Милосердие или справедливость
– Есть громкое и спорное для многих утверждение: милосердие выше справедливости. Солдаты, вернувшиеся из горячих точек, где совершали убийства в несправедливых войнах, – должно ли общество им помогать? Пожизненные заключенные, насильники и убийцы, – имеют ли они право рассчитывать на поддержку в трудной ситуации? Молодые матери, убивающие детей или оставляющие их в мусорных ящиках, – многие тоже уверены, что такие женщины не заслуживают помощи в беде. Как быть с конкуренцией милосердия и справедливости?
– Я приведу пример. Человек пошел зимой в горы и заблудился. Весь мир считает своим долгом его спасти, посылают вертолет, спасателей. Мы понимаем: каждый может оказаться на его месте. Затерянный в снегах, он – один за нас всех, посланник человечества. И вот мы спасли этого заблудившегося, вернули в цивилизацию. Тут выясняется, что он убийца, растлитель детей и на его совести еще сто пятьдесят других страшных грехов. Здесь наша миссия – врачей, спасателей-добровольцев, НКО – заканчивается. Дальше – дело общества, суда, государства, как с ним поступить. То есть здесь соединяются Божий промысел, метафизическая сторона – право каждого человека на жизнь – и социальная сторона, устои общества. В этом противоречии наша жизнь, его невозможно избежать.
Если на пешеходном переходе, где я нахожусь, произошла авария, водитель задавил детей и сам нуждается в скорой помощи, я попытаюсь спасти и его тоже. Такова моя профессия и мои жизненные убеждения. А дальше – не мне решать, кто и как накажет этого человека. Для меня ясно, что справедливости в мире нет, дискуссия вечная, и все-таки каждый из нас нуждается прежде всего в том, чтобы в нас признавали человеческое достоинство.
Этика связана со страданием
– Слышали ли вы об эффективном альтруизме? Суть в том, что ресурсы на добрые дела всегда ограничены, поэтому мы должны выбирать, кому помочь, не под действием эмоций и порыва, а расчетливо тратить средства на то, что принесет максимум пользы максимальному количеству людей. Например, у вас есть сумма денег и 3 варианта, как её потратить. Вариант 1: сделать прививку всем 300 детям небольшого села от серьезной болезни. По оценке экспертов, без прививки 150 детей заболеют, из них 50 умрут, а у остальных будут проблемы со здоровьем в будущем. Вариант 2. Сделать операцию 1 ребёнку, больному редкой формой рака. 3. Надрессировать 3 собак-поводырей для 3 слепых детей. По мнению эффективных альтруистов, выбор однозначный: вариант 1. Близок ли вам такой подход?
– Насчет выбора в вашем примере я бы поспорил. Прививка защищает не человека, а группу, к которой он принадлежит. У медика всегда взгляд с двух сторон: защитить индивида или группу. Кто на первом месте, зависит от врача. Если вы терапевт или анестезиолог-реаниматолог, то волнуетесь за своего пациента. Если вы главный санитарный врач города, региона или страны, то, конечно, вам дороже группа и важно застраховать от эпидемии сообщество. Именно в этом проблема. Я профессионал и понимаю, что такие этические решения не принимаются в одиночестве.
Помню, на старших курсах университета, когда я работал интерном и наблюдал за работой своих учителей в больнице, перед нами встал трудный этический выбор. В конце 60-х-начале 70-х аппараты искусственной почки только-только появились, и их не хватало на всех. С аппаратом пациент будет жить, без него умрет. Как выбрать? Спасти владельца крупного предприятия – тогда что скажут простые рабочие? Спасти того, кто приносит больше пользы и совершает много добрых дел – но как определишь наверняка? Врачи обращались к профессорам этики, спрашивали священников и в итоге нашли решение. Возьмите список фамилий, напишите каждую на листочке, перемешайте в шляпе и выберете имя, которое попадется первым. Эта логика единственная позволяет быть справедливым, когда все остальные варианты несправедливы.
