Можно ли воспитать правильное отношение к смерти – своей и чужой?

Можно ли подготовиться к смерти? Насколько возможно это сделать «заранее»? Рассказывает Фредерика де Грааф, проработавшая психологом в Первом московском хосписе двенадцать лет.

Генри Нельсон О’Нейл. Умирающий Моцарт. Фото с сайта www.19thcenturybritpaint.blogspot.ru

Если вам страшно, найдите того, кто не боится

– Какое отношение к смерти – правильное?
– Это зависит от того, что человек сам думает о смерти, как он сам ее понимает. Правда, о смерти люди сейчас думать не очень хотят.

По самому своему естеству человеку свойственно бояться смерти, ведь смерть – это разлучение души с телом, это ненормальное состояние для человека и потому человек интуитивно сопротивляется, страх смерти – естественен. «Бог смерти не творил», но однажды после грехопадения смерть стала реальностью, с которой каждый из нас опытно сталкивается еще на протяжении жизни. И поэтому человек, который исключает из своего сознания эту реальность, исключает из жизни факт смерти, будет бояться еще больше и защищаться от темы смерти, как только может.

В любую эпоху каждая культура предлагала человеку свое представление о смерти, – кроме культуры материалистической, где смерть – это просто исчезновение. Я думаю, страх смерти усиливается у человека, который не принимает факт, что жизнь после смерти продолжается.

Думаю, советские времена сыграли свою роль, потому что в советском обществе, как я понимаю, в общественном сознании смерти в обыденном смысле как бы не существовало. Героическая смерть была, но смерть как таковая – когда человек страдает, долго лежит, и надо как-то на это реагировать, объяснять, – была вне общества. И это до сих пор играет, я думаю, свою роль.

А сегодня, из-за кризиса, страх смерти усиливается. Люди тоскуют по комфорту, боятся его потерять, а смерть, умирание, страдание – очень некомфортные размышления. Например, в Англии, где я долго жила и сейчас часто бываю, многие англичане никогда в жизни не видели усопшего, гроб при прощании стоит закрытым – из соображений «корректности».

Так что первое, что требуется от нас, если мы задумываемся о смерти – принять смерть как часть жизни. Потому что если это не так, мы будем уходить от этой темы, а значит, неизбежно впускать в свою жизнь фальшь, отрицать очевидное (например, диагноз), а это очень сильно влияет на физическое, душевное и духовное состояние человека.

Например, владыка Антоний Сурожский считал, что если мы живем так, как будто смерти нет, мы живем без глубины и без риска, наша жизнь измельчается.

Я уже 14 лет живу в России, 12 лет работаю в Первом московском хосписе и очень часто слышу, как люди просят: «Не надо говорить о том, что он (близкий – прим. ред.) умирает». Но часто, когда родственники больного просят не говорить ему о «таком» диагнозе, уверяя, что он «не выдержит», это свидетельствует об их тревоге и страхе за себя.

Недавно у нас в хосписе умер молодой человек двадцати с лишним лет. Мама и его тетушки до последнего дня говорили с ним на отвлеченные темы. Конечно, он знал, что умирает – мой опыт говорит, что все больные это знают. Но когда родственники не хотят говорить об этом, человек остается наедине со своим переживанием и это неизбежно ухудшает его состояние, и физическое, и душевное.

И вот этот молодой парень умер, а когда прошло 40 дней после его смерти, родные пришли в хоспис и сказали, что вот теперь они жалеют, что боялись говорить, а попросту – боялись быть с ним все это последнее время. И они согласились, что да, это был их страх, и сейчас они понимают, что нельзя тратить последние минуты жизни дорогого человека на фальшь и праздные разговоры, оставляя его один на один со смертью.

– С этим можно согласиться, но дело не только в готовности, но и в умении. Как говорить с умирающим родным человеком о смерти?
– Я убеждена: если человек тяжело болеет и боится умирать, надо найти того, кто – не боится. Страхом смерти можно заразиться, но может быть и наоборот: своей верой, спокойствием человек, который сам не боится, может укрепит больного.

