Федор Васильевич Чижов родился в 1811 году в городе Костроме. Так что французскую войну он вроде как застал, но не заметил. Был сильно занят, в погремушки играл.
Зато сразу же после рождения Федя примкнул к обществу знаменитостей. Его крестным отцом стал легендарный Федор Толстой по кличке Американец, дальний родственник матери. Он получил это прозвище за участие в кругосветной экспедиции Крузенштерна. Характер у Толстого был прескверный. Он постоянно либо сам с кем-нибудь ссорился и дрался, либо кого-то с кем-то стравливал. В результате Крузенштерн высадил этого несносного буяна на Камчатке. Он прекрасно понимал, что тем самым обрекает Толстого на верную смерть, но дальнейшее присутствие этого пассажира на судне могло погубить всю экспедицию. Толстой, однако же, добрался до Санкт-Петербурга сушей, получив при этом множество разнообразных впечатлений.
Собственно, в честь этого смутьяна, дуэлянта и бретера и назвали Федора Чижова.
Буйство характера непостижимым образом передалось Чижову вместе с именем. Он прекрасно это понимал, и на протяжении всей жизни старался направлять свою чрезмерную энергию на добрые дела. И это у него прекрасно получалось.
Очень уж не хотелось походить на крестного, которого боялся и санкт-петербургский, и московский высший свет.
Первые три года жизни Федя провел в деревне, у бабушки. Затем – губернский город Кострома. Это было сильным потрясением. Федор Чижов писал о своем детстве: «В самых младенческих летах меня баловали до крайности… До трех лет я жил у бабушки, которая меня любила до безумия, любила более всех внуков, и сиею-то самою любовью довольно испортила мой характер, от природы пылкий и властолюбивый.
Привыкший видеть в деревне ее, находящейся близ Галича, все мне повинующимся, все исполняющим мои малейшие желания, мне весьма было неприятно, когда я на четвертом году приехал к маминьке и папиньке в Кострому и обнаружил, что здесь не исполняют всех моих прихотей».
А потом и столица Российской империи. В Петербургском университете (физико-математический факультет) Федор Васильевич присоединяется к кружку «Святая пятница». Этот кружок был умеренно-либерального толка, в нем восторженные юноши читали стихи и спорили о судьбах России.
В круг интересов студента кроме точных наук теперь входит политика.
Окончив университетский курс и защитив диплом, Чижов становится преподавателем. Все в тех же стенах он обучает таких же студентов, каким только-только был сам, алгебре, геометрии, тригонометрии. Пытается вложить в их головы законы перспективы. Подрабатывает репетиторством, и это получается блестяще.
Один из частных учеников записывает: «Сегодня поутру Чижов дал мне урок физики. Как хорошо он толкует! Он прошел в один урок то, что я с Сюби прошел в пять».
И одновременно работает над своей диссертацией. Он защищает ее в 1836 году. Тема: «Об общей теории равновесия с приложением к равновесию жидких тел и определению фигуры земли». И продолжает службу в университете.
Молодому человеку хорошо под тридцать, а он до сих пор ни капли не похож на богатейшего магната и благотворителя, которым ему суждено войти в историю. Он, правда, и в дальнейшем будет вести жизнь скромного университетского преподавателя.
Один из приятелей даже заметит Чижову: «Не мешало бы всероссийскому управляющему разных выгодных предприятий хотя бы обить мебель новой клеенкой».
Милые соседи
В 1841 году магистр математических наук Федор Чижов едет в Италию. В Риме судьба подбросила ему довольно неожиданный подарок. Чижов снял квартиру на третьем этаже небольшого трехэтажного дома. Записал в дневнике: «Квартира хороша, комната на солнце и стоит с чисткою платья и сапог с небольшим 35 рублей. Это еще сносно».
Но главное ее достоинство было в другом. Этажом ниже жил писатель Николай Васильевич Гоголь, а еще ниже, на первом – поэт Николай Михайлович Языков. Федор Васильевич наслаждался столь изысканной компанией и изучал историю Венецианской республики.
