Пречистенское образование: истории из жизни лучших московских школ

Дом-легенда

Само здание было с историей. Мы упоминали о нем, когда вели повествование о докторе Илларионе Дуброво, одном из прототипов чеховского Осипа Дымова (повесть «Попрыгунья»). Дуброво проживал в этом доме, а до этого здесь обретался легендарный партизан-поэт Денис Давыдов. Старый рубака приобрел его в 1835 году, руководствуясь единовременным порывом (дом ему просто понравился, Давыдов писал: «Что за дом наш, милый друг! Всякий раз, как еду мимо него, любуюсь им, это Hotel или дворец, а не дом»), а потом вдруг выяснилось, что содержать этот «Hotel» стоит невероятных денег, еле удалось его продать.

До Давыдова усадьба была в собственности передовой военной семьи Бибиковых («В особливости щеголял музыкою генерал Гаврило Ильич Бибиков», – примечал по одному из поводов бытописатель и, опять таки, военный Андрей Болотов).

Затем здесь жил секретарь голландского посольства Х. Сольдейн. Его супруга, Вера Яковлевна, принимала у себя в гостях самого Пушкина (поэт писал: «Жизнь моя однообразная, выезжаю редко. Зван был всюду, но был у одной Солдан, да у Вяземской»). Затем – упоминавшийся Денис Давыдов, упоминавшийся Илларион Дуброво и, наконец, гимназия Софьи Александровны Арсеньевой.

Почтовый голубь Николай Андреевич

Эта гимназия по праву считалась элитной. Татьяна Аксакова-Сиверс писала: «В восьмидесятых годах прошлого века двумя выдающимися педагогами того времени – Софьей Александровной Арсеньевой и Львом Ивановичем Поливановым – были учреждены в Москве в районе Пречистенки две гимназии –  Арсеньевская и Поливановская. Связь между этими школами была самая тесная; если сыновья учились у Поливанова, дочерей отдавали к Арсеньевой. Преподаватели были в большинстве случаев общие, почти все учащиеся знали друг друга, и начиная с 6-го класса между ними возникали юношеские романы.

Бывали случаи пересылки записок в карманах пальто математика Николая Андреевича Игнатова, который переходил с урока на урок, не подозревая, что играет роль почтового голубя.

Поливановцы не имели казенной формы, они носили штатские пальто, мягкие шляпы и черные куртки с ременным поясом без бляхи, что нам казалось очень элегантным».

Очевидно, что определенную роль здесь играло именно статус школы «для своего круга». Конечно, семьи, проживающие в окрестностях Пречистенки старалась, по возможности, определить детей поближе к дому. Но это обстоятельство особой роли не играло – извозчиков в Москве хватало, а у родителей пречистенских гимназистов денег хватало не только на извозчиков, но и на собственные экипажи – по крайней мере, если попытаться поставить их доход в соответствие с расценками на пречистенское образование. А они – и в том, и в другом случае – были весьма ощутимыми.

Одна из поздних, уже советских обитательниц этого дома, М. Дриневич писала в своих мемуарах: «Немногие знают, что изящный московский особняк на Пречистенке, известный в начале XIX века как дом поэта Дениса Давыдова, в 70-е годы прошлого столетия принадлежал частной женской гимназии с пансионом. Основательницей гимназии и ее бессменным директором с 1873 года и до революции была моя двоюродная бабушка Софья Александровна Арсеньева, урожденная Витберг, родственница архитектора А. Л. Витберга, автора первого – неосуществленного – проекта храма Христа Спасителя. Все гимназическое хозяйство вела ее сестра – моя прабабушка Александра Лукинична Дриневич. У нее было три сына и три дочери, две из них  – Мария Николаевна и Александра Николаевна – после окончания Арсеньевской гимназии служили там классными дамами и даже подменяли учителей иностранных языков, так как свободно читали и разговаривали на многих европейских языках. Моя мама Ольга Александровна Дриневич, внучка Александры Лукиничны, тоже окончила эту гимназию.

Гимназия Арсеньевой считалась элитной: плату за обучение брали большую, но и преподавание велось на самом высоком уровне. У меня сохранилась программа, из которой видно, что гимназистки в 3-м классе изучали алгебру, геометрию, анатомию, грамматику славянского языка. Особое внимание уделялось иностранным языкам».

Сохранились также мемуары, собственно, гимназистки, Т. Аксаковой-Сиверс: «Когда я в 1902 году поступила в 1-й класс, Софья Александровна Арсеньева была уже стара и отошла от непосредственного руководства школой, она жила в левом крыле большого особняка… занимаемого гимназией, и появлялась только тогда, когда случалась какая-нибудь неприятность и требовалось ее воздействие. Быть вызванной на «ту половину», как мы называли апартаменты начальницы, не предвещало ничего хорошего. Помню, как в конце ноября 1905 года в зале была назначена панихида по скоропостижно умершему ректору Московского университета Сергею Николаевичу Трубецкому. Расстроенная этой смертью, Софья Александровна вышла к нам, чтобы сказать несколько слов о покойном. Собравшиеся в зале 8 классов представляли большую толпу, не сразу замолкшую при ее появлении. На нашу начальницу нашел приступ гнева, и она ушла, хлопнув дверью, и не сказав приготовленного некролога.

