20-го сентября 2011 года похоронили Галю.
Можно просто молчать, но хотя слова и выходят деревянными, нужно что-то писать, чтобы не потонуть в тоске. И мне хочется написать – для себя, для тех, кто, как я, хочет читать и вспоминать и для тех, кто Галю никогда не знал (и тогда лучше сначала прочитать).
Ничего стройного не выходит. Вообще ничего. Листаю год за годом переписку (к сожалению, только с 2005 года – все, что раньше – пропало). Ищу фотографии: Галя в больнице, Галя с детьми, Галя в Тэзе, Галя у Катьки на даче, у нас в гостях: Пасха, Новый Год, именины, рождение Мариам, свадьба…
Так много всего было за десять лет нашей дружбы, что мысли разбегаются. Зато вспомнила историю, которую мне рассказал как-то Валя (не знаю, насколько точно запомнила, пусть меня исправят.)
Семья беженцев с Северного Кавказа, в прошлом какие-то шишки, остро нуждалась в теплых вещах. Так получилось, что у Гали тогда были две хорошие шубы. Точнее – одна хорошая, а другая – просто супершуба. И вот, что для Гали было совершенно естественно, решила она отдать одну свою шубу матери этого кавказского семейства. И отдала самую хорошую, ту, что супер. Казалось бы – можно было просто хорошую, лишь бы тепло.
Но это ладно. Знаете, почему? Вовсе не из принципа какого-то там. Галя сказала: «Ну как же, эта женщина у себя на родине была состоятельной, она привыкла хорошо одеваться, ходить на приемы. А теперь она все потеряла – и я подумала, что ей будет приятно в такой шубе опять ходить…а мне все равно в какой».
Эта история – очень и очень про Галю.
Помочь не просто, а легко, успев подумать не только о самом главном, но и о второстепенном – о чужом самолюбии.
***
Все, что пишут в эти дни про Галю – правда, чистая правда, а не дань жанру некролога.
Радость? Да. И Свет, и тепло, и доброта, и неутомимая энергия, и улыбка прекрасная – да. Все это тоже про Галю.
Но для меня очень важным было вот что: Галя была совершенно свободным человеком, внутренне. Она не зависела ни от условностей, ни от мнения других о себе, ни от своего круга, ни от чего вообще, Галя не пыталась быть для всех хорошей, угодить всем – подозреваю, что она никогда не мыслила в этих терминах.
Ее внутренние цели лежали в иной плоскости, Галя чувствовала иначе и так и жила. Свобода сквозила в Галиной легкой и непосредственной манере. Галин дар был не только в том, что она умела отдавать себя всю, но и в том, что при этом Галя очень легко умела просить. Без экивоков, предисловий и т.д. Легко и просто.
– Ань, ты дома? Отлично – ты мне супернужна. Не мог бы кто-нибудь из вас сейчас…
Срочно, умоляю – нужно (забрать лекарства, нарисовать с детьми картинку (шедеврик!) для спонсоров, что-то переслать, кому-то позвонить).
– Ты не знаешь, где поймать Аську – она нам супернужна для одного суперважного дела…
– Тут такоооое, даже не спрашивай, ну ты не могла бы встретиться с …
И еще словечки – все у нее были «гениями» и «красавицами», над чем мы нередко смеялись: «Галь, она по-настоящему красавица, или из серии “гений-красавица”?»
«Это такой доктор, ну просто экстрасупермегаклассный!»
«Шикарно!»
Неужели я никогда больше не услышу все эти милые:
– Фондик
– Больничка (а иногда «по-моему нам всем пора лечь психбольничку»
– Шедеврик!
– «так устали, что мы вместо Нового Года – ляжем тихо под елочкой»
– прости, подожди, звонит второй телефончик (или трубочка)
Все это звучало так мило и уютно. Вообще, Галя умела потрясающе делать уютное из неуютного – пафосные благотворительные мероприятия, фонды, ворочающие миллионами, – все эти громады, когда Галя входила, становилось домашними и теплыми. Правильно написала Лена Мулярова, что директор Фонда – слишком глянцево звучит для Гали. Не говоря о том, как многое из потока дел действительно решалось дома, на кухне, на диванчике.
Галя совершала огромные дела и создала самый большой благотворительный фонд, но сама Галя была еще больше своих дел и своего фонда.
Впрочем, галина должность избавляла от долгих объяснений. Когда в больнице отчаявшимся родителям (не дают квоту, врач хамит, нет донорской крови, нужны огромные суммы) мы говорили: «Вот телефон, позвоните Гале Чаликовой – она поможет». В ответ нередко звучало недоверчивое: «А кто эта Галя? Врач?» – «Нет». «Она работает в министерстве здравоохранения?» – «Нет». «А кто она? Чем она может помочь?» – «Просто Галя. Позвоните. Она у нас….ээээ… координатор… всего!»
