Жительница Тулы Анна Бикбова, работает в сфере коучинга:
– Я заразилась коронавирусом в феврале в Италии. Приезжала на карнавал в Венецию.
Симптомы проявились дома. Температура держалась в районе 38. Кашляла так, как заводится мотор старого автомобиля. Ощущала сильную сдавленность, тяжесть в груди. Болезнь перенесла всю дома.
Ночью как-то проснулась от того, что начала задыхаться. Тогда я впервые испугалась за свою жизнь. Но была уверена, что все будет в порядке, и я обязательно выкарабкаюсь. Потом перестала чувствовать запахи.
Болезнь продолжалась три недели. Состояние существенно за это время не улучшалось. Я никогда так не болела, чувствовала сильную слабость, мучала одышка. На второй неделе начался обильный насморк. Врач прописал лекарства, но госпитализацию не предложил.
У меня крепкий иммунитет, который на самом деле и подавил вирус. Поражало одно, как в инстаграм меня убеждали, что эпидемия коронавируса – это профанация.
Максим Орлов, руководитель пресс-службы Комплекса градостроительной политики и строительства Москвы, был на ИВЛ:
– Заразился я, видимо, на работе еще в марте, так как вынужден был ездить на строительство инфекционного центра в Вороново. Сначала, как и все, неделю я лечился дома, вызвал врача из своей поликлиники, который сказал, что легкие чистые, но мазок на COVID-19 я, как и моя семья, сдал.
Принимал антибиотики, парацетамол – температура скакала с 37,5 до 38,8. Появился кашель. Результаты семьи пришли на 3-й день и были отрицательные, а мой – на пятый, и он был «неопределенный».
Врач из поликлиники посоветовал мне ложиться «пока (5 апреля) в больницах есть места». Я послушный пациент и вызвал скорую. Машина приехала через 1,5 часа, врачи не в защитных костюмах. Доехали мы быстро, но полчаса моя скорая колесила по больнице и не могла найти место, где, собственно, сдают больных, оказалось они едут туда впервые.
Наконец, мы попали в приемное отделение и тут начался скандал. Меня и двух моих врачей обступили «зефирные люди» в «скафандрах» и начали кричать на скорую. «Клоуны! Вы откуда такие без спецзащиты взялись! Вы в зоне карантина! Мы вас теперь должны на 14 дней оформить в карантин!». Не знаю, чем кончилось дело, потому что меня увели «по этапу» на КТ и сдавать анализы.
С этого началось мое 22-дневное пребывание в больнице.
Больница в Коммунарке поражает. Но, к делу. В приемном отделении очень быстро сделали анализы – кровь, мазок на COVID-19 (который подтвердился, сняв «неопределенность»). Сделали КТ, которое убрало другую иллюзию – про «чистые легкие». Оказалась двусторонняя полисегментарная пневмония.
На соседних койках сидело еще пять поступивших пациентов, трое из которых были женщинами – медработниками, и со скорой, и из поликлиник. Они нещадно кашляли и постоянно звонили по своим рабочим вопросам.
После КТ меня проводили на пятый этаж. Палата была одноместная, размером с мою кухню, с туалетом и душем. Между палатой и коридором – санитарный тамбур, все как в телевизоре про инфекционные боксы показывают. Над кроватью красная кнопка вызова персонала. Все вещи у меня были с собой, куртка висела в шкафчике.
Однако ключевой моей ошибкой этого этапа было госпитализироваться в субботу. В выходные работает дежурный врач с парой студентов-волонтеров и санитарка, и они не делают резких движений. Тем не менее, мне сразу назначили новые препараты. Эти первые двое суток хотелось более интенсивной терапии, хотел неделю полежать и домой.
COVID 19 делал свое дело и к понедельнику у меня упала сатурация с 94 до 88, температура держалась в районе 38, кашель усилился. В середине дня понедельника я вызвал дежурного врача и сказал, что мне хуже.
«Тогда в реанимацию» – с легким нажимом сообщила дама в скафандре. И я с ожиданием другого лечения и некоторым страхом отправился на каталке на первый этаж – туда, где кислород.
На каталке меня перевезли на первый этаж в ОРИТ 4 (отделение реанимации и интенсивной терапии) и там полностью раздели. Из личных вещей остались только очки и телефон без зарядки.
