«Я никогда не думала, что мама меня удочерила. Но когда она умерла, люди заговорили»

Смерть приемной матери после продолжительной болезни рассекретила тайну усыновления – родные и знакомые не сговариваясь стали открывать Марии правду о ней. Оказалось, что все вокруг всё знали и лишь сама девушка находилась в неведении. От этой болезненной правды хотелось отмахнуться, с ней было невозможно смириться, а все воспоминания о собственном детстве  стали похожи на одну большую иллюзию.

Мария Азматова смогла буквально по крупицам воссоздать свою биографию, пересмотреть отношения с самыми близкими людьми. О том, как удалось жить дальше и сохранить любовь к приемной матери, она рассказала «Милосердию».

Хотела во всем признаться, но разговор так и не состоялся

Через несколько дней после моего рождения кровная мать отказалась от меня. Я пробыла в доме малютки в Омске до четырех месяцев, а потом попала в семью.

Моя приемная мама хотела взять из детского дома маленького ребенка, и органы опеки предложили познакомиться со мной. После нашего знакомства она сразу же стала оформлять документы на удочерение. На это ушло около двух месяцев, и, когда мне было уже полгода, она забрала меня домой.

Мама по национальности уйгурка, и поэтому взять смешанного ребенка было логично. Так совпало, что мы с мамой оказались похожи внешне, по голосу, по группе крови.

Мама изменила мне не только фамилию, имя и отчество, но и дату рождения. Никто не видел ее беременной, поэтому, когда в ее жизни появилась я, многим было очевидно, что она меня не рожала. О факте удочерения знали все ее родные, друзья, знакомые и догадывались коллеги по работе.

При этом она не хотела, чтобы я знала о том, что меня забрали из дома малютки. Никто из окружающих никогда не говорил о моем удочерении – люди держали слово, данное маме, до конца ее жизни. Ее близкая подруга потом вспомнила, что, до моих пяти лет мама, по европейскому подходу, хотела рассказать о моем появлении. Но этот разговор между нами так и не состоялся.

Не было фото, на которых мама беременна

У меня было счастливое детство, я росла в любви и принятии, мама поддерживала меня в любой ситуации и всегда была рядом. Она воспитывала меня одна, родных в Омске у нас не было – со мной иногда сидели мамины друзья или наши соседи.

В подростковом возрасте я нашла свидетельство о разводе матери с ее бывшим мужем, моим отцом, со слов мамы. Мы его никогда особо не обсуждали, мама называла его исключительно по имени-отчеству. Я узнала, что они развелись в 1985 году, а я родилась в 1987-м.

Когда мне было 11 лет, он умер. Мама засобиралась на похороны, но меня почему-то не позвала с собой. Все ее объяснения были очень запутанными и нервными, а в конце она очень резко сказала, что он вообще не имеет ко мне никакого отношения. Теперь я понимаю: она боялась, что на похоронах я узнаю правду и пойму, что он на самом деле не имел к моему появлению никакого отношения.

В детстве мне казалось странным, что у мамы нет фото, на которых она беременна, или снимков из роддома со мной. На самых первых фотографиях я не выглядела как новорожденный ребенок, ведь на них мне было уже полгода. Мама объяснила это тем, что у нее не было времени меня снимать, а с животом она боялась фотографироваться из-за того, что это плохая примета.

А еще я была высокая, а мама миниатюрная, она мне говорила, что ростом я пошла в бабушку. Несмотря на эти нестыковки, я никогда не думала, что мама меня удочерила, просто чувствовала, что от меня что-то скрывают. У нас была сильная связь, я на сто процентов чувствовала себя ее родной дочерью и очень ее любила.

Мама начала заговариваться. Оказалось, это глиобластома

Первые серьезные конфликты начались в подростковом возрасте. Мама была очень активным человеком и привыкла решать все не только за себя, но и за меня. У нас с ней была большая разница в возрасте – 40 лет, поэтому мои интересы со временем стали ей непонятны. А я старалась их отстаивать – дружить с теми, с кем хочу, пробовать новое и самостоятельно проживать свою жизнь.

Через какое-то время мы поговорили, мама все-таки согласилась, хотя и с большим трудом, дать мне некоторую свободу. Когда мне было около 20 лет, она поддержала мое решение переехать в Санкт-Петербург и каждый месяц отправляла деньги до тех пор, пока я не встала на ноги. Живя в разных городах, мы созванивались дважды в день. Я знала, что в сложных и критических ситуациях мама всегда придет на помощь.

Как-то я заметила, что мама начинает заговариваться. МРТ показала кисту в голове, которую надо было оперировать. Мама отказалась, а я доверилась ее решению и не придала этому значения. Через месяц оказалось, что у нее глиобластома, требуется срочная операция. В 25 лет я вернулась в Омск, чтобы ухаживать за своим самым близким человеком. Мама была дееспособной, но ее состояние было все равно как у большого ребенка – она не могла принимать серьезных решений, в том числе связанных с собственным здоровьем.

После операции мама прожила еще 7,5 лет. Через два года стало легче, и я смогла вернуться в Петербург, но все это время я жила как на пороховой бочке, всегда готовая к тому, что ее состояние может в любой момент ухудшиться. Предлагала маме переехать в Питер, но она наотрез отказывалась, и я поняла, что ей не стоит менять обстановку. В итоге раз в полгода я приезжала в Омск на две недели. Ситуация с болезнью держала в финансовом тонусе, я понимала, что мне могут в любой момент понадобиться деньги на какую-нибудь срочную мамину операцию. Моя карьера развивалась, я стала профессиональным организатором мероприятий, в том числе международных. Проводила бизнес-форумы, тест-драйвы, корпоративные события – это хорошо оплачиваемая проектная работа. А в перерывах между проектами летала на родину.