Я неоднократно видела, как это происходит в действительности: когда в палате среди испуганных родственников есть человек, который не боится, – больному становится легче. Я сама похоронила многих близких, старшую сестру, которая умерла от рака. Я пережила смерть своего духовника, владыки Антония Сурожского, тоже умершего от рака. И люди говорили, что мое присутствие им помогает. Так же, как всегда помогает присутствие спокойного человека там, где все волнуются.

Владыка Антоний всегда говорил мне: «Если ты будешь в обстановке, где тяжело, попроси Христа, чтобы Он пришел. Он всегда среди нас, но пригласить Его – другое дело». Поэтому, когда я не знаю, как поступить, я просто молюсь. Я прошу: «Господи, будь здесь». Дело не в том, чтобы проповедовать, говорить, что есть другая жизнь. Если у человека нет созвучного внутреннего опыта, это будут пустые слова. Но побыть с человеком, показать, что ты не боишься, что у тебя есть вера, – это, мне кажется, действует сильнее, чем слова или проповедь.

На самом деле нужны тишина, бесстрашие, доверие и сострадание, – когда ты можешь принять и держать в своем сердце тех, кто умирает или боится.

– А если человек сам уходит от разговоров? Не хочет делиться тем, что он переживает?
– Да, здесь нужна чуткость. Многое зависит от того, какой вообще человек: общительный или замкнутый, боязливый или мужественный, какой у него характер, что у него была за жизнь.

Больные могут не говорить о болезни, но они всегда о ней думают. Они могут не говорить об этом впрямую, но сами мучительно искать возможности подойти к этой теме. Для такого разговора требуется время – когда вы не только можете говорить, но и просто побыть с человеком, в тишине. Многие этого не понимают! Считают, что надо принести больному вкусную еду, чистое белье, то, се, а такому больному важнее, чтобы рядом с ним просто кто-то присутствовал, в тишине и покое. Чтобы близкие не суетились, не считали минуты, когда можно вскочить и побежать, а находились бы с ним потому – что он им дорог, потому что они тоскуют без него и хотят с ним быть.

У нас лежал молодой человек, который знал, что умирает, но не хотел об этом говорить. Его мама тоже с ним об этом не говорила. У него был старший брат, совершенно потрясающий. Я никогда не видела, чтобы человек был так готов защитить человека от страха, готов так не допустить, чтоб его брат не испугался! Он был ему и брат, и мать, и отец, и друг, и няня, и медсестра. Он сидел с ним рядом помногу часов и говорил: «Дыши! Ну! Это ты нехорошо вздохнул, давай-давай, надо получше».

Между ними было потрясающее единство. Было видно, как старший словно окутывает младшего своим спокойствием. Он говорил очень спокойным голосом, вокруг него была очень спокойная энергетика. Своей любовью, как мягким одеялом, он укрывал своего младшего брата. И постоянной встречей их глаз он не давал ему испытывать страха.

Он впрямую вроде ничего не говорил про то, что сейчас с братом происходит. Но соприсутствие одного с другим было настолько полным, насколько это вообще возможно. Вот казалось бы: один умирает, другой – остается жить, это невозможно разные опыты, как тут поймешь друг друга? Но любовь дает понимание – если это любовь мужественная, умная, творческая, горячая. Однако в такой любви нет никакой сентиментальности, жалости к себе.

Боялся ли старший брат смерти? Наверное. Но его любовь к брату действительно прогнала страх.

Рядом с братом тот мальчик умер спокойно. Только один раз до смерти он спросил у меня: «Я умираю?» – «Да». И все.

Человек отвечает за то, как он умирает

– Бывает, что люди неверующие встречают смерть более достойно, чем люди вполне церковные. Что им дает силы так реагировать на происходящее?
– Я с вами согласна. Есть два момента.

Человеку, который привык жить честно, глубоко осознанно, стойко, этот внутренний труд души дает такую свободу и мужество, что он и саму смерть готов встретить лицом к лицу, без масок. То есть он умирает так, как жил. Только вот жить так – очень трудно!

Может быть, он не верит в Бога, но он принимает свою смерть как судьбу, прямо и смело, и, возможно, такое достойное, спокойное, честное принятие – выше, чем когда человек говорит, что он верующий, а опытом к вечной жизни и не прикоснулся. Ведь для христиан вечная жизнь – Царство Небесное – не за гробом начинается, а на этой вот земле. И если нет в душе ее начала, опыта личной встречи со Христом и вера не стала делом, то что ж укрепит душу? Только вера и молитвы близких.