Этический выбор врача связан со страданием и калечит, дорого дается душе. Как реаниматолог, я попадал в ситуации, когда приходилось выбирать самому, и быстро. Один аппарат и два пострадавших: молодой парень, но у него очень мало шансов выжить, и пожилой мужчина, но у него есть шанс. Кому помочь? Я выбрал тогда старого человека…
В отношении эффективного альтруизма, я бы не забывал, что все некоммерческие организации так или иначе конкурируют между собой и у них есть пресс-службы. Поэтому, прежде чем внести пожертвование, нужно оценить не то, что организация о себе рассказывает, а ее реальную работу: насколько профессиональны сотрудники, системность программ, как отзываются о ней коллеги-НКО, налажено ли сотрудничество с чиновниками, толково ли устроена логистика.
Булочница, клошары и круассан
– Вы много лет занимаетесь помощью бездомным людям, детям и взрослым. Кого еще, на ваш взгляд, можно назвать отверженными в нашем сегодняшнем обществе?
– От социальной исключенности не застрахован никто из нас – не только те, кто живет на улице или употребляет наркотики. Если вы долго остаетесь безработным, то теряете позитивное ощущение себя и своего места в жизни – формируется посттравматический синдром в облегченной форме. Пожилая пара, выросли и уехали из дома дети – они остаются в одиночестве и старости. Девушка или молодой человек не поступили в университет – тоже чувствуют себя исключенными из общества.
Пациент переживает терминальную стадию рака – у него или у нее также априори сужен круг социального общения. Это означает, что помогают ему гораздо меньше. Почему? Мы реагируем на него, как на прохожего в метро, который выглядит и пахнет не так, как нам бы хотелось, – отворачиваемся, не хотим общаться со страданием. Это врожденный защитный рефлекс. Тот, кто все-таки вступает в общение, чтобы помочь отверженному, делает над собой большое усилие – ломает свои границы и преодолевает предрассудки. Это гораздо сложнее и душевно затратнее, чем для врача, у которого включается профессиональный подход.
– В конце прошлого года «Ночлежка», организация помощи бездомным в Петербурге, попыталась открыть в Москве прачечную для бездомных людей. Разгорелся конфликт с местными жителями и затея с треском провалилась. Сталкивались ли вы с подобными случаями во Франции? Какие конкретные шаги тут лучше всего сработают, на ваш взгляд?
– Конечно, сталкивался, и не однажды. Защищать свой дом от чужаков – нормально, так происходит во всех странах. Помню, пришлось даже вцепиться в стол от гнева и волнения на встрече с жителями в мэрии округа – такую я почувствовал волну ненависти к себе. Мэр держал меня за рукав: «Успокойтесь, доктор, все будет хорошо». Нам предложили пустующее здание в 11-м округе Парижа под приют для бездомных, а жители района возмутились – им казалось, что начнутся оргии, драки, к детям будут приставать на улице, пугать. Почему-то было много страхов, связанных с сексом.
Я пришел и попытался привести разумные доводы, как врач, работающий с бездомными. Это люди исключенные, но не опасные, они мирные и пытаются сохранить себе жизнь, им бы прожить до вечера. Страх перед бездомным – фантасмагория в нашей голове. Когда видишь человека, не похожего на тебя, он кажется чужим и опасным. В этом, кстати, и корень расизма.
Очень силен еще эстетический момент: наш чистый красивый район наводнят грязные, шумные уроды, и район станет таким же ужасным, как они! Недавно наблюдал картину. Владелица булочной, доброжелательная маленькая женщина, испекла утром круассаны и увидела клошара неподалеку от магазина. Она протянула ему круассан. С другого конца улицы это увидел другой клошар и устремился к магазину. Его уже обгонял третий – тоже сообразил, что рядом раздают булочки. И вот уже вокруг нее трое бездомных и она в ужасе звонит в полицию. То есть сама по незнанию создала себе проблему.
Но у меня вопрос к коллегам из «Ночлежки»: почему решено было начать с прачечной и почему не заручились поддержкой жителей? Их нужно включать в процесс в первую очередь и учитывать мнение местного сообщества на всех этапах. Большинство вовсе не равнодушные эгоисты, их можно убедить, как показывает мой опыт. Взять ту же добрую женщину-булочницу – она вызвала полицию, но вообще-то хотела помочь.