Еще когда не было фонда и собирали более скромные суммы, Галя мне про кого-то сказала. Чтобы это (не помню что – лечение? оборудование?) осуществить, нужно найти миллион рублей срочно. Я восприняла это как синоним «это невозможно», как шутку. Вечером мы созванивались по другому поводу: «Ань, кстати, ты знаешь, что я нашла миллиончик!»
***
И еще Галя обожала подарки: дарить (не абы что, а со смыслом) и получать. Ужасно радовалась всяким мелочам и штучкам, хвасталась: «А ты видела какую сумочку-флешку-картинку-книжку-шапочку-носочки-вазочку мне подарил такой-то!?» Радоваться Галя умела, как никто. Мне ужасно нравилось, что у Гали всегда были мечты, она всегда чего-то сильно «больше всего на свете» хотела. Я не говорю сейчас о том, что и так все знают – о Галиной круглосуточной заботе о всех и вся, нет, Галя умела хотеть для себя, и в этом тоже была непосредственна и свободна.
Помню, как перед моей поездкой за границу мы сидели в компании друзей в какой-то пиццерии и я спросила, что кому привезти. Почти все (а большинство были моложе Гали) отвечали взрослое и скучное «нууу, не знаааююю» или «ничего не надо, главное привози себя», и только Галя, не думая ни секунды, воскликнула: «Ой! Привези мне одеяло! Я всю жизнь мечтаю о настоящем лоскутном одеяле! Пожалуйста, если сможешь, мне очень такое хочется». (Одеяло, кстати, привезти удалось.)
И так было много раз. У нас на кухне стоит высокая жестянка в форме домика – в ней хранятся спагетти. Галя входит на кухню, параллельно договаривая по телефону, видит как я достаю макароны из этой коробочки и говорит: «Ничего себе! Это для макарон!?Какой прекрасный домик! Я тоже такой хочу! Где такие продаются?» Хватает жестянку и тыкает Вале под нос: «Валечка, ты посмотри, нам тоже очень нужна такая коробочка, мы будем в нем хранить макароны!»
– Угу, – мрачно изрекал Валя.
– Ты только посмотри! Она как домик! С окошечками!
И так далее.
У себя дома она тоже все время говорила: «Вот тут нужна еще полочка», «а эти листики я собрала и попросила Валю – будет красиво, если ими можно обклеить табуретку».
Гале нравилось, чтобы было много красивого вокруг (кстати, по первому образованию Галя – художник, специалист по росписи жостовских подносов, что меня в свое время очень удивило – никакого художественного тщеславия у Гали не было).
Галя стала директором крупнейшего фонда, но они не стала тетенькой. Не то чтобы она когда-либо молодилась, совсем даже нет («что ты, Ань, я уже старая старушка»). Ее целеустремленность сочеталась с веселой легкостью.
В молодости большинство любит заходить спонтанно в гости, или, засидевшись, оставаться на ночь у друзей. С возрастом большинство обрастают семьями и обязательствами и перестают это делать, считая неудобным для себя и для других (буду плохо спать на новом месте, дома осталась моя зубная щетка, нет я все-таки закажу такси и поеду).
Но не Галя: «Можешь нас положить в какой-нибудь уголок? У тебя найдется пледик и майка любая? Отлично, тогда мы остаемся. Зубная щетка, правда, дома… ну, ладно, можно пальцем почистить».
После чего Галя устраивалась с ногами на диване, и мы нередко продолжали болтовню глубоко заполночь. Иногда под эту болтовню параллельно вместе с Катькой или все вместе писали отчеты, письма и заявки.
***
Валять дурака Галя тоже умела отлично.
В 2010 году на Пасху после службы мы все сидели за столами в Косьме за пасхальной трапезой и конечно «чокались» крашеными яйцами – кто чье разобьет. Галино красное яйцо неизменно побеждало: «Ой! Опять я выиграла!» «Вот это да! Опять!»
Побив всех, Галя, хохоча до слез, призналась, что ее яйцо – деревянное.
