После третьих родов Анне по медицинским показаниям больше нельзя было иметь детей. У них с мужем было три сына. Но Анна все время думала о светловолосой голубоглазой девочке. Она сама такая – светлая, голубоглазая. И словно в ее жизни осталась нерозданная любовь, какая-то особенная – девчачья.
Анна с мужем окончили школу приемных родителей. Конечно, их предупредили о многих трудностях, но Анна была совершенно уверена: своей любовью она отогреет любого.
На деле все оказалось не так, как мечталось.
Я справлюсь!
– Вокруг меня всегда были дети. По первому образованию я педагог-психолог, работала в детском доме, вела кружки в доме детского творчества, проводила частные творческие мастер-классы и праздники. Мне жизненно необходима эта детская возня. Меня никогда не раздражали детские крики. Наоборот, я будто наполняюсь ресурсом от детей. И была уверена: я справлюсь!
В течение двух лет мы не могли найти подходящую кандидатку. Я хотела девочку младше пяти лет. Думала (ошибка №1), что маленькая девочка не будет помнить своего прошлого, и наши с ней отношения начнутся с чистого листа. Я была в розовых очках – это я только сейчас понимаю.
Спустя два года поисков специалист в нашей опеке предложила мне посмотреть девочку трех лет, у которой был шестилетний брат и четырехлетняя сестра. «Нет, куда мне троих!», – отнекивалась я. «Ну не съедят же вас. Просто посмотрите, познакомьтесь», – ответили мне. За два года ожидания я уже теряла надежду, и мы с мужем поехали.
В опеке нам рассказали историю детей: о том, как их мама любила женатого бизнесмена, родила от него троих детей, но тот не стал разрушать семью. Вот только не объяснили, почему дети в итоге оказались в детском доме. Только уже когда дети жили с нами, я поняла, что это легенда.
В детском доме Артур (старший брат) сразу взял за руку моего мужа и повел показывать свою военную технику. Катюшка, средняя девочка, тут же начала по мне лазить. А Вика – младшая – показывала игрушки. Мы там находились пару часов – у нас улыбка не сходила с лица. Такие они шкодные, такие интересные! Они нас очаровали.
И почему-то мой муж сразу сказал: «А можно оформить на них гостевой режим»? То есть взять к себе в гости. Я от него такого быстрого решения не ожидала. В детском доме готовы были сразу отдать нам детей – в тот же день. Только медработник почему-то к нам так и не вышла. А психолог на мои расспросы ответила: «При первой встрече мы о детях ничего не рассказываем».
Я решила взять паузу: поедем домой, подумаем.
Дома обсудили еще раз с мужем, со своей опекой и решили – попробуем взять на гостевой. Приезжаем – а нам оформили гостевой режим сразу на месяц. Мы удивились, но согласились. Оформили документы.
Правда, медработник к нам опять не вышла. А я не догадалась настоять на разговоре с ней и не посмотрела медицинские карты – ошибка № 2. В ШПР нам расскали только о группах здоровья. «Вторая группа здоровья» меня устраивала. Но я даже не вникла, что за этим стоит.
«Медовый месяц» приемного родительства
Как говорят приемные родители, у нас с детьми начался «медовый месяц». Я старалась изо всех сил: одеть, накормить, обучить. Они удивлялись всему.
Быстро выяснилось, что у детей очень маленький словарный запас. Например, они не знали слова «курица» или «гусь». Хотя до детского дома жили в деревне. Постепенно из отрывочных рассказов детей я поняла, что мама просто закрывала их дома и уходила. Все, что они знали, они успели хватануть в детском доме. Артур там прожил около года, девочки – около полугода. Им там очень понравилось: такой жизни у них до этого не было.
Я с тройным рвением взялась их обучать. Занималась с ними математикой, окружающим миром, готовила разнообразные блюда, учила следить за собой. Я слишком яростно взялась за них, «кинулась на амбразуру». И это моя ошибка «№ 3. Я забыла и про себя, и про мужа, и про собственного младшего сына, которому было шесть лет. Старшие сыновья уже выросли, жили отдельно. Но Илюша по-прежнему очень нуждался в моем внимании.
Например, раньше мы всегда гуляли с ним по вечерам. Теперь было некогда: я торопилась приодеть и причесать девчонок, научить Артура писать в прописях. Все время торопилась наверстать упущенное в их жизни.
Со второго дня дети стали называть нас «мама» и «папа». Папа для них оказался вообще как выигрыш в лотерее – у них же никогда папы не было. Вика постоянно повторяла: «я тебя люблю». Все они были очень довольны. Всем довольны. Не хотели возвращаться в детский дом. Тем более что дома я создала для них сказку.