«Холодное» государство, «согревающие» НКО
– Не так давно британский музей London National Gallery отказался принять пожертвование в 1 млн долларов от семьи благотворителей Санклер. Семья сделала состояние на производстве опиоидных обезболивающих лекарств, они вызывают сильнейшее привыкание, а компания это намеренно скрыла. В США сейчас целая опиоидная эпидемия, больше 200 000 человек погибли от передозировки. На ваш взгляд, правильно ли поступил музей? Был ли у вас похожий этический выбор и как вы тогда поступили?
– Музей поступил правильно. Я бы предпочел закрыть свою некоммерческую организацию, чем взять такие деньги. Точно так же я бы никогда не принял денежное пожертвование от человека, который торгует оружием. Невозможно совместить, у нас разные цели, разное видение. Ты же берешь деньги с каким-то смыслом, а не просто так. Видимо, у меня это на уровне автоматической реакции, так что никто и не пытался предлагать. Вам разве выбор здесь не кажется очевидным?
– Мне да, но я знаю руководителей НКО, которые считают, что сравнивать западные страны и, например, Россию некорректно, так как у нас другая социальная, политическая и общественная ситуация и в ней брать деньги у злодеев, например, на спасение больных детей, – этично.
– Эта позиция напоминает мне крылатое выражение римского императора Веспесиана: «Деньги не пахнут». (В ответ на упрек сына, что взимание налога за пользование общественными туалетами неэтично, император заставил его понюхать деньги, собранные в казну благодаря налогу, и убедиться, что они не пахнут. «И все-таки они из мочи!» – якобы воскликнул император Веспесиан – прим ред). Я прежде всего медик, поэтому для меня это легкий, однозначный выбор – с музеем и с оружием.
– Как сотрудникам НКО находить общий язык с государством?
– По поводу профессиональной благотворительности в обществе есть два полюса мнений. Одни считают, что раз у нас правовое государство, социальные проблемы должна решать власть. Другие, к ним принадлежал и я, когда начинал работать во «Врачах без границ», уверены, что некоммерческие организации прекрасно справятся сами – мы занимаемся благотворительной помощью и сами должны все делать.
Это два разных подхода. У государства – «холодный». Все граждане обладают равными правами, значит, каждому раздадим одинаковую порцию поддержки – иванову-петрову-сидорову. Чиновники исходят из того, что государство – инструмент перераспределения средств. Специалисты же «в полях» благотворительности своими глазами видят, что граждане далеко не равны между собой: кто-то чувствует себя в жизни уверенно и комфортно, а кто-то изначально оказался в тяжелейших условиях, есть больные и другие уязвимые граждане, которых необходимо поддержать. Это – «согревающий» подход, его привносят в нашу жизнь НКО своими проектами.
Нужно быть, с одной стороны, лояльным – с подопечными, волонтерами, чиновниками, а с другой – быть готовым к тому, что тебя могут унизить. Органы власти крайне консервативны и плохо воспринимают необходимость изменений. Так во всех странах. Чиновникам не нравится, когда НКО указывают на их ошибки и начинают поучать – в итоге противостояний страдают подопечные. Поэтому необходимо оттачивать навыки переговоров и быть готовыми договариваться. И не обижаться.
Министр по делам отверженных
– На ваш взгляд, что дает власть и что отнимает – когда решаешь социальные проблемы на госуровне? Какими своими достижениями в правительстве вы больше всего довольны? Что не получилось, хотя вы пытались, и почему?
– Я сомневался, уходить ли из «Врачей без границ», но решил все-таки идти во власть, так как хотел принести пользу. Прежде всего я понял, как трудно менять привычный уклад вещей. «Что ты от нас хочешь, мы всегда так делали», – говорили мне даже коллеги по кабинету, министры внутренних дел, здравоохранения и другие, с кем мы работали на межведомственном уровне. В целом меня приняли хорошо, хотя должен сказать, в правительстве очень сильная конкуренция: бюджет тебе выделяют крошечный и за него приходиться бороться, отстаивать перед начальством. Отношения хорошие, все тебе улыбаются, но каждый министр – сам по себе. А твои друзья из гражданского общества, НКО, наоборот, начинают смотреть с подозрением – для них ты теперь «оттуда», из власти. То есть это очень одинокая позиция – быть министром – но она быстро учит.