Много лет мы разрабатывали план, как все бросим и станем свахами, откроем брачное агентство. Пока агентства не было, мы бесконечно подбирали и перебирали разных кандидатов тому или иному знакомому: «А может быть Лиза? Нет, она для него старовата. О! Ксюша – в самый раз». Или: «Все, Ань, пора выдать замуж Полю. У меня отличная идея – волонтер Вася». «Ну, спасибо, – говорю, – ты бы сама бы вышла за волонтера Васю?» «Нет, конечно! – хохотала Галя, – мне и так хорошо, у меня Валя есть». Галя мечтала устроить и пристроить всех вокруг. «Вот я уйду из фонда, и мы, наконец, займемся этим вплотную. А то такие люди пропадают!»
Катька (сестра) говорит, что даже последним своим летом в больнице Галя, сокрушаясь о неустроенной личной жизни друзей, вздыхала: «Ну, вот мы с Аней так и не сделали брачное агентство, теперь я уже не смогу… может быть найти кого-нибудь другого вместо меня?»
Агентство, разумеется, было шуткой, но уйти и все бросить – это на Галю накатывало нередко: «Все, больше просто невозможно. Никаких сил нет».
«По-моему, пора сказать гуд-бай благотворительности в целом».
«Фондик может и без меня».
Мы возражали: «Ты так всегда говоришь». «Это правда, но сейчас просто край уже». Так говорила Галя в 2001, 2002, 2003, 2004, 2005, 2006, 2007, 2008, 2009… – каждый год, хотя всем было понятно, что Галя никогда и никуда не уйдет. И телефоны будут наперебой звенеть всегда.
***
Ей звонили всегда и все. Ее два мобильных телефона – один для дел, другой якобы домашний (на самом деле тоже для дел) перекрикивали друг друга с утра до ночи (а ночью Галя иногда умудрялась работать по своей второй специальности – обрабатывала социологические данные!) по всем возможным поводам: врачи (нужно добыть из-за границы редкое лекарство), волонтеры (куда идти, что делать если, к кому обратиться), олигархи (куда перевести деньги, а какие гарантии, что они не пойдут налево, а точно ли вылечится такой-то, если заплатить), журналисты (расскажите, уточните, как написать лучше о…), дети (а когда ты придешь, а знаешь, я вчера, тетя Галя, спасибо за подарок), заплаканные мамы (негде и не на что жить, врачи говорят то-то, нет жизненно важного лекарства, почему таким-то дали денег, а нам нет, а как же так? А почему, а что теперь? А нам сказали…), друзья (как дела? приходи в гости, нет ли у тебя знакомого травматолога-гинеколога-иммунолога, в какую больницу лучше ехать на скорой если…).
Многие их этих звонков требовали дальнейшего обзвона, связывания одних с другими, и третьими. Параллельно Галя отвечала на письма, писала заявки и телеги, составляла письма, чуть прикрывая трубку (трубочку) рукой шептала: «Валечка, передай-мне пожалуйста-вооон-ту-бумажку». Или просто глазами: «мне-тоже-еще– положи– пирога-кусочек –спасибо». В перерывах рассказывала что-то нам, сидящим рядом, едва успевая сказать несколько фраз, а часто и вовсе договаривая их в телефон следующему звонившему (наверное, многие вспомнят: звонишь Гале и после гудков возмущенное «… и вообще, это подсудное дело! Так и надо им написать! Это просто ужас!… Да, алло, привет, я тут как раз говорю про… кстати, может быть ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы помочь с…»
***
Со своими опонентами, с чиновниками, хамами, равнодушными функционерами Галя умела говорить на повышенных тонах, но никогда не в их духе. Я бы сказала, что основные ее инструменты были жар убежденности, негодование и возмущение. Это очень утомляло: «Я ничего не могу больше, все!» «ничего не успеваю, это прОсто (с характерным Галиным ударением на это слово) невозможно!»
В разгаре РДКБшного конфликта 2004 года (точнее Конфликта – кто знает, тот поймет), когда Галю «ушли», мы общались буквально ежедневно. Я ловила себя на том, что меня бы на ее месте просто захлестнуло бы от обиды (собственно, меня и на моем захлестнуло – за Галю, за нас всех). Не могу сказать, что Галю это не огорчило и не задело, ей было очень горько, она негодовала, но все-таки гораздо больше ее возмущало, что заложниками ситуации стали больные дети и их семьи, волонтеры, что вся эта грязь происходит во имя высоких целей, с громкими словами про милосердие, сострадание и христианское делание…
Потому что сама Галя была совершенно чужда пафосу, но не милосердию и состраданию.
И хотя она и говорила: «Ну и хорошо, теперь я смогу отдохнуть», – отдыха никакого, разумеется, не было, потому что никто так не умел слушать и слышать, как умела Галя. А если Галя слушала и слышала – она не могла не помочь.