И мы с мужем оформили опекунство.
«Розовые очки» разбиваются
Очень скоро мои новые дети начали потихоньку теснить кровного сына – Илюшу: занимали его место за столом, хватали без разрешения его игрушки, рушили постройки из лего. Поначалу я их защищала: они бедные, несчастные, маленькие, и не вставала на Илюшину сторону. Думала: привыкнет, ничего страшного.
Но лучше не становилось. Они привыкли выживать втроем, и просто не знали, что могут быть другие способы жизни и другие отношения. Им было хорошо, что я их обслуживаю. Наелись, напились, напакостили. Впрочем, наесться они не могли: не понимали границы сытости. Поэтому постоянно таскали из холодильника еду и объедались до рвоты.
Они везде лазали, все доставали, ломали, их нельзя было оставить в комнате. Ободрали все обои, я переклеила – дети стали рисовать на новых. Ну это ладно, можно принять.
Сложнее было принять то, что Катя и Вика ходили по-большому прямо в трусы. Причем Вика могла накакать в колготки, спрятать их и не признаваться, куда спрятала. Сначала я думала: не приучены. Может, у них дома не было туалета? Много позже я узнала, что недержание кала (каломазание) – это диагноз, и он требует лечения, как психологического, так и гастроэнтерологического.
Еще одной проблемой, которая резко осложнила мое отношение к детям, стало их сексуализированное поведение друг с другом. Я не сразу его разглядела: думала, они как брат с сестрой обнимаются и целуются. А когда поняла, это был шок для меня – так это безобразно и дико. Даже в ШПР я о таком не слышала. И был страх, что увидит мой родной сын. Не дай Бог!
Директор детского дома, с которой мы были на связи, удивилась, сказала, что такие случаи в их детдоме бывали, но за этими детьми ничего такого не замечали.
А потом Катя мне рассказала, откуда они это взяли, и рассказала про свою маму. Дома был шалман, там вот это все было. Катя видела и копировала.
Я надеялась, что дети маленькие, забудут всю свою прошлую жизнь, а оказалось – они очень хорошо помнят свою маму, они очень хорошо помнят то, что с ними происходило. Просто раньше они не все могли рассказать, а сейчас словарный запас пополнился, теперь могут.
Однажды заболел Артур – переел мороженого, мы обратились ко врачу. И тут только достали его медицинскую карту. У Артура оказался фетально-алкогольный синдром (сочетание отклонений, связанных с тем, что мама страдала алкоголизмом до и во время беременности).
Кроме того, оказалось, что все дети родились от мамы с сифилисом. И хотя детей пролечили, это грозит задержкой психического развития, трудной обучаемостью. Мне стало понятно, почему им так трудно усвоить новое, выучить стихи, почему у Вики постоянный тремор и откуда ее гиперактивность – невозможно уложить спать до 2-3 часов ночи.
Легенда про женатого бизнесмена рассыпалась на наших глазах. А в сердце поселилась большая тревога.
Я не смогу их полюбить
Уже через пару месяцев после того, как дети жили с нами, мы с мужем стали искать психолога. Нашли в ближайшем центре специалиста по приемному родительству. И мой первый вопрос был «А вдруг я не смогу их полюбить? Я не чувствую к ним любви».
Психолог сразу сказала: «Не сможете. Отказывайтесь». Мы вышли от психолога чуть не в большем расстройстве, чем пришли, и больше никогда к ней не обращались. Как это «отказывайтесь»? Мы не для того их взяли, чтобы обратно потом вернуть.
Но психолог укрепила во мне сомнение в том, что я никогда не смогу этих детей полюбить. А если не смогу – значит я не мать и вообще не должна их воспитывать. Эта мысль грызла и мучала меня.
Наверное, я начала выгорать. Не знаю, как это назвать… У меня нарушился сон, начались головокружения.
Каждый день стирая какашки не своих детей, детей, с которыми привязанность еще не сложилась, наблюдая поведение, непонятное, дикое для меня, я заметила, что начинаю смотреть на них … с отвращением. «Да что ж она все делает не так, да что ж она какая-то противная, да что ж она меня не понимает, не слышит…».
У меня появилась жесткость, я не могла себя контролировать. Я перестала жалеть приемных детей, стала наказывать. Все время орала на них. Как ненормальная.
И одновременно зрела обида на специалистов: «Почему нас сразу обо всем не предупредили? Если бы мы полностью знали их историю, мы бы их не взяли».
