Три моих жизни

Все ведь должно быть хорошо…

Август 1999 года.

— Тормози! Не входим ведь в поворот! — крикнула я водителю и вцепилась в поручень на панели. Последняя радостная мысль, в уже летящей с обрыва машине, — хорошо, что сын остался дома.

Очнулась в темноте, с песком во рту, прижатая к земле УАЗиком. Надо встать же как-то, но не могу, боль во всем теле до пояса, а ниже будто и нет меня. Льющийся бензин, кажется, что прямо на меня, крики людей: «Где Наташа?». Сказать не получается, мычу, чтобы услышали… — вот, услышали, подбегают и хотят меня вытащить — не получается. Обкапывают руками вокруг, дышать легче, но бензин… «Сейчас вспыхнет, бежим! — Куда? Надо Наташу вытащить!». Бегут за помощью, и УАЗик, наконец-то, многочисленной силой удается сдвинуть с места, вернее, с меня. Привозят в больницу. Рентген, говорят про перелом позвоночника, и в реанимации я снова теряю сознание.

После операции очнулась в палате и сразу: «найдите священника, покрестите меня!» Мне 23,5 года, сыну 5, второй брак, очень хотелось родить еще. А врачи, оказывается, говорили: «если выживет, то ходить не будет». Я об этом узнала через пару лет, а тогда просто боролась, понимая, что раз Бог не забрал, значит, надо еще жить. А зачем — пойму потом. Так и началась моя вторая жизнь.

Перелом позвоночника? Разве это может быть? Ведь должно все быть хорошо, вот сейчас пройдет это онемение в ногах, я буду кататься на лыжах…

В больнице сестра, муж, мама – по очереди дежурили около меня, мыли, переворачивали через каждые 30 минут, кормили. Закрывала лицо руками, когда меня мыл муж; отворачивала голову от мамы; с радостью ждала сестру и слушала ее — она бросила институт, чтобы быть рядом со мной. Настроение прыгало до крайностей — то прогоняла всех, не могла принять себя вот такую, то не отпускала мужа и сестру, держа их руки в своей.

Автомобиль для неунывающей Натальи

Есть ли жизнь на коляске

Выписали через шесть месяцев, лежачую, как куклу, с разрешением начинать присаживаться. Потом еще одна (экстренная) операция на позвоночнике, а сын уже идет в 1 класс. Поставили титановую конструкцию, — четыре болта можно и сейчас легко нащупать в моей спине.

И сказали уже в глаза — жива и хорошо, — сидишь — и радуйся, чудеса бывают, но в вашем случае чудо — что вы живы.

Есть ли жизнь на коляске? Как живут такие, как я, и где они? Как научиться себя обслуживать, мыться-перелазить в ванну, пересаживаться, ходить в туалет, как одеть себя самой? Я начала искать ответы. Нашла организации инвалидов-колясочников, знакомилась, спрашивала — в одних глазах видела стремление к жизни, в других отчаяние…

Стала заниматься инваспортом и занимать призовые места на турнирах — спортивные танцы на коляске, легкая атлетика, тяжелая, армреслинг, настольный теннис; участвую во многих спортивных сборах и слетах, сейчас уже инструктором. Полностью научилась обслуживать себя — одеваться, мыться, управлять коляской активного типа, на которой легко не умеючи перевернуться.

Как не стать обузой? Начала искать работу и год изготавливала на дому шнурки, получала первые маленькие, но деньги. Потом устроилась диспетчером на дому.

Еще не понимаю зачем, но ведь Бог для чего-то же дал мне эту вторую жизнь. Именно эта мысль укрепляет, и еще радость, что не пострадали в той аварии сестра и муж, и сын.

Очень многим помог мне и инваспорт, — не только тренировками и знакомствами с необычными людьми, но и путешествиями уже на коляске в разные города. На коляске и по городу не всегда проедешь беспрепятственно, а мы ездили и на поездах, и на автобусах и машинах, показывая всем окружающим людям и, конечно, себе, что есть жизнь на коляске и еще какая, если ты только не отчаялся, а хочешь жить, веришь в лучшее.

Водитель такси

На старенькую машину, купленную от продажи бабушкиного дома, мы поставили ручное управление и я, спустя семь лет после аварии, в 2006 году, села за руль.

