Терпеть не могу футбол

Ныне покойный Владимир Андреич, мой школьный физрук, громогласно, перед строем мальчиков, говорил мне с присущей ему специфической афористичностью и саркастической улыбкой: «Отрощенко (второе «о» моей фамилии он нарочито презрительно произносил как «э» носовое, Отрэщенко) большой спорт без тебя проживет, но я не знаю, проживешь ли ты без большого спорта». Мне нечего было тогда ответить ему, я стеснялся и пасовал перед брутальным спортсменом. Лишь позже я понял, в чем добрый мой учитель ошибался, мне категорически не нравятся только командные игры.

Это лишь на первый взгляд небольшая проблема. Ведь если подумать, футбол, например, – отличный цивилизованный способ наладить и поддерживать отношения между мужчинами, а в частности, между отцом и сыновьями. И вот в результате моей необъяснимой дурацкой нелюбви к коллективному бегу за мячиком я был лишен эффективного, как принято говорить в некоторых кругах, педагогического инструмента.

«Ты совсем не общаешься со старшим сыном, поговори с ним, ты же не знаешь, чем он живет», – шептали мне совесть и жена. А что делать, если он бегает, прыгает, обожает футбол и подтягивается в то время, как я, будучи в его возрасте, испытывал решительно другие способы провести свое пубертатное тревожное время?

Я видел перед собой уже взрослого почти мужчину, на голову выше меня. А когда он разгуливал по дому без рубашки, мне оставалось утешаться лишь тем, что я старше и мне можно не выглядеть так же роскошно. Но чем я могу быть интересен ему? Уж явно не 30-летними грамотами за мои покрытые пылью забвенья победы на татами. Книги? Он много читает, он читал все и даже больше, чем я в его годы, но он лишен здорового романтизма, придуманные истории не вызывают у него ни восторга, ни желания говорить о них.

С младшим сыном было проще, он вообще внутренне почти точная моя копия, поэтому я более или менее представлял, с каким кошмаром мне еще предстоит столкнуться лет, скажем, через пять.

Но вот старший – загадка. Точнее, не загадка, нет, как раз загадочности в нем нет. Стена. Сплошная непробиваемая стена.

До одного случая.

Как-то дождливой ночью мы с ним что-то такое делали с насосом, опущенным в септик. То ли пытались злосчастный насос поднять, то ли наоборот опустить. Но в результате упустили эту чугунную тушку заодно со шлангом в глубь восьмиметрового колодца. Скользя, падая в жидкую глину, ползая в ней в ночи, дожде и вони септика мы ловили насос железной кошкой на тонком тросе. Тянули тяжеленный насос с пятнадцатью метрами толстого скользкого шланга, наполненного зловонной водой. Все это весило килограмм 50, не меньше.

Когда насос со свитым вокруг него будто огромная мерзкая зеленая змея шлангом уже висел метрах в двух от поверхности, сын вдруг сказал: я больше не могу, трос мне отрежет пальцы, я его сейчас отпущу! Я ухватился за какой-то провод и отчетливо понял, что, либо эта чугунная сволочь будет сейчас на земле, либо я с ним в септике. Я его не отпущу. И надеяться не на что.

Мы рванули вверх.

Возвращались домой тихо. Я всегда так представлял себе семью каких-нибудь норвежских или финских рыбаков. Отец и сын, поборов стихию, шторм, доплыв на разорванных в клочья парусах до своего фьорда, поднимаются молча по тропинке к дому, тяжело и уверенно ступая по твердой земле.

Шутки шутками, но нас сплотила борьба с нечистотами. В тот момент я понял, что стены больше нет, мы вместе, и он идет за мной, как и положено сыну идти за отцом, он мне верит. Если отвлечься от душистых подробностей, мы вместе победили. Это круче, чем спорт.

Конечно, нельзя сказать, что все изменилось с тех пор, что он не скрывается иногда за своей стеной, но я знаю, что она не сплошная и, надеюсь, рано или поздно мы ее окончательно сровняем с землей.

Через несколько лет мы сидели на берегу ночного южного моря. Мы были втроем – двое сыновей и я, мы ни о чем не говорили, точнее, не говорили ни о чем таком, чтобы это запомнилось. Мы сидели, смотрели на море в перламутровых бликах луны, слушали, как за горизонтом слева направо плывет звук какого-то корабля, не видного с берега, ощущали ветер. Ничего не происходило, ничего не случалось и нам не хотелось домой.