Я бы не смог создать SAMU Social в Париже без поддержки мэра, и, когда Жак Ширак стал президентом, он позвал меня в правительство, чтобы помочь совершить прорыв, в этом была моя миссия. Главными своими победами я считаю принятие Конвенции о запрете производства и распространения противопехотных мин (Оттавский протокол) в большинстве стран и то, что мне удалось создать единственную в стране Горячую линию помощи бездомным – по номеру 115 можно получить временный ночлег, еду, медицинскую и юридическую помощь от некоммерческих организаций. Кроме того, мы создали сеть центров скорой психологической помощи для людей с посттравматическим синдромом.
С самого начала я инициировал несколько законопроектов по системной помощи отверженным – доступ к лечению, жилью, работе, социальные права. Маленькие шаги, успехи на этом поприще были, но добиться принятия закона мне за два года на посту министра, к сожалению, не удалось. В правительство пришли новые люди, с другими приоритетами. Поэтому я считаю, что из госструктур нужно уметь вовремя уйти, не пропустить момент, когда ты уже не приносишь пользы.
Мигранты: не временный кризис, а жизнь следующих пяти поколений
– Не кажется ли вам, что беженцы и мигранты в европейских странах – это новые бездомные? И если так, какая служба, наподобие SAMU social, могла бы тут помочь?
– Вы правы. Мы живем в эпоху глобальных и очень быстрых перемен, затронуты все континенты. Человечество мигрировало всегда, это не новый феномен. Вспомним самих европейцев – итальянцев и ирландцев, немцев, искавших в США лучшей доли, или русских, поляков, нашедших дом во Франции после революции 1917 года. Но никогда еще масштаб бедствий и скорость людского потока не достигали такого размаха. Если посмотреть на карту, миграция происходит в основном в странах юга, на направлении юг-север, скажем, в Китае, ее нет. Сирийцы, афганцы, египтяне, жители африканских стран вынужденно покидают родину, спасаются от войн. Другие причины – голод, бедность и изменения климата.
Десятки тысяч беженцев рискуют жизнью и гибнут, пытаясь переплыть Средиземное море, ситуация трагическая. Я считаю достойным порицания то, как власти в Европе с ними обращаются. По сути, никакой миграционной политики нет, каждая страна возводит стены и пытается не допустить мигрантов к себе, перекидывая проблему на соседей: «это ваши, нет, это ваши». Греция и Италия, в силу географического положения, оказались в центре проблемы – людям не дают временное убежище, например, во Франции, и возвращают обратно в Грецию, мотивируя тем, что там они получили Шенген. На островах они набиваются, как сельди в бочке, и становятся добычей контрабандистов. Турция приняла к себе колоссальные два с половиной миллиона сирийских беженцев, потому что Европа отказалась.
Да, Европа не может дать постоянное жительство всем, но протянуть руку тонущему и дать временное пристанище, хотя бы встретить по-человечески, как братьев, а не «чужаков» и «варваров», – обязана. Сплачивать общество вокруг образа «врага» – недальновидная и опасная политика, она приносит только несчастья. Стены обречены на то, что их будут штурмовать.
Когда вы оказываетесь без дома, у вас в голове только одна мысль: наладить мирную жизнь и поддержать детей. Конечно, итальянцы, например, иммигрировавшие в США, привезли с собой и мафию. Но большинство вложили свой труд и стремление к лучшей жизни в процветание новой родины.
У нас во Франции действуют Французское управление по защите беженцев и лиц без гражданства (Ofpra), центры временного пребывания (Cada), но этого явно недостаточно. Европе нужно разрабатывать новые, общие механизмы помощи мигрантам, странам активнее сотрудничать друг с другом, а не баррикадироваться каждый в своем уголке. Это не временный кризис, перемены затронут жизнь пяти следующих поколений.
В материале использованы фрагменты Открытого интервью с Ксавье Эммануэлли в Благосфере.