Мой второй брак распался, — муж очень помог мне, — и ухаживал все семь лет за мной за парализованной, и всегда говорил, что ему не важно, хожу я или нет, — но у меня тяжелый характер, а, значит, я была плохой женой.

После развода еду в Козельское такси устраиваться работать диспетчером, но, увидев, сколько там ступенек перед входом, я замялась, и пошутила: «Вот, если бы вы меня водителем взяли!». Пошутила удачно. С 2006 года стала работать водителем такси.

Машина, запчасти, ремонт, печка в частном домике, дрова, сын-школьник. Мытье полов и уборка на мне — мне нужны физические упражнения, чтобы не ослабли руки и были силы пересаживать себя с кровати на коляску, с коляски в машину.

У меня появляются постоянные клиенты, которые вызывают только мою машину, многим нравится, что я аккуратный водитель. Возвращаясь с суточной смены, покупаю продукты, а готовить уже учится сын. Несколько раз ездим с ним на Черное море — я плаваю, моему парализованному телу очень полезно. Плавание много дает и в эмоциональном плане — ты почти недвижим и вдруг плывешь!

Хозяйка торговой точки

Я семь лет за рулем, сутки через сутки, стала профессиональным водителем.

За мной пытаются ухаживать мужчины, наверно, потому что я стараюсь хорошо выглядеть, не опускать ни руки, ни нос.

Вот есть во мне это огромное желание жить. И вера, что все это для чего-то надо — не знаю еще для чего.

В селе, где мы с сыном жили, покупаю торговую палатку и на три года становлюсь предпринимателем — хозяйкой маленькой такой торговой точки. Сын учится в радиотехническом техникуме. В 2012 году я получаю новую серьезную травму: желая помочь, человек поскользнулся и рухнул вместе с моей коляской на бетон. В итоге имею гипс от пальцев до колена и незамеченный перелом бедра.

Три месяца лечусь, но анализы плохие, а потом, прямо на капельнице, я вдруг стала задыхаться. Помню лысую голову заведующего реанимацией и его: «Быстро наверх». Принесли, переложили, мозг борется и вслух просит подушку под голову и подышать кислородом. Потом опять лысая голова главного, выдергивает подушку: «Это моя реанимация, не командуй тут! Слушай меня и все будет хорошо, слышишь?» Слышу, но задыхаюсь, Господи, сделай что-нибудь.. «Молодец, следи за моим счетом, раааз, два, три..». И все, провал. Потом сказали – была клиническая смерть. Но я опять выжила.

Вицин, Никулин, Моргунов

Очнулась с хаосом в голове. Откуда-то всплыло детство:

…— Бабуля, а почему у наших курочек нет детей?

— Потому, Натуля, что они ленивые, не хотят высиживать яйца, а цыпляткам тепло надо, чтобы родиться.

— А сколько их высиживать надо?

— Да как получится, то неделю, то две — чем теплей, тем быстрей цыплятки и появятся, — отвечала бабуля, разбивая яйца в омлет…

Темно и холодно. Хотелось пить, сглотнуть и понять «кто я, где, зачем?». И — почему эти трубки идут изо рта? Снять бы их, но привязаны руки. Пальцы нащупали хвостик веревки, скрепляющей запястье, мозг выдал ответ бегущей строкой: это бинт, потому что ты в больнице, здесь везде бинт.

Это открытие взволновало, дышать стало труднее. «Я в реанимации, — промелькнула мысль. – Но где люди?».  Начала вырывать руки, громко стуча. Ритмичный писк над головой запищал громче и впереди в полумраке показались фигуры. — Смотрите, очнулась, — сказал женский голос. — И что мы тут хулиганим? — как-то устало спросил мужской. Три фигуры были мутными, без четких границ, но успокоили своим присутствием. «Вицын, Никулин, Моргунов», — быстро выдал мозг опять бегущей строкой.

Моргунов из «Кавказской пленницы» заговорил голосом знакомого доктора: «Ну, не буянь. Что трубочки мешают, знаю, вот будешь хорошо себя вести, завтра и снимем. Тебе сейчас просто дышать надо и не мешать нам помогать тебе. Ты поняла меня?». Подобие кивка в ответ. Медсестра, в образе Вицына, бесшумно скользила рядом, выполняя указания врача, которых уже не было слышно. Тело начало терять вес, обмякло, подступала тошнота, головокружение. Мозг выдал третью строку: «Спать, не мешать. Я обязательно все пойму завтра». И уже совсем в тумане, на грани сознания: «А что произошло?»