Есть много крещеных, православных людей, которые говорят: «Думаю, что что-то там есть». Даже не Кто-то, а что-то! Реальность жизни после смерти мало для кого существует. За все 12 лет, что я работаю в московском хосписе, было всего два-три человека, для которых факт, что Христос воскрес, был реальным фактом их жизни и встреча со Христом – не чем-то страшным, а ожидалась как встреча любви с Тем, Кого человек любил и к Кому всю жизнь стремился.

– Вы пришли в хоспис уже верующим человеком. Что дал вам опыт работы здесь?
– По тому, как больные умирают, очень часто бывает виден тот мир, в который они уходят. Особенно очевидно это у детей. Нередкий факт: перед смертью дети и подростки, даже если они находились в коме, открывают глаза, в которых нет никакого страха, а есть покой и радость, и, глядя вверх, начинают с кем-то разговаривать. Для меня это – реальное свидетельство о мире, который существует за границами нашей жизни, хотя я в таком свидетельстве и не нуждаюсь.

Бывают и другие свидетельства. У нас лежал человек за 60 лет, он был неверующим. За день-два до смерти он вдруг поднял глаза вверх и стал напряженно смотреть в потолок. Его жена спрашивала: «Что он там видит?».

Нам не виден тот мир, потому что мы еще не перешли грань жизни, а люди, стоящие на пороге, видят его часто – но с разными чувствами. Детей он совсем не пугает.
Этот мир видят люди независимо от того, верующие они, или нет.

Грустно видеть, когда человек умирает с ропотом, ставит себя в положение жертвы, от которой уже ничего не зависит: «и за что мне выпала плохая судьба, ведь я всегда был хорошим человеком! Почему это случилось со мной?»

А ведь встреча смерти – это важнейший поступок в нашей жизни. Человек ответственен за то, как он умирает. Он ведь и для родственников – пример того, как можно умирать. Представьте, если человек все время всех обвиняет, все ему не угодили, все его не понимают и утешить никто не может, – как родственники будут жить с этим воспоминанием?

– «Что бы я сделал, узнав о смертельном диагнозе» – такие вопросы не праздно себе задавать?
– Мне кажется, это полезно делать.

Трудно представить себе, что бы я почувствовала. Надеюсь, что реагировала бы так: «Почему бы и нет? Почему бы и не произойти такому со мной? Столько людей страдают, Христос страдал, почему я должна быть исключением?». Надеюсь, смогла бы испытывать радость, думая о том, что вот-вот будет встреча со Христом. У меня нет опыта жизни с сильными болями, не знаю, как я бы реагировала, но желание быть со Христом есть.

Моя старшая сестра в 52 года скоропостижно умерла от рака. Она открыто говорила о своей болезни и близкой смерти. Я могу сказать, что она по-настоящему готовилась и подготовилась к смерти и переходу в вечную жизнь. И для меня это стало одним из примеров достойной встречи смерти.

– Как вы считаете, с христианской точки зрения может ли человек быть отключен от аппаратов искусственного дыхания и кровообращения, если это состояние необратимой комы или если есть точная фиксация смерти мозга, в том числе и коры головного мозга? Но родственникам – так легче, для них их больной – почти жив. Есть здесь «правильный» взгляд?
– Это сложный вопрос. У меня мало такого опыта. Знаю, что владыка Антоний видел, что такое тело оставлено душой. И у меня как-то был опыт, когда было явно, что это тело без души, то, что и называется труп, хотя благодаря аппаратам сердце билось, а легкие дышали.

Конечно, это во многом проблема родственников, которые не готовы отпустить своего близкого. Поэтому в паллиативной медицине очень большое внимание надо уделять именно родственникам. Важно не допустить, чтобы люди считали себя виноватыми за решение об отключении их близкого от аппарата, чтобы они жили потом с этим чувством вины. Поэтому и нельзя табуировать тему смерти. Но поздно и, по-моему, трагично, когда человек впервые начинает думать о таких важных вещах, а тем более принимать решения в момент, когда он слаб и испуган.