Конечно, среди многих моих любимых подруг-прихожанок, которым за 80, я продолжаю числиться «совсем молоденькой», но я уже вполне вправе ощущать некое равенство с ними в том достоинстве, которое несет наш возраст. Иная, ощутимая стать.
Я научилась понимать и принимать то уважение, которое встречаю от младших, – и близких, и совсем незнакомых. Почтение, вызванное прежде всего не моими личными, персональными достоинствами, во многом мнимыми, а объективным даром возраста.
Немного странно говорить об этом в современном мире, в котором старость пытаются скорее «оправдать», смягчить, затушевать. Но ценность старости объективна, реальна. Другой вопрос – насколько в состоянии воспользоваться этой ценностью и каждый из нас, и общество в целом.
Впитывать всем существом
В совсем ранней юности, в 1973 году, я побывала на Нижней Печоре. Врезался в память рассказ старика о том, как по окончании Первой мировой войны он возвращался из Архангельска на родину пешим трактом, пролегавшим через дремучие леса – та́йболу. Впрочем, сам рассказ дедушки был маловыразителен и потому в памяти не остался, а поразило меня тогда другое: внучок, который свешивался с полатей над печью и всем существом это повествование впитывал.
Я могла бы поручиться, что внучок уже много-много раз слышал бесхитростный рассказ деда о пути по тракту, но и в этот раз он слушал с замиранием сердца. Так я увидела мощную, ценностную передачу памяти, какой никогда не смогла бы встретить в нашем городском быту. И полвека уже не могу забыть.
Во всех традиционных обществах старики ценились именно как носители предания – традиции, на которой общество стояло. Не информации! Не только знаний, которые могли вырабатывать и добывать и молодые (хотя, конечно же, и знаний), не только личного опыта, который накопился за долгую жизнь, – а чего-то большего.
А потом вся жизнь людей изменилась, информации стало море, знания – безбрежно, мудрость веков запечатлена в книгах, а старики стали жить отдельно от молодых – порой даже в резервациях, в домах престарелых. И невидимая златая цепь преемственности стала прерываться.
Ну, вроде бы и «новое время – новые песни», мир теперь другой, мы другие, общество обратно в традиционное не переделаешь никакими усилиями – да и не нужно. Но вот эту живую человеческую связь заменить ничем невозможно. И необходимость ее, потребность в ней встроена в человечество – полагаю, входит в Божий замысел о нас.
Приглашение для «френдов»
Как раз к 70-летнему рубежу со мной стали происходить сперва непонятные для меня вещи, которые из-за их непонятности я сперва отражала самоиронией, – но со всей самоиронией последовала этим настоятельным велениям.
За несколько месяцев до того я похоронила мою маму, с которой мы успели отпраздновать ее 100-летие и, что гораздо значимее, встретить ее крещение, ее вхождение в Церковь. Все это отдельная и чудесная история, и о ней – не сейчас.
Вместе с мамой я прожила практически всю жизнь. Ее рассказами, все больше о литературе и культуре, напитывалась не только я, но и мои подруги, мои дети и внуки. Старые подруги, конечно, напитывались общением с ней еще с достаточно молодых ее пор, когда мы были юными и молодыми, а она – еще не «пожилой».
Но, как я теперь ясно вижу, в старости, которой Бог ей отпустил так много, это стремление передавать нажитое невещественное достояние обрело совершенно иное качество. А потом мамочка моя мирно, почти блаженно почила на руках у меня, дочери и внуков, и ее место – диванчик и стул за письменным столом, две точки, между которыми жило ее немощное тело, – опустело.
Она так прекрасно ушла, что я даже не горевала. И мне хорошо было жить одной. Только не хотелось никуда ходить, не получалось ничего писать, и вся жизнь была какая-то внутренняя. И при этом у меня возникла навязчивая идея о многолюдном праздновании юбилея и образ большого, раскладного, разложенного стола, за которым должно собраться больше людей, чем он вмещает.
И я стала работать на эту идею и этот образ, хотя он как-то плохо сочетался с моим упорным нежеланием посещать любые прекрасные мероприятия и места, гулянья и встречи. Более того, я в соцсетях объявила всем своим «френдам» – а их за годы накопилось у меня очень много! – приглашение на такой юбилей или, если не получится или пока не хочется, – в гости в любое время предстоящего «юбилейного года». А когда, вполне предсказуемо, отозвались немногие, стала лично приглашать прихожан моего храма. (Вот дошло до меня, что это дело не виртуальное, а живое, теплое, личное.)