Дед, баба, да курица Ряба

А сознание зацепилось за «цыплят» и продолжало тему:

— Бабушкааа! Можно я ящик возьму? Вот этот, от посылки?

— Бери, а тебе на что он?

— Я сегодня ночью придумала, что надо спасать цыплят.

— Это как так-то?

— Вот соберу сейчас яйца у этих ленивых кур и буду греть их теплом своего тела, — я положила в старый посыльный ящик сена, куриные яйца и села сверху…

Трубочки ИВЛ действительно сняли на вторые сутки. На третьи сутки поняла, что вообще произошло, я выжила. — Ты теперь все выдержишь, раз такое пережила, — подбадривала реанимационная медсестра. Эта фраза актуальна до сих пор, особенно при обострениях. Но дышать было легко – давали кислород, всегда хотелось спать, а вот когда снимали маску, начинали «приставать»: «Наташа, опять не хочешь дышать, опять трубочки поставим. Ну-ка, давай, два раза вдох глубокий, так, молодец, и три коротких».

Я же дышу, почему они дергают меня, — думала я, не понимая, что ни легкие, ни сердце, ничто во мне не боролось, все хотело заснуть и не проснуться, один воспаленный мозг, приходя в сознание на короткое время, пытался мыслить, вспомнить, выжить: Господи, помоги.

…- Натуля, ты куда с ящиком-то пошла? — бабуля немного растерялась, увидев, как я прижимаю ящик к попе и медленно мелкими шажками иду к выходу.

— Я во двор, гулять, Алена зовет. 

— А ящик с яйцами-то зачем?

— Он теперь всегда со мной будет, тепло должно быть у них постоянно, — ответила я. Так и провела тот день, высиживая яйца, прося друзей иногда посидеть вместо меня, пока я бегала в туалет. Дед, построже, чем бабуля, сначала подшучивал, но, увидев, что с ящиком я расставаться не собираюсь, принял меры:

— Нат, а ты знаешь, что согреет твоих цыплят еще лучше?

— Нееет.

— А вот нужен большой пучок крапивы на яйца-то положить, а уж только потом сверху сесть самой, — и только когда он увидел, что мои друзья наносили мне крапивы, а я действительно обложила ей яйца и, подложив удобней подол платья, чтобы не обстрекаться, села сверху, — терпение деда лопнуло. Оттащив меня, ревущую, за ухо от этого ящика, меня разлучили с так и невысиженными мной куриными яйцами.

Просто «ждем»

Неделя возвращения себя, памяти, событий. Приехала сестра, держала мой мозг « в сознании»: то давай вспомним то, то другое. Иногда воспоминания приходили без всякой помощи:

— Папа, почему война бывает?

— Потому что люди захватчики по своей натуре, им хочется всего больше, чем у них есть, вот и сражаются за свои интересы.

— Так ведь смотри, сколько смертей, сколько горя от этого, почему нельзя мирно договориться обо всем?

— Если бы все человечество мыслило как ты, дочь, то людям было бы скучно жить.

Но вот врачи нашли причину моей болезни: никем незамеченный при падении перелом бедра, из-за отсутствия чувствительности и рентгеновских снимков, сделал дело, — сепсис и поражение остеомиелитом уже всего таза, тазобедренных суставов, бедренных костей.

Я медленно угасала. Врачи разводили руками. Сестра плакала в туалете, а в палату заходила бодро, методично и спокойно продолжая ухаживать за мной.

Меня опасно перемещать, что означало — все, просто «ждем». Мы с сестрой молились. Про себя я молилась своими словами: «Господи, прости меня, пожалуйста, за всю мою жизнь бестолковую. Сделай что-нибудь, Господи, не оставь меня и сына моего не оставь!».

Стало хуже, и снова реанимация. Только я уже не задыхалась, мне хорошо, я понимала, что это не в моей власти и силе, и что Бог дал мне отсрочку, чтобы я переосмыслила свою жизнь и себя, и вот он меня сейчас наконец заберет, ведь я готова, и сил нет никаких, — нет давления, ничего нет, дыхание еле-еле. Только Оленьки-то, сестры, рядом тоже нет, вот тут слезки покатились.

