проститься с сыном болело сердце.
За этим горем последовали и другие беды. Интересно, что старец Алексий ни разу не был арестован в те годы гонений на Церковь. Очевидно, внутренних страданий, полной самоотдачи и покрывавшей все любви старца к Богу и людям хватило на его долю.
В 1923 году умер близкий друг и духовный наставник отца Алексия игумен Герман. После его похорон в монастырь прибыла комиссия по ликвидации монастырей. 8 мая 1923 года Зосимова пустынь была закрыта, ценности увезены, насельники изгнаны. Монахи искали себе убежище у родных и знакомых, где кто мог. Отца Алексия и его келейника отца Макария приютила в своем маленьком домике в Сергиевом Посаде духовная дочь Вера Верховцева.
С каждым месяцем у старца становилось все меньше сил. В 1925 году он уже не мог самостоятельно передвигаться, сидел в кресле или лежал в кровати. Когда его приехал навестить патриарх Тихон, старец из последних сил попытался подняться, патриарх его снова уложил на кровать, видя немощное состояние друга.
Подвижник мирно упокоился 2 октября 1928 года в Сергиевом Посаде. На его похоронах было много духовенства и мирян. Люди со слезами и молитвой провожали своего духовного наставника и благотворителя. В 1994 году состоялось перенесение мощей старца в собор Смоленско-Зосимовой пустыни, которая заново открылась.
Преподобный Алексий Зосимовский был причислен к лику святых на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в 2000 году. И после смерти он продолжает помогать всем, кто обращается к нему с молитвой, ходатайствуя перед Богом за каждого человека.
При подготовке статьи были использованы следующие источники:
- Зосимовский старец иеросхимонах Алексий. // Арсений (Жадановский), еп. Воспоминания. – М., 1995. – С. 97-103.
- Преподобный Алексий, старец Смоленской Зосимовой пустыни: Жизнеописание, воспоминания духовных чад, наставления старца/ [Сост. С. И. Четверухин]. – [3-е изд., испр.]. – Сергиев Посад : Свято-Троицкая Сергиева лавра, 2013. – 294 с.
- «Я все переживаю с вами»: житие и поучения Преподобного старца Алексия Зосимовского / священномученик И. Четверухин, Е. Л. Четверухина. – Москва : Изд-во Сретенского монастыря, 2014. – 414 с.