Я разрушаю свою жизнь и свою семью
Накопившееся раздражение стало переходить на мужа. Через полгода я поняла, что мы с ним разговариваем на разных языках. Днем муж на работе, ему не приходилось по несколько раз в день мыть и переодевать детей. Его не так, как меня, пугали их дефекты и поведение. Он быстрее стал их принимать такими, как есть.
А я не могла принять ни их, ни его спокойствия.
Отчужденность стала настолько сильной, что я готова была подать на развод. И уже поехала подавать документы. Меня остановило только то, что придется делить имущество. На это не было сил.
Илюша, родной сын, плакал: «Уберите их, сдайте обратно!» Хотя он вместе с нами просматривал анкеты детей в банке данных, когда мы искали девочку, ждал сестричку. Свекровь причитала: «ЗапУстите родного сына! Бедный Илюша! Отдайте обратно детей».
В какой-то момент я почувствовала: «Наверное, надо будет их возвращать. Я не справляюсь». Но что-то не давала мне это сделать.
Меня разрывало на части. Как же так: я всю жизнь любила детей, а теперь чувствовала к ним только неприязнь. Я не могла это принять: «Что со мной? Я схожу с ума?»
Мой шестилетний Илюша плакал и говорил: «Мам, когда ты опять станешь такой, как была раньше?» А я не могла – я была полностью измотана. И понимала, что разрушаю свою жизнь и жизнь своих родных.
Любовь может и не случиться
Продолжая искать помощи, однажды я услышала от одного психолога: «Необязательно любить. Ты для них воспитатель, ты должна создать безопасность и благоприятные условия для развития детей. А любовь может и не случиться».
Не сразу я усвоила, приняла эту мысль. Может быть, мешала гордость, самоуверенность: ну как так? Мы их взяли, значит, должны давать им любовь. И вдруг – я не могу эту любовь им дать!
Муж говорил: «Аня, да будь ты проще. Тебе же сказали, что так можно». Ну, а я не могла. Ходила в храм, исповедовалась, горячо молилась, чтобы Господь смягчил мое сердце, и я почувствовала бы этих детей своими.
Наверное, меня (и мою семью) спасло то, что я продолжала искать помощь. Не замкнулась в своей проблеме, а искала, стучала, ждала. И когда в переписке одна приемная мама с очень похожей историей предложила обратиться в благотворительный фонд содействия семейному устройству «Найди семью» , я не задумываясь, позвонила туда. Мне буквально в этот же день нашли специалиста.
И, что меня удивило, предложили не разовую консультацию, а еженедельную. Абсолютно бесплатно. Мы с психологом Мариной Тимофеевой стали созваниваться каждую неделю, она проводила со мной тренинги, беседы. Плюс она добавила меня в чат, где я могла общаться с другими приемными родителями.
Это колоссальный опыт, потому что я поняла: оказывается, я не одна такая.
Буквально все приемные мамы в чате говорили, что они проходили через то, что проходила я. И тоже испытывали чувства отвращения и неприязни, потерю самоконтроля. Все это – период адаптации и имеет свой конец. Я поняла, что не схожу с ума, что все мои чувства и мысли в отношении себя и приемных детей – закономерны.
Мне предложили поработать с психиатром, потому что к тому времени я не могла нормально спать. С помощью антидепрессантов я потихоньку стала выходить из своего кризисного состояния.
Приемные мамы – люди героические, это бесспорно. Однако именно здесь многих подстерегают опасности.
Комментирует Елена Цеплик, президент благотворительного фонда «Найди семью»:
«Приемные родители часто (и неосознанно) ожидают от приемного ребенка такого же поведения, как от кровного. Просто по обычной логике вещей. А логика здесь необычная.
Судя по случаю Анны, в ШПР, где они с мужем проходили подготовку, этого знания (как и другой совершенно необходимой информации) она не получила. Некачественная подготовка в ШПР – основная проблема всех приёмных семей.
Однако бывает и так, что в ШПР обо всем предупредили, все проговорили, но мама думает: «Со мной-то такого не случится. У меня все будет по-другому. Мне обязательно повезет».
Но когда нет внутренней готовности к трудностям, при встрече с ними человек очень быстро теряет силы.
Другой случай, когда мама переоценивает свои возможности: «Я так хочу взять ребенка, моя любовь все преодолеет, я сильная, справлюсь». Так называемый «синдром отличника» действительно может помочь родителям справляться с трудностями. Но он же может привести и к кризису.
Объективно трудно быть уверенным, что справишься с заведомо трудной ситуацией, в которою еще не попадал. Собственных сил может не хватить. И времени на социальную или психологическую реабилитацию ребёнка, возможно, потребуется больше, чем родитель рассчитывал.