Сестра

Опять живая и, несмотря на запрет перемещений, сестра добилась, чтобы меня перевезли в Могилев. Но там врачи послали меня «домой». И сестра стала ухаживать за мной, за уже физически растением, мыслящим, молящимся, с высокой температурой каждый день, с этим вскрытым бедром и торчащей уже зеленой костью. Волосы вылезли, ногти тоже слезли, и на руках, и на ногах по два раза.

Сестра молилась и ухаживала, я молилась и старалась при ней не плакать. Организм истощился так, что я теряла сознание при каждом перевороте меня на бок.

— Оля, не двигай меня — просила я, так велик был страх, что не очнусь больше. А двигать меня надо было, чтобы не было пролежней, чтобы не повторилась пневмония — и сестра осторожно ворочала меня, укладывая, как ребенка на бок.

— Ты глазки закрой, — успокаивала она меня, — молись и просто расслабься и не будет так страшно. Я слушала ее, как солдат на войне слушает команды командира, отбросив свое «я», потому что в такие моменты нет этого «я».

Не могу больше!

Перед очередным переворотом на другой бок я, как уже обычно, смотрела на висящую передо мной на стене икону Богородицы и молилась своими словами: «Пресвятая Богородице, родненькая, помоги мне! Забери меня к себе, видишь, нет уже меня.., или еще не все? Тогда прошу Тебя, помоги мне это все преодолеть, капельку помоги нам..» И надо мне глаза закрывать, ведь сейчас сознание снова при движении потеряю, — как вдруг  явственно вижу улыбку на лике Богородицы и как бы кивок и движение глаз: «все будет хорошо, ты держись!».

Я замерла — это был ответ. Рассказываю в волнении сестре, переворачиваюсь и сознание больше не теряю. Верю, что осень 2013 года — еще не конец.

Вяжу носки и молюсь, от носка до носка целая жизнь, сотни молитв. Такой молитвы, как в те дни, у меня сейчас нет, я чувствовала себя уже на небесах. Такого раскаяния за каждое слово и дело, такого выворачивания своего нутра наизнанку — тоже сейчас нет. Чем хуже — тем ближе к Богу, это реальность.

Но однажды попутал бес. Обхитрила маму, попросила купить лекарства от бессонницы. Скопила таблетки, и, еле дождавшись ночи, высыпала их перед собой. И зарыдала.

«Господи.., Ты же знаешь, как я люблю жизнь. Ты видишь, что со мной стало, я прошу, пожалей меня, помилуй, Родненький! Я не буду пить эти таблетки, но забери меня, Господи, уже к Себе! Или пошли мне врача, который бы не отказался от меня, а который бы взялся, помог мне и выписал бы с зажившими ранами».

В эту ночь я спала как младенец. Через неделю температура упала, а через две недели врачи спросили: «Вы готовы сегодня лечь в наше отделение?».

«По  молитвам твоим»

На операции, чтобы отвлечься от противного звука отпиливания кости (общий наркоз мне давать нельзя), я то считала кафельную плитку на стене, то молилась. И вдруг голос внутри меня «Вот тебе по твоим молитвам». И когда через день врач пришел на перевязку, осмотрел и сказал: «Теперь все будет хорошо», мне хотелось ответить: «А я уже знаю!»

Ногу и меня спасли. Впереди ожидали другие операции, — резекция левого тазобедренного сустава, пластика, резекция седалищных костей, снова пластика, пересадка кожи, гематома на операционном бедре, очень сложные послеоперационные периоды, — но у меня уже есть силы, Бог со мной.

— А ведь если меня так Бог любит такую, то ведь может и человек полюбить, если Богу угодно, ведь да, Оля?

– спрашиваю сестру, которая всегда рядом. — Да, Наташ, нет предела Его могуществу, молись только и верь.

Приехал сын на несколько месяцев и, чередуясь с Олей, навещал меня в больнице, взял академический отпуск в техникуме. Зайдя первый раз в палату, замер — я худая, бледная, перевязаны обе ноги до колен, вся в трубках.

