В Москве продолжается привлекшее общественное внимание разбирательство и расследование уголовного дела в связи с гибелью в перинатальном центре Городской клинической больницы №24 недоношенного ребенка москвички Марии Костреба. В адрес врачей прозвучали обвинения в том, что они не стали спасать младенца, не имевшего необходимого статуса из-за недостаточного срока беременности, а после не выдали родителям его тело для похорон, утилизировав останки в качестве медицинских отходов. Заведующий Перинатальным центром ГКБ №24 Антон Оленев прокомментировал ситуацию Милосердию.ru, ответив на вопросы, не касающиеся медицинской тайны или подробностей расследования:
– Порядок оказания медицинской помощи, установленный на уровне закона, четко определяет, в каких случаях речь идет о выкидыше, а в каких – о преждевременных родах. Если речь идет о сроках до 22 недели беременности и происходит выкидыш, то пациентка находится в гинекологическом отделении стационара, при этом никаких специальных действий по сохранению жизни плода не предусмотрено. В эти сроки он нежизнеспособен, даже если есть признаки жизни. В принципе, они могут быть и на более ранних сроках – но по закону любые реанимационные и прочие медицинские мероприятия врачи могут предпринимать только после 22 недель беременности. Причем стараются сохранить жизнь и тем новорожденным, чей вес менее 500 граммов.
Есть уникальные ситуации, когда удается выходить младенцев с экстремально низким весом, меньше 500 граммов при рождении. Но, подчеркиваю, речь в данном случае идет о новорожденных, которые вынашивались не менее 22 недель, просто на момент родов эти дети не набрали определенного веса. Например, это может быть один ребенок из двойни, родившейся преждевременно, или с пороками развития, новообразованиями, и т.д. Сейчас в нашей реанимации лежит ребенок, родившийся с весом 490 граммов, и врачи делают все возможное, чтобы сохранить ему жизнь.
– Это правильные нормы?
– Это вопрос скорее не медицинский, а этический. Так, в ряде стран решили, что при рождении до 24 недель обязательна лишь паллиативная помощь, или помощь может быть оказана по просьбе родителей. У нас закон установил другие требования. Мы можем лишь сказать о низкой успешности реанимации недоношенных на ранних сроках, и о высоком проценте инвалидизации выживших, в том числе тяжелой и глубокой. Решение по этому поводу может быть принято только на уровне законодательства.
– С Вашей точки зрения, в истории с Марией Костреба больница действовала верно?
– У меня нет сомнений в том, что все делалось правильно. Такие ситуации, к сожалению, происходят. В нашей больнице работает служба медико-социальной помощи, помогает психолог. Если с ребенком что-то произошло, мы даем возможность попрощаться с ним, так было и в этом случае.
Мы работаем с подопечными хосписа «Дом с маяком» – матерями, которые решили не прерывать беременность, несмотря на тяжелые нарушения или заболевания у ребенка. Такие женщины нередко сталкиваются с определенным непониманием, хотя крайне нуждаются в психологической поддержке.
На базе нашего перинатального центра мы начали совместный проект для семей, ожидающих ребенка с неблагоприятным прогнозом. Его задача – оказать всестороннюю помощь в ходе наблюдения по такой беременности, и поддержать в процессе родов. При необходимости на родах присутствует психолог или сотрудник центра.
И эта общая работа побудила нас оказывать такую же помощь и в других тяжелых случаях. Ведь у ребенка может не быть пороков развития, но могут случиться преждевременные роды, есть случаи мертворожденности, существует и такое понятие, как замирание беременности на разных сроках. Не все тут, к сожалению, зависит от врачей и от уровня развития медицины. Беременность – это биологически очень сложный и всегда индивидуальный процесс.
У нас есть четкий протокол действий в ситуациях, когда возникает высокая вероятность гибели плода. При угрозе смерти ребенка с пациенткой заранее обсуждается, захочет ли она попрощаться с ним, побыть какое-то время.
