«Этого человека не упускай из виду»
Федор Иванович Прянишников родился в 1793 году в Перми, тогдашней столице крупного Пермского наместничества. Его отец был столичным чиновником средней руки и писателем то ли пятого, то ли двадцать пятого ряда.
Сведений о матери довольно мало. По всей видимости, беззаботная француженка и грациозная бездельница, украшение любой компании и мощный источник финансовых трат.
Иван Данилович прибыл туда в компании прочих чиновников, чтобы укрощать и развивать Урал. Пермь выглядела солидно только на бумагах. А на деле, по словам Филиппа Вигеля, там было вот что:
«Не царство, как Казань и Астрахань, не княжеский удельный город, даже не слобода, которая распространяясь, заставила посадить в себя сперва воеводу; это было пустое место, которому лет за двадцать перед тем велено быть губернским городом: и оно послушалось, только медленно».
Впрочем, в родительском доме Федя пробыл недолго, в восьмилетнем возрасте он был определен в Благородный пансион при Московском университете, а затем окончил Петербургский университет.
Подвизался в канцелярии государственного казначейства, в экспедиции для ревизии счетов, в канцелярии министра финансов, в департаменте податей и сборов. В 1819 году дослужился до должности чиновника для особых поручений при департаменте народного просвещения.
Но настоящая карьера началась в 1824 году, когда Федора Ивановича, недавно разменявшего свой четвертый десяток, определили в «Особую канцелярию при главноначальствующем над Почтовым департаментом».
Российская почта, увы, не была идеальной. И это еще мягко сказано. Вот, например, характеристика, данная орловскому почтальону Скворцову:
«Постоянно ведет нетрезвую жизнь и без дозволения начальства отлучается от должности неизвестно куда и не является на службу по нескольку дней… кроме того, почтальон этот так ведет себя по службе, что ему невозможно ни в чем доверить».
Не лучше был его коллега Афанасий Дьяков: «Афанасий Дьяков ведет жизнь нетрезвую и всегда почти является на службу в пьяном виде, кроме того, следуя с почтой, он прибыл в Болхов в таком виде, почему он тамошним почтмейстером не мог быть отправлен далее».
Император Николай Павлович, только-только оказавшийся у власти, решил почту исправить. В качестве образца для подражания взяли британских почтальонов. Следовало отправить в Лондон дельного чиновника, который разберется, что к чему, а после воспроизведет все это здесь, в России.
Царь отдает соответствующее распоряжение князю Александру Николаевичу Голицыну, который в то время заведовал почтовой частью. Выбор пал на Федора Ивановича. Умный, молодой, амбициозный, хорошо говорит по-английски. И, что немаловажно, прекрасным образом зарекомендовал себя во время коронации, когда его определили к производству дел по многочисленным прошениям на имя императора.
Больше года, с мая 1827, Прянишников изучает жизнь английской почты. И, по возвращении в Россию, готовит доклад. Император доволен. «Этого человека не упускай из виду», – говорит он Голицыну.
Прянишников принимается стремительно расти в чинах и должностях. Коллежский советник, статский, действительный статский. Член комитета о преобразовании почтовой части, помощник петербургского почт-директора, почт-директор. Ему доверяют все больше, его полномочия множатся.
И в 1941 году Федор Иванович Прянишников – директор Почтового департамента и тайный советник. Ему нет и пятидесяти. Жизнь удалась.
Забегая вперед, скажем, что почтовые реформы Прянишникова были, хотя не судьбоносные, но очень важные: относительно комфортабельные и безопасные почтовые кареты, стандартная плата за почтовые отправления, отлаженная система доставки заграничных газет и журналов, притом по приемлемым ценам, возведение в русских городах специальных почтовых зданий и реконструкция зданий, уже существующих. И далее, в том же духе.
Одна беда – орловские и прочие бравые почтальоны так же напиваются до чертиков. Но здесь высокое начальство, к сожалению, было не в силах что-либо изменить. Заунывная песнь ямщика побеждала инструкции и циркуляры.
Помощь адресная и не только
В том же 1841 году Федор Иванович становится членом Вольного экономического общества. Казалось бы, где почта, а где экономика. Да, действительно, схожего мало. Общество занимается крестьянским вопросом, почвоведением, оценивает эффективность сельскохозяйственных машин. Но Прянишников, добившись изрядных высот на одном поприще, начинает активно интересоваться другими.
Он – старшина Санкт-Петербургского английского клуба, почетный любитель Академии художеств, действительный член Русского географического общества, член Комитета о построении Исаакиевского собора по искусственной части, член Главного совета женских учебных заведений, почетный опекун по Петербургскому присутствию Опекунского совета), управляющий Николаевским сиротским институтом и Александровским сиротским домом.
Год за годом появляются все новые и новые дела, притом они все больше тяготеют к образовательной и воспитательной благотворительности.
Почтовые станции и кареты остаются в ведении Прянишникова, но к ним присоединяются сироты и молодые дарования.
Впрочем, Федор Иванович еще в 1834 году стал действительным членом совета Человеколюбивого общества. Тяготение к благотворительной деятельности проявлялась давно.
Прянишников много помогал художникам. В первую очередь, разумеется, тем, что приобретал их работы. Этот способ был самым простым, хотя и затратным. Но когда жертвуют, не думают о том, чтобы сэкономить. Это в некотором роде два противоположных начинания.
Федор Иванович в результате создал неплохую коллекцию живописи. В основном, разумеется, ранних работ. Но не затем, чтобы вложить копейку, а потом, когда художник войдет в славу, получить за нее рубль. Об этом он вообще не думал. Просто начинающие живописцы во много раз больше нуждались в поддержке.