Иван Аксаков говорил: «Немало был бы он сам удивлен, если бы в то время, когда он изучал историю искусств в Италии… кто-либо возвестил ему его позднейшую деятельность в звании железнодорожного строителя или учредителя банков».
Благодаря своим соседям, в первую очередь Языкову, Чижов принялся дрейфовать из либеральной компании в компанию славянофилов.
В 1843 году наш герой побывал на Балканах и на острове Истрия. Эта поездка окончательно определила его общественную позицию.
Чижов писал: «Я видел пламенное сочувствие ко мне как к русскому… Народ любит русских за веру и за то, что у нас есть много общего в простоте нравов. Черногорье было последним местом, которое совершенно привязало меня к славянам и заставило невольно всем моим понятиям сосредоточиться на этом вопросе, о котором мне до этого не приходило в голову».
Затем был Париж, беседы с Адамом Мицкевичем. Убежденность в том, что лишь славянские народы способны исцелить Западную Европу, погрязшую в суетном и утратившую натуральную гармонию.
И в 1846 году Чижов возвращается в Санкт-Петербург.
Это уже не заурядный математик и никому не интересный специалист по равновесию жидких тел. В Россию вернулся предводитель патриотически настроенных художников-эмигрантов. Вернулся и недовольно заметил, что в русской столице «кроме Царя, его семьи и народа, все какого-то космополитического направления».
Федор Васильевич направляется в Москву. Там его радостно встречает вполне сформировавшийся славянофильский кружок. Но – о, ужас! – всего лишь кружок. Кроме него существует враждебное для государства – как видится Федору Васильевичу – прозападническое, либеральное крыло русской интеллигенции. Сами же славянофилы инертны, замшелы, отвергают даже то, что есть на Западе хорошего.
Ох уж эти споры между сторонниками выбора либо исключительно западного, либо исключительно восточного пути! Почему нельзя взять лучшее оттуда и оттуда, да и жить спокойно в собственное удовольствие?
Формально оставаясь в лагере славянофилов, Чижов был очень близок именно к этой идее.
У Запада следует позаимствовать технический прогресс, доступность прикладных знаний. Повсеместно открывать реальные училища, притом общедоступные. Преподавать технические дисциплины в университетах. Необходима демократизация общества, уменьшение сословных барьеров.
Но при этом при всем в русских школах должны служить исключительно русские преподаватели.
Дать больше свободы земствам. Крепостное право упразднить. А власть царя неплохо было бы и ограничить. Чижов записывает в дневнике: «Немецкая семья два века безобразничает над народом, а народ все терпит».
Секрет успеха – в бороде
Как это часто бывало, заботы о судьбах страны привели его в ссылку. В момент ареста Чижов было разбуянился (вероятно, сказалось влияние крестного, к тому времени уже покойного), но очень быстро смирился со своим положением. К счастью, его определили не в Сибирь, а на Украину. Там он занимается шелководством (Федор Васильевич арендовал 60 десятин шелковичных плантаций) и литературой.
В шелководстве сильно помогала борода. Чижов писал: «Борода моя дала мне много способов прямее и лучше смотреть на ход вещей, потому что все были со мной запросто, мужики рассказывали все подробности их быта и их промышленности, что меня очень занимало».
В 1857 году – снова Москва. Чижов редактирует «Вестник промышленности», у него теперь есть собственный предпринимательский опыт. Здесь рады всем авторам – и славянофилам, и западникам. Лишь бы на пользу России.
Но предпочтение отдавали все-таки славянофилам.
Федор Васильевич писал в дневнике: «Затеял я в Москве дело – издание «Вестника промышленности». Опять сбился с пути: прочь история искусства, принимайся за политическую экономию, за торговлю и промышленность. И то сказать, это вопрос дня; это настоящий путь к поднятию низших слоев народа. Здесь, по моему предположению, купцы должны выйти на свет общественными деятелями».
Крупные заводы, фабрики. Ремесленники, кустари. Отечественные обозрения и корреспонденции из-за рубежа. Оценка перспектив различных направлений промышленного бизнеса. Свежие технические изобретения. Очерки о выдающихся промышленниках и торговцах. Иллюстрации хотя и черно-белые, но качественные.