***
Она много лет не была в нормальном отпуске, и в 2006 году наконец им с Валей удалось поехать к Катьке в Венецию на неделю (приходилось буквально выпихивать преодолевая, бесконечное «но надо же еще сделать вот это и это». В переписке тех месяцев наши настырные просьбы выслать паспортные данные и т.д., чтобы хотя бы забронировать билеты. Галя поехала, но был уговор, что телефоны она оставляет в Москве мне.
Ту неделю, когда я отчасти жила так, как Галя – всю жизнь, я не забуду долго. В 7 утра зазвонил один из телефонов и начался длинный взволнованный монолог одной из мам (я до сих пор помню ее фамилию), которая требовала – немедленно – какое-то лекарство, название которого я с трудом запомнила. Успокоив маму, я судорожно звонила по нескольким другим известным телефонам – Мише Масчану, Кате Чистяковой, кому-то еще, чтобы хотя бы примерно знать – где и что можно сделать. (Гале сообщала только о самом важном – вечером по email).
Дальше опять звонки, звонки, звонки, от которых к вечеру начинался нервный тик. Когда довольная Галя вернулась в Москву, и я отдала телефоны, мне казалось, что жизнь вокруг меня замерла и остановилась.
***
…Опять листаю переписку. В потоке писем о делах: «Говорят, ты постриглась. Пришли мне скорее фотографию!». Или: «Ты читала воспоминания Римской-Корсаковой? Я только что прочитала». (Когда она успевала?) Смешные картинки, мультфильмы, ссылки на какие-нибудь социально-политические статьи …
И с каждым маленькими письмом что-то связано, вспоминаются маленькие и малозначительные вроде эпизоды.
Помню, как мы большой компанией с Галей в 2005 году ходили на антифашистский митинг, было холодно, и Галя замерзла и промочила ноги. Мы стояли вместе, и тут она пропала из виду. Я стала искать ее глазами и неожиданно увидела на грузовике-трибуне, рядом с Каспаровым, Явлинским и Гайдаром (последнего мы обе любили). Я так и не поняла, как она там оказалась, но потом радостно всем рассказывала о том, как «ехала с Гайдаром на броневичке».
Помню, как мы бегали с ней по торговому центру и искали уборную. Нашли только что-то запертое, для инвалидов. Галя загорелась и сказала с энтузиазмом: «А ты знаешь, мне ТАК повезло! Я – инвалид! У меня же астма!» (вот уж везение!). И ринулась к охранникам за ключом.
Тогда же она в красках рассказывала, как в юности была знакома с Глебом Павловским, как они жили на какой-то даче и ночевали валетом на диванчике. «Я спала там с Глебом Павловским!» – рассказывала Галя в своей радостной манере, и половина «Детского мира» от нас шарахнулась, после чего мы смеялись до колик под те же недоуменные взгляды.
***
Удивительно, я бы никогда бы не поверила этому, не знай я Галю достаточно долго и близко. При том, что она сама (иногда в одиночку) проворачивала дела, которые казались неосуществимыми (находила, еще до существования фонда, астрономические суммы, ломала сложившийся в той или иной сфере «совок», косность системы), несмотря на то, что так много людей ее любили и ей восхищались у Гали начисто отсутствовал нарциссизм и тщеславие.
Она не мялась в ответ на комплименты и восхищение, не жеманничала, просто улыбалась или говорила «спасибо», или переводила разговор на кого-нибудь другого. Не специально, нет, Галя действительно не понимала, что такого уж удивительного она делает. Не понимала, о чем идет речь. Потому что ее доброта была особого свойства: она распространялось на окружающих, и Гале искренне казалось, что все вокруг нее делают то же самое, если не больше. «Ань, привет, хочу тебя познакомить – вот замечательный (-ая) Миша-Маша-Дима-Даша, он(-а) просто невероятно помогает, столько всего для нас сделал(-а)».
Гении и красавицы.
Да и вообще: пробивная способность танка – и мягкость, интеллигентность – без тени снобизма, детскость – без инфантилизма, вера – без ханжества, женственность – без цыпадрипости.
Больше никогда не встречала такой гармонии.
***
Вспоминать последние месяцы и последние встречи тяжело.
Пунктиром: на следующий день после диагноза Галя полулежала на кровати, усталая, но спокойная: «Ань, я же не ребенок, когда умирают дети – это страшно. А я и так немало пожила. Хотелось бы больше, конечно, и я понимаю, что вам будет очень грустно. Но не мало».
Она шутила по поводу своего раздутого из-за асцита живота: «У меня больше твоего, месяцев на 8 тянет» ( я была тогда на 5-м месяце беременности). Хотя и говорила, что все это довольно мучительно.