– Справедливо ли утверждение, что в России нет ни одного места, где можно проститься с внутриутробно погибшим ребенком?
– Говорить о том, что у нас отсутствует система помощи женщинам, потерявших ребенка в процессе беременности или родов, по меньшей мере некорректно. Такая система есть, и она активно работает и развивается. На базе Перинатального центра ГКБ № 24 решением Департамента здравоохранения города Москвы создан Центр медико-социальной помощи, специалисты которого, в том числе, оказывают психологическую помощь беременным женщинам в тех случаях, когда есть медицинские показания, препятствующие сохранению беременности, высокий риск потери или неизбежная потеря ребенка, и так далее. Также они работают и с женщинами, решившими по каким-то причинам сделать аборт на ранних сроках беременности.
Центр координирует и работу аналогичных кабинетов медико-социальной помощи, которые работают на базе всех городских больниц, в структуре которых есть акушерские стационары. В их штате находятся опытные психологи, которые занимаются подобными вопросами не один год и знают, как общаться с женщинами, у которых возникли проблемы с беременностью и с возможностью родить ребенка.
Более того, есть специально разработанные рекомендации, учитывающие любые нюансы такого общения – вплоть до того, какие слова произносить можно, а какие нельзя. Так что в Москве делается все возможное, чтобы минимизировать эмоциональную травму и роженицы, и ее близких в случае потери ребенка. Мы все понимаем, насколько тяжело это пережить, и стараемся оказать в таких случаях любую доступную помощь. Но, повторюсь, права врачей и медицинского персонала в целом в данном случае регламентируются законом, которому мы обязаны подчиняться
– Действительно ли роженице сказали, что у нее «не ребенок, а медицинские отходы»?
– Врачи использовали официальную терминологию. После родов женщине объясняли, почему в этом случае не может быть произведено захоронение, не может быть выдано свидетельство о рождении. Этот вопрос четко регламентируется законодательством, включая терминологию, поэтому медицинские работники действовали в рамках своей компетенции.
С юридической точки зрения, до 22 недели беременности статус плода тот же, что был с начала беременности, в случае ее прерывания – это абортус или плодный материал. Выдать его врач может только на свой страх и риск, как и плаценту после родов, которую хотят получить некоторые матери. Законодательно этот вопрос не урегулирован. Но, в любом случае, официально захоронить плод будет невозможно. И это уже решает не больница.
– С Вашей точки зрения, этот порядок может быть изменен?
– Конечно, вопрос можно решить на законодательном уровне. Я не вижу никаких препятствий для того, чтобы разрешить родителям в официальном порядке получать и плаценту, и тело плода, если случилась его гибель. Это может быть необходимым и из-за человеческих переживаний пациентов, и по требованиям религии, которую они исповедуют. Но решение здесь уже не в компетенции медиков.
– Депутат Госдумы Инга Юмашева предложила принять закон о биоэтике, где закреплялся бы правовой статус эмбриона человека, защищались бы его права. С Вашей точки зрения, может ли ребенок до рождения рассматриваться как отдельный пациент, получающий медицинскую помощь? Готовы ли Вы поддержать принятие законопроекта о захоронении тел детей, рожденных до 22 недели?
– Думаю, и я, и мои коллеги могут только приветствовать любое законодательное решение, которое дает однозначный ответ относительно порядка действий врача в той или иной ситуации. Ясный и понятный алгоритм в любом случае лучше, чем двусмысленность или, тем более, нахождение вопроса вне правового поля. Учитывая, что речь идет о достаточно болезненной проблеме, думаю, предварительно такой законопроект должен пройти процедуру общественного обсуждения. Речь ведь не только об эмоциональных или юридических моментах, но и о конфессиональных. Поэтому окончательное решение должно приниматься с учетом интересов всего общества. Если такой закон будет принят – разумеется, он будет выполняться.