А обращаться за помощью таким людям очень сложно. Для них это означает «признать, что я не справился».
По нашему опыту, часто родители, взявшие ребёнка, либо вовсе боятся обращаться за помощью, либо обращаются за помощью в органы опеки. Но органы опеки совмещают в себе функции помощи и контроля. И им всегда проще сказать: «Вы не справляетесь, верните ребенка обратно», чем разруливать кризисные ситуации. Ведь пока ребенок находится в сиротском учреждении, за его здоровье и благополучие отвечает учреждение. А когда он находится в приемной семье под опекой, за него отвечает опека.
Кроме того, специалисты, которые работают в органах опеки, часто не имеют соответствующей квалификации для того, чтобы купировать тяжелые кризисы в семье. К нам в фонд регулярно поступают запросы от них на дополнительное обучение, и мы с радостью его проводим. Но это малая часть кадров.
Иногда для разрешения кризиса нужно оказать приёмному ребёнку качественную психиатрическую помощь. Тогда и самому ему будет легче взаимодействовать с другими людьми, и родителям будет легче его понимать. Важно только, чтобы психиатры тоже понимали особенности детей с сиротским опытом.
В среднем, работа с семьёй не в остром кризисе занимает полгода. Если семья обратилась за помощью в остром состоянии – в состоянии предвозврата (готовы вернуть детей в детский дом), работа будет занимать два-три года.
Но семья сразу же, с момента начала работы, получит поддержку и облегчение. Поэтому, например, в 2024 году у нас была лишь одна передача в другую семью и ни одного возврата в детский дом. Остальные 60 семей, которые обратились в прошлом году с желанием вернуть ребёнка в детский дом, справились с кризисом благодаря комплексной помощи специалистов».
А группа арт-терапии и группа по преодолению эмоционального выгорания для приемных мама еще добавили сил. Мой сын Илюша тоже занимается с психологом онлайн и не хочет с ней расставаться. Я даже не знала, что можно получить столько помощи онлайн. Очень удобно и доступно. В нашем регионе нет таких групп, нет таких специалистов.
Я больше не хочу разводиться с мужем
Прошло несколько месяцев, и я стала смотреть на мир другими глазами. Я больше не хочу разводиться с мужем.
Марина, психолог Фонда, предложила мне отложить развод, пока не закончится наша с ней терапия. А в какой-то момент я поймала себя на том, что мы обсуждаем с Димой, куда поставить беседку и как обустроить дом. И я сказала: «Знаешь, а ведь несколько месяцев назад я готова была развестись. Я даже поехала подавать документы на развод. А сейчас как будто этого и не было».
Наоборот, мы очень сблизились с Димой.
Дима, мой муж, очень меня поддерживает. У него адаптация приемного папы прошла быстрее. И если раньше я думала, что вся семья будет на мне (я была в этом абсолютно уверена), ведь «я хорошо знаю детей», «я своей любовью все покрою», то на деле оказалось, что я очень быстро сошла с колеи. А он продолжал все держать в своих руках. И меня тоже. Где-то успокаивал, где-то – притормаживал. У него, как оказалось, гораздо больше терпения. Я была очень удивлена и рада, когда поняла это.
Также мы с Мариной решили, что я могу приостановить решение о возврате детей. Поставить вопрос на паузу. Просто не принимать никакого решения. До сентября этого года. В апреле 2025-го исполнился год, как мы взяли детей. И в сентябре примем решение – возвращаем или оставляем.
У меня упал груз с души: я больше не мучаю себя вопросами о возврате детей. Перестала обвинять и ругать себя, считать «плохой приемной матерью». Если до того я постоянно чувствовала себя загнанной в угол, то теперь ощутила свободу.
Успокоившись, ощутив помощь, внимание, почувствовав, что не одна такая, я смогла увидеть все то доброе, позитивное, что за это время произошло с моими приемными детьми. Какой большой путь мы с ними прошли, как много они теперь умеют.
Я вижу таланты своих новых детей
Катя прекрасно рисует, и мы с ней выучили счет. Артур – мой помощник номер один. Я выхожу из дома – он открывает мне дверь, прихожу – он ставит мои ботинки на место. Мой Илюшка никогда так не делает. И это не услужливость «лишь бы понравиться». Такой этап у него тоже был. Но сейчас это искреннее желание помочь.
Илюша стал спокойным и уверенным. Мы многое обсуждаем с ним, говорим о его чувствах. Он очень сильно привязался к Артуру. И Артур, который раньше инстинктивно чувствовал себя ответственным за сестер, расслабился и стал просто обычным мальчишкой, который научился и полюбил играть.