В палате лежало 12 человек, выглядела она, как некая подкова, где вокруг поста были выставлены койки. 9 человек лежали на ИВЛ. Когда я впервые этот аппарат увидел, и десяток голых, обездвиженных, в основном, пожилых людей в трубках, проводах, то испугался. Оптимизм внушала женщина лет 60 из дальнего угла, которая ходила сама, и у нее одной была одежда.
Мне дали небольшую кислородную маску на резиночке, а потом мной действительно интенсивно занялись. Поставили катетеры, капельницы, резко увеличилось количество препаратов.
Работа ОРИТ 4 выглядела, как конвейер. В промежутках между приемами лекарств и капельницами работали массажные машины, такие кастрюльки на проводах, которые кладут под пациентов и затем эти кастрюльки сильно вибрируют.
Меня стали перекладывать на живот, так меняется дыхание и работа легких, теоретически нужно на животе лежать 16 часов в сутки, но я больше 8 не вылеживал.
Тем временем, моя корона «росла». Сатурация колебалась даже с кислородом, меня решили перевести на полную маску кислорода, такую, как акваланг. Я попытался начать в ней дышать, и потерял сознание. Последние слова, которые слышал, были: «интубируем».
Я получил наркоз. В сознании рождались картины невероятных цветов и яркости. Потом я очнулся. Не мог пошевелить ничем, кроме глаз, еще немного двигал головой. Я был в сознании, врачи это не сразу заметили, перед подготовкой к постановке меня на ИВЛ и погружению в кому. Тут как раз я испугался, пытаясь подать сигнал глазами, но никто не обращал внимания.
Вообще абсолютная беспомощность, лекарства – все это вызывало страх, пожалуй, это было самое тяжелое время в больнице.
В этот период я сначала молился, а потом отчаялся. Подумал, что мне уже «все равно». Потом врач-анестезиолог сказал: «Эй, ребята, а у вас пациент в сознании, посмотрите на его глаза». Ему ответили: «Да? Сейчас исправим». Мне вкололи еще лекарств и отрубили. Очнулся я через несколько дней в реанимации, в другой палате, из горла торчала трубка ИВЛ, дышал за меня аппарат.
Признаться, я плохо помню момент, когда очнулся после трех дней медикаментозной комы. Помню только, что удивился торчащим из меня трубкам и подумал, что не люблю спать на спине, а теперь придется…
Тогда я не понимал, что буду всего лишь третьим из тех счастливчиков, что смогут слезть с ИВЛ. Четыре дня я не ощущал сильного неудобства, возникла даже некая эйфория, видимо, от усиленного кислорода. Потом мои врачи начали менять режим ИВЛ, возобновили физкультуру, в общем занялись поэтапным отключением меня от аппарата.
Первое изменение режима я не ощутил. Неприятными были процедуры санации, когда тебя от всего отключают, ты дышишь через дырку сам, но внутрь засовывают трубки и заливают воду, пациент зверски кашляет. Зато потом легче дышать.
Когда мы подошли к пограничному режиму, после которого человека отключают, я ощутил кирпич, который положили мне на грудь – стало очень тяжело дышать. Помогло наблюдение за своим организмом, во время санаций был десяток секунд, когда я дышал сам и мне было легче, чем с ИВЛ. И вот, в самый тяжелый период, после санации я попросил врача: «оставь так, без ИВЛ». Больше к ИВЛ меня не подключали. Несколько дней я привыкал дышать сам.
Потом была еще неделя стационара и моя 22-дневная эпопея закончилась, я вернулся домой на амбулаторное долечивание.
(Максим Орлов вел дневник своей болезни в Фейсбуке.)
Москвич Денис Воронцов (фамилия изменена по просьбе героя), реабилитолог:
– В ночь с 28 на 29 марта, начался озноб. Утром измерил температуру. Ртутный термометр показал 38,5. Конечно, сразу вызвал скорую помощь.
Врачи приехали быстро, буквально через 10 минут. Были одеты в синие костюмы, на лице – обычная маска. Измерили кислород, послушали легкие, взяли мазок на COVID. В то время его брали у каждого с температурой выше 38.
Скорая уехала, сообщив, что тест делается два дня. Если не позвонят, значит все хорошо, если позвонят, за вами приедет скорая, сказали медики. Звучало это конечно зловеще. Через час за врачом скорой пришел доктор из поликлиники, на этот раз в полной боевой амуниции. Было ощущение что попал в фильм «Эпидемия» 1995 года.
Кроме температуры ничего не было. Ни кашля, ни одышки, ни насморка или боли в горле. Температура без приема жаропонижающих понизилась до 37.