Пили чай. Я спросила, а что, если у меня опять будет девочка, может назвать Галей? Галя отвергла эту идею – сказала, что всегда не любила свое имя. Еще говорили, что имя Галина – означает спокойствие и тишину. «Прямо мой портрет», – сказала Галя, и мы все смеялись, потому что с тишиной, спокойствием и безмятежностью Галя у нас ассоциировалась меньше всего… тогда.
Писала смски (я их все сохранила): «Сын выучился, женился. Фондик работает. Самое время для ухода». Именно так, со смайликом на конце.
С ней не нужно было притворятся, она не питала иллюзий по поводу диагноза, и это делало общение очень простым и честным и, одновременно, очень сложным. Потому что намного легче убеждать больного (и себя): «Все будет хорошо».
Я немного волновалась, не утомляет ли Галю такое внимание к ее болезни, письма, звонки, посетители: друзья, знакомые, коллеги. Но это была бы не Галя: «Они все дают мне силы и спокойствие. Я, как на пуховом облачке, лежу и блаженствую».
А потом был прекрасный день в 62-й больнице в сентябре 2010-го. От него веяло миром и покоем, хотя, казалось бы, – откуда? Галя лежала, мы втроем с Валей пили чай, обсуждали знакомых. Галя говорила и о боли – как впервые по-настоящему ее испугалась, и как она боится теперь даже небольшой боли (а сколько ее еще было впереди, увы).
А потом Галя дремала, а я подшивала ее домашние брюки. Уходила я совсем поздно, было холодно и Галя мне отдала свою шерстяную кофту: «возвращать – не обязательно». Вот теперь год спустя я сижу в ее кофте и пишу, а Гали уже нет.
«Мне было очень уютно сегодня, как дома», – написала Галя смс. Я тоже запомнила этот день, как счастье.
А еще день накануне отъезда последний раз, когда мы виделись дома – Галя бодра, опасается перелета, показывает новую сумку, шутит, волнуется.
Из Америки Галя писала письма – про прогулки по НЙ, про больницу, про фильмы, которые смотрела, про то, что политически в России все кажется совершенно безнадежным, спрашивала про всех друзей и подруг, хвасталась фотографиями внучки Даши.
Вплоть до апреля передавала подарочки моим детям и всем окрестным младенцам к Новому году, волновалась – подошло ли, никого не забыв. Обрадовалась предложению стать крестной Давида. Все спрашивала: «Давид меня ждет? Я боюсь подвести».
Последний раз мы виделись летом. «Сама понимаешь, крестной я, увы, не стану». Про эту встречу сейчас нет сил вспоминать: «Я теперь знаю, что такое “Из глубины воззвах”…» (об этом она рассказывала всем, кого видела в этот период).
***
В 2007 году не стало о.Георгия. Не стало и нашей Гали. Оба, при всех различиях, были людьми абсолютно пасхальными.
После похорон о.Георгия я утешалась мыслью: «У нас есть Галя». После похорон о.Георгия Галя прислала мне цитату из него же «Удивительно соединяет нас Господь, делая сегодня тех, кто еще вчера не знал друг друга, братьями и сестрами».
Если так, то Галя, безусловно, была Его орудием – соединяла, делала вчера еще не знакомых – родными.
Я понимаю, какая эта потеря в общественном смысле, но для нас (круга друзей, но, думаю, на самом деле, гораздо-гораздо шире) и Галя, и о.Георгий были «будильниками», умели вдохновлять, учили не бояться, будто говорили: «Не бойся», «дерзай». Побуждали делать то, что еще минуту назад казалось «невозможным» или «не моим». Умели достучаться в каждом до главного. Теперь их нет.
***
Ты писала, что тебе кажется, будто мы одно семья, ты говорила, уже в больнице, когда мы прощались: «родная». Галь, я не знаю, как этому соответствовать, как не растерять.
Ты говорила Машке в последнюю встречу: «надо уметь быть благодарным».
Я не могу.
Как жить дальше в этом же самом городе, в этом же мире, но без тебя? Не то что принять – эту смерть нельзя даже осознать.
Хочется только кричать и кричать – нечестно! Это не-чест-но! НЕ-ЧЕСТ-НО!
Зачем ты ушла, Галюш? Ты нам супернужна!
Читайте также:
Мы просим подписаться на небольшой, но регулярный платеж в пользу нашего сайта. Милосердие.ru работает благодаря добровольным пожертвованиям наших читателей. На командировки, съемки, зарплаты редакторов, журналистов и техническую поддержку сайта нужны средства.