— Мамуля, ты мой маленький Франки, — слабо улыбнулся он. — А кто такой Франки? — Фильм есть про Франкенштейна, но ты у меня круче.

В конце апреля 2013 года, через год лежачего умирающего состояния, мне разрешили присаживаться, а в мае, когда я окрепла, уже пересаживалась на коляску. Сейчас я понимаю, что именно тогда я начала учиться доверять Богу. А как много удивительных людей я встретила в тот период жизни — не передать. Все от Бога, — и встречи, и происшествия — все.

В Свято-Спиридоньевской богадельне

И вот я выписалась и опять работала в такси, теперь — диспетчером. В свободное время чистила картошку, крошила салаты, вязала носки — старалась делать все, что можно руками. Работа дает много сил, осознание своей нужности. Наконец съездила в Оптину Пустынь, там у меня духовник, и я рассказала ему о своих испытаниях.

А в июне 2014 мне становится хуже, и я, по совету духовника, еду в Москву, в институт Вишневского на обследование. Ведущий хирург и профессор В. А. М. объявляет, что берет меня на операцию. Новый 2015 год и Рождество в больнице. Встречи и знакомства с людьми в больнице — это отдельная история. У кого обморожены ноги-руки и частично ампутированы, кто-то разбился на мотоцикле и, перенеся одну ампутацию ноги, борется за сохранение второй. Много историй жизней. А сколько пожилых людей, перенесших шунтирование и воспаление шунтов,- многочисленные операции и борьба за жизнь.

Со Светочкой, медсестрой «Ран и раневых инфекций» института Вишневского, мы и знакомимся прямо в этом отделении. Она была рядом, помогала и навещала меня уже после выписки. И вот забрал ее Господь, на 4-ой стадии рака, после почти 3-х недель мучений. Очень не хватает ее…

Когда меня выписывали, я еще нуждалась в профессиональном уходе. Мне подсказали обратиться в Свято-Спиридоньевскую богадельню в Москве, где я и прожила следующие полгода. После больницы это место оказалось прямо раем на земле.

Сестра милосердия — это не больничная медсестра, не санитарка, не врач, не родственник, который, предполагается, тебя любит, — это все в одном флаконе.

Это любовь не на словах, это настоящее любовь-делание, о котором пишут святые.

Я счастлива, что оказалась там, и теперь знаю, что есть это место на грешной земле, есть. Сестры несут настоящее милосердия в своих делах по уходу за немощными людьми. Сюда не придешь «работать». Сестрой милосердия можно стать, преодолев что-то в себе, наверно, каждая сестра прошла свой путь этого становления. Как и весь персонал, работающий там, — от охранника и повара до директора.

После больничных стен, всех перенесенных с Божьей помощью сложностей, я немного напряглась в первое время, так непривычно это все было. Но наблюдать, с какой любовью сестры ухаживают круглосуточно за пожилыми беспомощными людьми — это была награда.

Новые знакомства

Оля, все сестрички зовут ее Ольга Геннадьевна, потому что она старшая сестра, при нашей первой встрече сказала просто «Я Оля» — «Я Наташа». – «А я знаю, мы тебя уже ждем». И сразу стало тепло. Оля — это сердечко Богадельни, ее душа. Она в прямом смысле, как моя родная сестра, выхаживала меня, делая перевязки, поддерживала одним своим присутствием.

Наташенька, такая природная и женственная, с очень теплыми глазами и бездонным сердцем любви. Моя любимая женщина, — говорю ей всегда при встрече.

Маша, заботливая, как мама, любящая всех и каждого в отдельности, — рядом с ней становишься ребенком. Светочка, от слова «свет», всегда уловит твое настроение, скажет прямо, что думает и поддержит теплыми словами. Танечка, Оля, Настя, и еще Александра — моя вторая любимая женщина.

Директор Евгений, капитан корабля, ставший мне другом или братом, — вместе со всеми мы ездим в паломнические поездки в Псков, Оптину Пустынь, ездим в Третьяковскую галерею, выезжаем в подмосковье на природу, в кинотеатр, вот были в театре-студии Петра Фоменко (смотрели Шекспира «Сон в летнюю ночь»).

Все, каждый человек, работающий в Свято-Спиридоньевской Богадельне — это лучик солнца и любви.