Непосредственное ведение гимназических дел было в руках племянниц Софьи Александровны – Марии Николаевны и особенно Александры Николаевны Дриневич. Злые языки отмечали некоторую семейственность в управлении школой, но беды от этого никакой не было. Все родственницы начальницы: Арсеньевы, Дриневичи, Витберги были людьми высокой порядочности и эрудиции. Классной наставницей моей в продолжение 8-ми лет была тоже родственница Софьи Александровны – Надежда Александровна Сагинова (урожденная Мерчанская), отличавшаяся мягкостью и женственностью. Коса, спускавшаяся до колен и собранная в узел на затылке, так оттягивала ей голову, что она должна была иногда распускать узел и становилась в такие минуты очень моложавой.

Ко мне Надежда Николаевна относилась хорошо, и только в старших классах, когда моя «непосредственность» стала бить ключом, и я, не умея сдержать натиска обуревавших меня впечатлений, постоянно собирала вокруг себя «род веча», она прозвала меня «кумой»».

Гулять крокодилом

Пусть Софья Александровна и отошла от дел, все пребывало под ее контролем, да и отлажено было в активный период преподавательской и организационной деятельности основательницы и первого директора. Тот факт, что дело вели ближайшие родственницы, давал лишний повод поверить: все было устроено в соответствии традиции. Вот, строки из записок гимназистки: «Гимназия находилась как раз напротив пожарной части с каланчой. Из ворот со звоном иногда выезжала пожарная команда, и в санях проносился, козыряя мне, московский брандмайор Гартье с лихо закрученными усами на умном лице французского склада. В низкой просторной передней меня встречал швейцар Александр, маленький толстый старичок, топтавшийся на месте, как медвежонок, и его жена, дельная, быстрая старушка Наталья, ведавшая более 30-ти лет и вешалками, и кипяченой водой, и подаванием звонков. Мой класс насчитывал около 40 человек, учился хорошо, но был какой-то разношерстный…

После трех утренних уроков и завтрака мы отправлялись парами гулять по улицам (это называлось «крокодилом»). Маршрут был всегда один и тот же: по Пречистенке до Зубовского бульвара и обратно, мимо Лицея, по Остоженке. Если в кармане лежала плитка шоколада, купленная за 5 копеек в мелочной лавке гимназического поставщика Капустина, то гулять было не так скучно.

Кроме того, с годами я стала обладать унаследованной от матери способностью извлекать интерес из всех жизненных положений. В три часа, к концу занятий, за мной иногда заходила мама. Когда она, в коротенькой каракулевой жакетке, такая элегантная и не похожая на других мамаш, ожидая меня, стояла внизу лестницы, по которой мы шумной лавиной спускались после звонка, я видела, что все девочки смотрят на нее с нескрываемым любопытством. Еще больший интерес возбуждала мама, когда с ней была охотничья собака Альфа. Альфа или, как я ее называла, Бубочка, появилась на Пречистенском бульваре маленьким щенком вместе со мною и прожила 12 лет как член семьи. И мама, и я одинаково ее любили, причем выражали мысль, что для простой собаки Бубочка слишком умна и что она, наверное, заколдованная принцесса».

Собака Бубочка, заколдованная принцесса

Мемуаристка М. Дриневич то ли нарочно, то ли случайно делает биографию Софьи Александровны более скромной. На самом деле она была не просто родственницей, а родной дочерью архитектора Витберга.

Если для юноши, будущего мужчины того времени желаемыми чертами характера были дерзновенность, стремление к открытиям, способность отстаивать свое мнение (и, на секундочку, иметь его), определенная эпатажность, артистизм и склонность к либерализму, то у девушки все было по-другому. Прогулки «крокодилом», неизменный маршрут тех прогулок, вовремя поданная горячая вода, а в качестве проявления крайнего либерализма – пятикопеечная плитка шоколада в кармане пальто.

Нигилистки уже появлялись, но о них больше знали по слухам и по романам господина Лескова. Женские курсы и даже университетское образование – это для самых дерзких. Идеальная женщина, идеальная жена мужу-интеллигенту расцветала как раз из таких воспитанниц, вплоть до обряда венчания верящих в происхождение собаки Бубочки из каких-то там принцесс, когда невинные эпистолярные романы с юношами-поливановцами –  верх безумства.

Собственно говоря, роль Софьи Александровны в создании и поддерживании именно такой гимназии – не меньшая миссия, не меньшее служение, чем роль Поливанова. Из этой гимназии не выходили яркие личности – ученые дамы, активистки, революционерки, бомбистки. Выпускницы становились прекрасными женами, о роли каковых в устройстве семьи и общества, история, естественно, умалчивает. Но что может быть важнее традиции, которую усваивает и несет женщина – несет стойко и непублично. И скрытность, непубличность самой Арсеньевой – одно из важнейших условий всего воспитательного процесса.