Я прямо сказала Артуру: «Все, ты – ребенок, а я мама. Я с девочками. Ты – с папой и с Илюшей, ты сюда не лезь, это наши дела». И у них появились свои – мужские – дела. И он с восторгом их делает. У него просто такого опыта раньше не было.
1. Не пренебрегайте школой приёмных родителей, не думайте, что это формальность, которая нужна, чтобы получить бумажку и собрать пакет документов.
Школа приёмных родителей может и должна стать реальной подготовкой и профилактикой будущих кризисов. Выбирайте ШПР вдумчиво. Если занятия в ШПР проходят только в лекционном формате без тренингов, поищите другую – с более качественной подготовкой. Такую же настороженность вызывают школы, в которых среди преподавателей нет ни одного приёмного родителя.
Если в вашем городе нет хорошей школы приёмных родителей, обратитесь в благотворительные фонды. Они часто предоставляют возможность заниматься онлайн. Там же можно получить онлайн-консультации отдельных специалистов.
БФ «Найди семью»
БФ «Измени одну жизнь»
БФ «Волонтёры в помощь детям-сиротам»
БФ «Дорога жизни»
БФ «Арифметика добра»
БФ «Ты ему нужен»
Марфо-Мариинская обитель милосердия
2. При знакомстве с ребёнком обратите внимание на медицинские аспекты здоровья ребёнка. Изучите его медицинскую карту. Если у него есть диагноз, поищите сообщества родителей, которые имеют детей с таким же диагнозом. Узнайте, где есть специалисты по этому направлению, в какие учреждения придётся обращаться и как часто, какой прогноз дают специалисты детям с похожим диагнозом.
Впрочем, нужно иметь в виду, что многие диагнозы (например, психиатрические) могут проявиться позже.
3. Заранее подумайте, куда вы сможете обратиться за сопровождением, когда возьмёте ребёнка. Может ли помочь с сопровождением Школа приёмных родителей? Или это будут другие специалисты? Смогут ли они оказать комплексную поддержку (психологическую, социальную, юридическую)? Есть ли у них сообщество приёмных родителей, в котором можно делиться опытом?
Обращаться за сопровождением лучше сразу, при первых же возникающих вопросах, не доводя себя до депрессии и выгорания. Если специалисты, которых вы выбрали, не смогли вам помочь, ищите других. Это нормально!
Пусть будет как будет. Я принимаю
Конечно, проблемы остаются. Вика, например, у нас не меняется, новых навыков у нее пока нет. Кардиолог обнаружил у нее порок сердца. Это серьезное препятствие для развития. Об этом нам тоже не сказали в детском доме. Вероятно, просто не делали обследований.
С Катей мы занимаемся с психиатром: она до сих пор ест несъедобные предметы – пластилин, восковые карандаши, песок. Конфетку съела – фантик тоже съест. Но теперь мы шутим: «Катька, давай я буду есть конфеты, а тебе фантики отдавать».
Я стала больше понимать внутренний мир своих новых детей. И свой внутренний мир. Да, я действительно не готова была брать троих. Я хотела одну светленькую девочку. А у этих детей глаза черные-пречерные, сами они темненькие. Это все было совсем не похоже на мою мечту.
Но они реально похожи на моего мужа. И сейчас я думаю: «Ну ладно, пусть будет так». Я отказалась от своей мечты, и она перестала быть моей болью.
Меня больше не мучают сомнения, полюблю ли я их. Пусть будет, как будет. Я стараюсь делать то, что должна делать мама, и привыкать к тому, что они такие, какие есть.
И знаете, как я поняла, что я их принимаю?
Я работаю сейчас косметологом и массажистом. И раньше я своим клиентам начинала рассказывать: «Они такие-сякие, они опять сделали то, натворили се…»
А недавно поймала себя, когда сказала клиентке: «Вот Катька у меня молодец! Вы знаете, как она рисует! Вот Артурчик так хорошо справился! Вот Лумпа (мы так Вику прозвали – ей очень идет) у нас такая умница». Я начала детьми хвастаться.
Месяц назад я вернулась к своим любимым делам: обожаю шить, вязать, делать имбирные пряники. У меня снова появились силы на это.
А ещё мне очень хочется сделать в своем городе клуб для приемных родителей. У нас ничего такого нет, и мне очень жаль тех родителей, которые не имеют профессиональной помощи. Ведь если не поддерживать друг друга, не делиться опытом, не представляю, как можно не выгорать и не опускать руки. По одиночке, боюсь, нам не справиться.
Коллажи Оксаны РОМАНОВОЙ