Многие современники не понимали этого. Московский почт-директор Александр Яковлевич Булгаков писал: «Ф.И.Прянишникова картинная галерея, составленная произведениями одних токмо Русских живописцев, весьма достойна замечания, но вместо сотни картин, коими не токмо стены комнат его обвешены, но даже завалены все окна и мебель его кабинета, я ограничился бы малым числом отборных картин лучших наших живописцев, напр. Брюлова, Кипренского, Айвазовского, Бруни и пр.
Я сожалею, что прелестная картина Айвазовского, представляющая апостолов, сидящих в лодке, и Спасителя, идущего по воде, не находится у Прянишникова».
Зато «Северная пчела» писала об этой коллекции: «Вы можете здесь восхищаться чудесами русской кисти и изучать историю баснословно скорого развития живописи в России. Давно ли, кажется, основана в Петербурге Академия художеств, а много, много гениев вылетело из этого юного гнезда.
Произведения русских художников сосредоточены в галерее Ф.И.Прянишникова и составляют… летопись в русской живописной школе, от начала ее до нашего времени. И сама мысль и выполнение этой мысли радуют наше народное самолюбие».
Именно знакомство с галереей Прянишникова сподвигло молодого Павла Третьякова к созданию своей коллекции.
Он же посоветовал Павлу Михайловичу скупать работы прямо в мастерских, буквально из-под кисти. Таким образом, Прянишников, фактически, подарил России еще одного мецената.
Сегодня собрание Федора Прянишникова считается первым (по хронологии) собранием русской живописи. Разве что «Русский музеум» Павла Свиньина борется с ним за это звание. А по иронии судьбы, большая часть прянишниковского собрания хранится в «Третьяковке».
«Художники находили в нем одобрение и покровительство не одним просвещенным руководством, но и вещественным воспособлением», – писал современник.
Илье Репину он оплатил поступление в Академию художеств. Сумма была не сверхъестественная, но по тому времени вполне приличная – 25 рублей.
Чаадаеву писал по поводу художника Павла Федотова: «Я позволил себе рекомендовать вам даровитого артиста нашего г. Федотова. Он будет иметь честь показать вам две замечательные картины его кисти. Он посвятил себя такому роду живописи, который более всех труден и опасен.
Не имея в Москве знакомых, он просил меня рекомендовать его известному и просвещенному. Я не мог избрать лучшего, как адресовать его вам. Примите его и как артиста, и как бывшего военного служаку, и будьте ему полезны, чем сможете. Просьба его будет скромна».
А художника Сергея Зарянко Федор Иванович устроил преподавателем в московское Училище живописи, ваяния и зодчества.
Случалось, Прянишников, помогая, рисковал собственным положением. Татьяна Петровна Пассек вспоминала об архитекторе Александре Витберге, впавшем в опалу: «Живя в большой крайности, Александр Лаврентьевич вынужден был содержать семью помощью друзей. Больше всех помогал ему Федор Иванович Прянишников… по щекотливости Витберга, пособие делалось чрезвычайно осторожно; преимущественно же старались доставлять ему работу».
Вот, к примеру, один из подобных заказов – делать рисунки для корзин, в которых высокопоставленным лицам доставлялись заграничные журналы и роскошные издания гравюр.
Помощь Прянишникова могла быть самой разной, он вовсе не был просто денежным мешком или же кошельком на ножках.
Что приятнее: приобретать или дарить?
Будучи почетным членом Императорской Публичной библиотеки, Федор Прянишников передал туда несколько ценных изданий, а также рукописи басен Ивана Крылова. Не меньше повезло библиотеке Новороссийского университета, она приняла в дар от Федора Ивановича две тысячи книг.
Помогал он пополнять свои собрания и Румянцевскому музею в Москве, и Карамзинской библиотеке в Симбирске, и библиотеке имени Жуковского в Белеве, и даже публичной библиотеке города Белграда.
Страстный книголюб, Прянишников не только с удовольствием покупал книги, но и с огромной радостью отдавал их «в хорошие руки».
А уже упоминавшийся московский почт-директор А.Булгаков, будучи в гостях у Прянишникова, был несказанно удивлен: «Мы праздновали сегодня у доброго Ф.И.Прянишникова именины его. Он дал нам славный обед, нас было человек 50, и все почтовые чиновники. Вдруг в другой комнате раздалась духовая музыка, выполнявшая очень хорошо лучшие музыкальные пьесы итальянских опер.
«Знаете, кто играет?» – спросил меня Ф. И. – «Не знаю». – «Это наши почтовые кондукторы». Нельзя было не похвалить – но на что эта роскошь? – подумал я. Не достаточно ли для кондуктору уметь трубить отъезды и приезды, и другие сигналы. Все это требует больших издержек, нужен капельмейстер, учитель, надобно частое упражнение, а это должно отвлекать кондукторов от настоящего их дела».
Только человек такой же широты души, как и у Прянишникова, мог оценить его фантазии.
Он даже служебным положением пользовался не для себя, а для других. Писал приятелю-москвичу, приглашая его посетить столицу: «Не просите отпуска. Мы вытребуем вас к себе, будто по делам службы».
* * *
Федор Прянишников прожил 74 года и скончался в 1867 году. Перед этим он семь лет болел – жизнь на пределе своих сил, увы, сказалась на здоровье.
Похоронен в Санкт-Петербурге, на кладбище Воскресенского Новодевичьего монастыря.