Даже сегодня это СМИ выглядит современно.
Появляется и приложение – газета под названием «Акционер». С разделами «Баланс и состояние счетов Госбанка», «Вексельный и денежный курсы», «Последние цены акций на Санкт-Петербургской бирже». С публикацией частных деловых объявлений.
Ничего подобного в России раньше не было.
Для Чижова издательский бизнес, скорее, не бизнес, а миссия. И Федор Васильевич совместно с инженер-генералом бароном Андреем Дельвигом, миллионером Николаем Рюминым, Иваном Мамонтовым (отцом Саввы Мамонтова) и братьями Шиповыми – земляками, костромскими дворянами – учреждают Общество Московско-Троицкой железной дороги. Одно из основных условий – все должно быть русское. И инженеры, и рабочие, и капитал.
Дорога связывает Сергиев Посад с Москвой – вполне русский, православный проект.
Движение начинается в 1862 году. В 1870 году дорога продлевается до Ярославля, а спустя еще два года – до Вологды. Правда, последний участок – уже узкоколейка.
И тогда же, в 1872 году директором правления общества, по рекомендации все того же Чижова, становится Савва Иванович Мамонтов. Именно с ним наш современник склонен связывать это железнодорожное направление, именно ему поставлен памятник на привокзальной площади Сергиева Посада.
Несправедливость? Пожалуй. Вот только самого Чижова совершенно не волновали ни почести, ни доходы. Как уже писалось, он довольствовался малым.
Секретарь Чижова А.Чероков вспоминал: «Он просто ненавидел и презирал деньги как основную цель жизни, и в минуты воспоминаний с болезненным надрывом души сравнивал свое изучение искусств в Италии с блестящим, на взгляд толпы, званием директора прибыльного предприятия … Несмотря на свое очень большое содержание по должностям, он держался по-спартански относительно своих внешних житейских удобств… просто из пренебрежения к комфорту, неге, распущенности…
Однако в употреблении денег не для себя он был даже щедр, сам искал, стремился оказать помощь людям даже малоизвестным ему лично».
* * *
Федору Васильевичу было скучно заниматься одним и тем же делом много лет подряд. Он затевал новые издания, учреждал банки, между делом купил Курскую железную дорогу. Открыл московское железнодорожное училище. А в середине семидесятых Чижов, прирожденный стартапер, увлекся новым проектом. Правда, тоже связанным с северным регионом – костромские корни не молчат. Речь о так называемом Архангельско-Мурманском срочном пароходстве.
Корабли – всего лишь средство. Основная задача – развитие Русского Севера, традиционных промыслов поморов. Открытие банков. Словом, экономический и промышленный рост огромного и на тот момент депрессивного региона. Просто с транспорта нужно начать, без него это все невозможно.
Чижов говорил: «Мне уже рисуется, как мы оживим наш Север, заведем там города на берегах Ледовитого океана, прочистим Северную Двину».
Но в 1877 году Федор Чижов умирает. В 66 лет. Он даже похоронить себя завещал очень скромно, ограничив сумму на все погребальные расходы 150 рублями.
Однако принимаются работать его деньги. В соответствии с завещанием, в Костроме строится низшее химико-техническое и среднее механико-техническое ремесленные училища. По одному низшему училищу – в Чухломе, Макарьеве и Кологриве. В середине девяностых училища были открыты.
В соответствии с чижовским замыслом, в аудиториях использовалось самое дорогое и современное оборудование, из Петербурга выписывались прекрасные преподаватели, особо отличившиеся ученики отправлялись на стажировку за границу.
При этом плата в низших заведениях составляла всего-навсего три рубля в год, а в среднем – тридцать. Бедняки вообще не платили, а, наоборот, получали стипендии.
Тогда же, после смерти Федора Васильевича, в Костроме на его деньги заработал и родильный дом, и родовспомогательная школа при родильном доме, и много еще всякого по мелочам.