Проходит пару дней. Наступает среда, 1 апреля. День назад мне исполнилось 37. Живу я не один – с девушкой и ее мамой. Маме 71 год. Время часов пять вечера. Звонок со станции скорой помощи: «У вас положительный тест на COVID. Ждите, скоро будем», – сказал врач.
Как гром грянул. Ну, реально неприятно. Я даже на самолете ни разу не летал, и в магазин по минимуму захожу, и в маске ходил и руки протирал. Позвонил своей маме, говорю, мол, спокойно, у меня подтвердился COVID. Она не поверила, думала, разыгрываю.
Скорая приехала через 5 минут. В квартиру зашли врачи в костюмах био-защиты. Померили температуру, послушали легкие. Сказали, что мое состояние опасений не вызывает. Но так как рядом человек из группы риска (теща 71 год), предлагают изолироваться в больнице.
Конечно, я согласился. Документы заполняли очень долго. Выехали в 10 вечера в больницу номер 67.
В 23:00 были на месте. Темно, машины скорой рядом с клиникой обрабатывают дезинфектором, охрана в спецкостюмах. Когда зашел в приемное, меня сразу окружили десять врачей. Один мерил давление, другой кислород, третий брал кровь, четвертый задавал вопросы о контактах, пятый мерил температуру.
Одежду отдал на обработку, выдали пижаму, потом направили на компьютерную томографию, и наконец отвели в палату.
Возникло ощущение, что мы все, врачи и пациенты, оказались в одной лодке, и все дружно пытаемся не потонуть.
Питание в больнице было просто превосходным… Что касается медикаментозного лечения, всё началось на второй день. Компьютерная томография на следующий день показала начальную стадию двусторонней пневмонии.
Работали по симптомам. Есть температура, убираем температуру, есть вероятность возникновения бактериальной инфекции, бьем бактериальную пневмонию. С остальным справляется организм больного, иммунитет, отсюда отличное питание.
Подъем в 6:00 утра. Замер температуры, тут же приносят либо капельницу с антибиотиком, либо огромный шприц наполненный антибиотиками, после процедур приносят завтрак. Я видел не только пожилых людей в больнице, где проходил лечение, но и очень много молодых, которые нехорошо кашляли.
Врач 8 апреля сказал, что выпишет скоро, так как мест не хватает. Состояние у меня в норме, нужно освобождать места для более тяжелых пациентов, заключил он. Мне дали больничный и отправили домой на машине скорой помощи.
У мамы моей девушки через четыре дня развилась односторонняя пневмонией. Состояние ухудшалось и через неделю её положили в реанимацию уже с двухсторонней пневмонией, уровень кислорода в организме упал на 83 и 60 процентов. Легкие вирус поразил очень быстро. Сейчас ее перевели в терапию. Она получает дополнительный кислород.
Актриса Янина Бугрова, Москва:
– Поднялась температура до 38. Развилась лихорадка. Потом сильно заболела голова и появилась ломота в теле. В больницу я попала не сразу.
Забирать меня не хотели, так как посчитали, что болезнь протекает в легкой форме. Пульсоксиметр показывал достаточный уровень кислорода. Хрипы в легких не прослушивались. Лекарства привезли через неделю.
В какой-то момент было очень плохо. Я проснулось утром с ощущением, что не могу полноценно вздохнуть. Как будто перекрыт кислород. Я вызвала одну скорую, меня не увезли. Вызвала вторую, снова отказали. Уверяли, что показаний для госпитализации нет. Операторы скорой помощи предлагали поехать самостоятельно до 67-й больницы.
В больнице имени Филатова номер 15, куда я все-таки приехала на скорой вечером, выяснилось, что у меня развилась двухсторонняя пневмония средней тяжести.
Лечение я проходила в палате на шесть человек. Мы находились в красной зоне, где лежат люди с подтвержденным коронавирусом. Отделение переустроено для пациентов с COVID. Но перед поступлением одежду не дезинфицировали. Палаты протирали один раз. Заклеили кондиционеры и воздуховоды.
Лежала я в больнице 18 дней. Протекает болезнь странно, волнообразно – один день чувствуешь себя нормально, на следующей день накрывает, потом состояние снова улучшается.
Сейчас я переехала к маме. Соседи высказали ей недовольство. Сказали, мол, зачем ты ее сюда привезла.
Фото из личного архива