В Свято-Спиридоньевской богадельне в честь святителя Спиридона Тримифунтского домовой храм — каждые выходные литургия. Богадельня — детище епископа Пантелеимона, по большим праздникам он тоже приезжает и служит у нас. «Хорошо читаешь, Наташенька, молодец», — благословляя всех и меня, сказал он перед уходом. На литургии я читаю Часы и Благодарственные молитвы, такое для меня доверие, такая радость…

В свой первый день в богадельне я знакомлюсь с Володей — вместе пошли курить. Володя на коляске 8 лет, «шейник», — так называют колясочников с шейным переломом позвоночника. Он еле двигает руками, не чувствует и не может руководить не только телом, но и пальчиками на руках, и не может сам пересесть на коляску. Мы часто вместе гуляли и  подружились. Мне не хватает наших бесед. Пусть он на коляске и парализован, но он настоящий.

В небе

В мае мой старинный друг Олег, занимающийся параплановым спортом, сдержал обещание и пригласил на фестиваль, где я поднялась в небо на параплане-тондеме с инструктором. Все страхи оторвались от меня одновременно с отрывом параплана от земли. Господи, помилуй, шептала я на земле. А в небе, ощутив победу и ликование, пела «Христос воскресе из мертвых, Смертию смерть поправ, И сущим во гробех живот даровав». Весь полет — это восторг и торжество.

В море

А в июне сбывается очередная мечта, и я с сыном еду на море и на долгожданную встречу с любимой сестрой, ее детьми и новорожденной Василисой, крестной которой мне выпала честь стать. У меня теперь дочка, богоугодные мечты сбываются. Наконец-то мы вместе с сестрой рядом, просто рядом и это уже счастье. И наши дети, и мы — все вместе.

Плаваю. Получается прекрасно плавать, улыбаюсь постоянно, даже загораю на солнце. Напоследок решаемся, едем в дельфинарий, и я полчаса плаваю с дельфинами, в присутствие инструктора, который показывает мне, как надо слушать дельфинов, разговаривающих под водой. Нежнее дельфинов разве есть кто?

Домой

После моря еду с добровольцем Евгением, который навещает Володю в Богадельне, в Оптину Пустынь. Еще один замечательный человек в моей жизни, живущий в моем сердце — многогранный, умный, терпеливый. Встречаюсь со своим духовником, отцом А. И, по возвращении, принимаю решение вернуться домой. Я уже научилась сама делать перевязки и знаю, что много еще есть людей, которым нужней находиться под круглосуточным уходом, чем мне.

Бог никогда не оставляет. «От меня это все было» — да, все от Бога. На каждого человека у Господа свой план. Мы не можем знать эти планы, мы можем только верить Ему и уповать, надеяться, и так любить ближних, как Он заповедал нам. Так прощать, с любовью прощать, как Он простил распинающих Его на кресте. Так терпеть и смиряться, как Он муки нечеловеческие терпел.

Я тоже не знаю Его план на мою жизнь дальше: сяду ли я за руль, выйду ли замуж, сбудутся ли еще мои мечты? Но твердо знаю одно, что если они не сбудутся, значит, для меня это лучше.

Бог научил меня доверять Ему и учиться всю свою оставшуюся жизнь любить, прощать, терпеть и учиться, — ежеминутно, ежечасно, — сегодня, здесь, сейчас. Я счастлива, что понимаю это.

Я счастлива от присутствия каждого человека в моей жизни — они моя опора, поддержка от Бога. Счастлива, что многое поняла. Счастлива, что люблю. Счастлива, что сейчас на вопрос бабушки: «Что важнее, — чтобы ты любила или тебя?» я бы ответила не как в детстве – «чтоб меня любили». Счастлива, что у меня есть это время, и я успела написать вкратце свой путь; счастлива, что у меня есть бесценный дар Божий — жизнь и эти секунды, в которые я могу сказать — Слава Тебе, Господи, за все!

P.S: прочитав этот небольшой рассказ, моя сестра сказала:

— Ты написала, что я плакала в туалете, а я ведь и не плакала, — только один раз. Я была счастлива: счастлива, что мы наконец-то вместе, ведь тебя сложно «поймать», счастлива, что мы вместе проходим этот путь. Счастлива, что мы его прошли, вместе увидели чудо, могущество и промысел Божий.