Готовилась к выступлению и узнала, что меня удочерили

Осенью 2020 года, к сожалению, случился рецидив, после которого маме сделали повторную трепанацию черепа. Вскоре ей стало очень плохо, нейрохирурги диагностировали атрофию головного мозга на фоне перенесенной коронавирусной инфекции. Она очень быстро угасала – перестала говорить, ходить, самостоятельно есть. Я приняла решение вытягивать маму до конца и оборудовала дома почти полноценную реанимационную палату с кислородом и другим оборудованием для поддержания жизни.

Так как мама заболела не в одночасье, то все 7,5 лет после первой операции я была готова к тому, что в конце концов ее самочувствие может ухудшиться. Умирающая мама поддерживала нас, своих родных. Когда ее брат спросил, как она себя чувствует, она прошептала «отлично» и подняла большой палец вверх.  Больше мама не заговорила и через два месяца умерла.

Спустя три месяца после похорон я постепенно стала возвращаться к нормальной жизни. Психолог, к которому я ходила, посоветовала направить свою энергию куда-то вовне, чтобы не закапываться в собственных переживаниях. Ведь до этого мама была в центре моего внимания, и очень многое в жизни строилось вокруг нее. Я выбрала разговорный жанр и получила задание рассказать что-то интересное про свою жизнь в формате сторителлинга. Но когда я готовилась к выступлению, то узнала о том, что мама меня удочерила. Об этом мне рассказала тетя во время посиделок на даче за бокалом вина. Потом признались еще два человека из моего окружения – люди заговорили.

Двойной шок

Я очень хотела проигнорировать эту информацию, вообще не знала, как с ней жить и что со всем этим делать. Собственное удочерение никак не встраивалось в мою картину мира. У меня случился двойной шок – шок от смерти мамы наложился на то, что она приемная, а не родная. Это, конечно, меня убило – я очень хотела, чтобы мои гипотетические дети были похожи на нее и, хотя бы частично, унаследовали ее генетику. Тот факт, что этого не произойдет, потряс так же сильно, как и само удочерение.

Фактически мне пришлось заново пересобирать все свои воспоминания о маме и о наших с ней взаимоотношениях. Я словно раздвоилась – как взрослый человек я все понимала и могла себе объяснить, а мой внутренний ребенок сильно страдал от несправедливости, которую нельзя исправить. Мне пришлось говорить и рыдать об этом. Сейчас я понимаю, что это было как еще одни похороны. Весь мой внутренний базис как будто в одночасье рухнул, а все, во что я верила, на самом деле оказалось иллюзией. Я не понимала, что из моих воспоминаний реально, а что нет.

Мне пришлось собирать информацию о себе буквально по крупицам. Я хотела узнать, кто я, как меня зовут, когда родилась в конце концов. У меня был такой раздрай, что я не знала, с чего начать. Я пошла в ЗАГС в надежде увидеть свое первое свидетельство о рождении, но там мне ничего не сказали.

Тогда я стала методично опрашивать всех маминых подруг, и две из них вспомнили мои настоящие имя, фамилию и дату рождения. Оказалось, при рождении меня называли Фатимой. Эта информация впоследствии подтвердилась. И еще. Больше 30 лет я отмечала свой день рождения 12 декабря, а оказалось, что я родилась 13 июня. Рожденные зимой в детстве мечтают о дне рождении летом. Теперь я отмечаю два дня рождения.

Знакомые осуждали

Многие знакомые меня осуждали и говорили, что мама не хотела бы, чтобы я поднимала эту информацию. Некоторые были уверены, что, восстанавливая свою настоящую биографию, я проявляю неуважение к маме и ее решению. Я для себя поняла, что я не могу оставаться в неведении. Это было не мое решение, и если в детстве оно было оправданно, то в зрелом возрасте нет. Как и каждый человек, я имею право знать свою генетику, свои корни, свою дату рождения и историю своей жизни.

Еще я сделала ДНК-тест, чтобы определить, какой национальности мои кровные родители. Оказалось, что во мне со стороны матери течет кровь казахов, узбеков, монголов и хазарейцев, а со стороны отца – восточных славян и мордвы. Когда ты не можешь себя ни с кем идентифицировать, то даже такая информация очень помогает.

Я предполагаю, хотя и не знаю точно, что на решении отдать меня в дом малютки могли настоять родители кровной матери по религиозным соображениям, так как она забеременела вне законного брака. Поэтому к своей биологической матери у меня нет вопросов, у меня и без нее случилось прекрасное детство. Но вот отца у меня никогда не было, и я бы хотела узнать, кто мой настоящий отец? Возможно, он даже не знает о моем существовании.

Тайна усыновления многое изменила в моей жизни, но все мои чувства к маме остались неизменными. Несмотря на все это, она была и остается для меня идеалом, я знаю, что мне с ней очень повезло, и по-прежнему люблю ее. Она приняла осознанное решение забрать ребенка из детского дома, это вызывает у меня огромное уважение. Я разочарована лишь одним – что наш разговор не состоялся при ее жизни. Я не знаю, как бы я отреагировала, но уверена, что мы смогли бы пережить это вместе.

Иллюстрации Варвары ГРАНКОВОЙ