Сразу скажу, что празднование состоялось, но за большим столом мы все уместились, потому что гости были в три смены, и всего-то два десятка человек (а родные и старые друзья собирались примерно в таком же количестве в другой день). И всем, кажется, было очень хорошо, и для многих такой домашний формат празднования был если не внове, то из забытого и почти безвозвратно ушедшего прошлого. Отдохнули душой, веселились и радовались.
Но это только присказка. Впереди «сказка» и, главное, мораль.
Винтажная посуда и оранжевый абажур
И началось. После празднования я все настойчивее стала ощущать это стремление передавать что-то очень большое и важное, что за мной стоит. Не мной именно как личностью, индивидуумом, – но что буквально распирает меня. Передавать людям.
Читать вслух прекрасные книги, собрав хотя бы одного-двух слушателей. Рассказывать об удивительных людях, которых я знала или полюбила, вникнув в мир их идей и чувств (если это люди из прошлого).
И теперь у меня всегда в центре маминой комнаты, перед ее диванчиком, накрытый скатертью стол (раскладывается он в полную, двойную величину только для гостевания от 5-6 человек, но скатерть и вазочки со сладостями для чаепития на нем всегда), и, когда только получается, я объявляю чтения вслух или беседы, и раз или два в неделю приходят гости, – а потом многие говорят, что «отдохнули душой».
Можно, конечно, сказать, что это у меня просто такой большой багаж – я человек пишущий, я более трех десятков лет жила в свете, влиянии и научении поразительного отца Сергия Правдолюбова, моего духовного отца, я впитала очень много от моего папы, православного мыслителя, и еще больше от мамы, человека совсем непубличного. Вот и есть чем делиться.
Но удивительное дело, я интуитивно стала возрождать сам стиль быта, ушедшего и не очень-то мне знакомого, только смутно памятного: изящная винтажная фарфоровая посуда (или замещающая подделка под нее), оранжевый абажур, преобразивший копеечный лофт-торшер, чтобы в его теплом успокаивающем свете читать вслух книги. А главное – открытый для ближнего, готовый принять в тепло и покой дом.
И я все больше понимаю, что эта потребность делиться встроена в каждого, буквально каждого старого человека, она включается в определенном возрасте хотя бы смутно, но неотвратимо, – возможно, если прежде того не включилась тяжелая деменция, – но, быть может, и в деменции следы этой потребности передавать сохраняются.
Она в генах, в устройстве человека записана.
…В последний, самый последний день своей жизни, уже четко чувствуя, что остались считанные часы, уже после пламенной исповеди со слезами и причастия, мама моя смогла поговорить прощально с каждым из трех внуков.
Я не слышала всех этих разговоров, они были интимны и адресны. Но вот старшую внучку, я знаю, она учила перемножать двузначные числа! На самом пороге вечности…
Высоких пафосных слов не было. А была просто любовь и до последнего – желание делиться.
Передавать, может быть, и совсем небольшое и «неважное» – приемы устного счета, какие-нибудь секреты засолки огурцов или покрывшиеся пылью десятилетий шутки и словечки. Вспоминать вслух хоть какому-то слушателю «незначимые» эпизоды собственной жизни – делить с ним, делиться ими.
Так ткется общая ткань бытия, сшиваются разорванные связи времен. Поверьте, внимать этим бесхитростным и обрывочным рассказам стоит не только из сострадания и благотворительных побуждений: они, даже ненужный вам секретик засолки огурцов, обогащают вас чем-то большим, нежели само высказанное. Вы приобщаетесь к неразрывному потоку жизни и Божией любви.
Это хорошо чувствуют многие волонтеры, увлеченно ездящие в дома престарелых и общающиеся там со старичками и старушками. Только старички и старушки – они не только в пансионатах, они рядом со всеми вами (вот уже пишу – «вами», а не «нами», потому что я по эту сторону!), может быть, в вашей собственной семье. Не упускайте шанс припасть к нам, дорогие вы мои!
Коллажи Дмитрия ПЕТРОВА
