Тургеневская барышня выходит замуж
Лиза Сапожникова родилась в 1847 году в семье преуспевающих текстильщиков. Девочка сызмальства вела себя тихо и скромно. Увлекалась математикой, литературой, музыкой, но все это не на показ. Не для того, чтобы произвести впечатление на окружающих, чтобы поразить их своими успехами. Ей просто было интересно.
Ребенок рос беспроблемным, не кричал, не плакал, ничего не требовал. Характер у девочки был ровный, спокойный, покладистый. Родители счастливы.
При этом она не была бесхребетной послушной тетехой. Лиза прекрасно представляла свое место в этом мире. Ей на это место указал Иван Тургенев в своих многочисленных романах. Как и многие молодые современницы, она воспринимала себя самостоятельной и прогрессивной тургеневской барышней.
Конечно, Елизавета Григорьевна не умещалась в модный литературный штамп. Но в ее возрасте для жизненного старта нечто подобное было необходимо.
Лиза вместе с семьей отправилась в Европу, стала брать уроки музыки у знаменитой пианистки Клары Шуман. А рисунку ее, еще раньше, обучал Марк Антокольский.
Не забывала восторгаться европейскими провинциальными красотами. Писала в дневнике: «Сегодня вечер еще лучше, чем вчера, на небе ни одного облака, оно прозрачно, заходящее солнце бросает на все какой-то розовый оттенок, который мало-помалу переходил, пока мы шли домой, в бледное, таинственное освещение луны. Я очень люблю, как здесь звонят часы на колокольне, так тихо и протяжно, звук их удара еще долго раздается в воздухе».
В этой барышне все как-то очень удачно сложилось.
Уроками путешествие не ограничилось. Домой она вернулась с женихом, Саввой Ивановичем Мамонтовым. Все между ними уже было решено. Несколько пугала перспектива объяснения с Мамонтовым-старшим – Иван Федорович был мужчина своенравный, запросто мог все испортить.
Результат, однако, превзошел все ожидания. Отец напутствовал сына: «Выбор подруги на всю жизнь зависит от сердца и здравого рассудка, одного другим поверенного. Выбор твоей указанной невесты Лизы Сапожниковой, если не противоречит сердцу, – выбор правильный и достойный».
Можно было выдохнуть и приступить к свадебным хлопотам.
Молодые венчались весной 1865 года, в мамонтовской усадьбе в Кирееве, в церкви Сергия Радонежского. А спустя пять лет они купили свою собственную усадьбу, то самое Абрамцево, ранее принадлежавшее семейству Аксаковых.
Здесь гостил Иван Тургенев – это было очень важным обстоятельством. Елизавета Григорьевна пришла в немыслимый восторг. Писала в дневнике: «Выехав в просеку монастырского леса и увидав на противоположной горе уютный серенький с красной крышей дом, мы стали восхищаться местоположением».
Пусть читателя не удивляет легкая наивность изложения. Да, стаж семейной жизни составлял пять лет, однако самой даме было только двадцать три.
«Женщина с огненной душой»
Савва Иванович на тот момент вел в Москве торговлю итальянским шелком, состоял в правлении Московско-Ярославской железной дороги и имел немало других дел.
Рождались дети, хорошела (по сути, взрослела) Елизавета Григорьевна, а забот становилось все больше и больше.
В 1872 году Савва Мамонтов уже директор правления железной дороги. В 1875 берется за создание Донецкой каменноугольной железной дороги, которую триумфально сдает в 1878 году.
Мамонтов не был простым купцом, он был художником коммерции. Одним из первых стал организовывать пиар-акции, разрабатывал креативные системы мотивации своих работников. Не удивительно, что Савва Иванович очень близко сошелся с другими, традиционными художниками. Он для них не был денежным мешком, который следовало выпотрошить и забыть. Он был своим.
Конечно, на домашние дела времени не было вообще. Ими занималась Лиза. Она писала Наталье Поленовой, жене художника: «Общую жизнь мою с ребятами наладила совсем хорошо, живем по расписанию. С 9 до 11 занимаюсь с девочками, тут и работаем, и учимся, все вместе. В 11 часов ко мне приходит Дрюша, и мы занимаемся с ним историей и географией до обеда, принялись теперь за Грецию. В 1 час обедаем. После обеда сейчас садимся за рисование, рисуем по случаю дождей постановки. Рисуем до 3-х, до чаю, после которого идем гулять или на лодку всей компанией. Гуляем часа два. В 7 ужинаем, после ужина дети обыкновенно играют на дворе. В 9 девочки уходят спать, а я с мальчиками еще пару часов, до 11, читаем или так болтаем».
Правда, когда в усадьбу приезжал хозяин – всегда не один, а с огромной толпою гостей – этот график практически не выполнялся. То нужно церковь строить, и вся семья, и семьи всех художников, присутствовавших в тот момент в Абрамцеве, живо присоединялись к этому процессу. То девочки затеют поход в Хотьковский монастырь – обучаться у монахинь вышиванию. То домашние спектакли, то музицирование, то еще что-нибудь.
Собственных детей у Мамонтовых было пятеро, но компания обычно составляла несколько десятков человек, кроме гостей к жизни усадьбы присоединялись дети из ближайших деревень.
Все это прозвали Мамонтовским художественным кружком. И роли в нем между супругами распределялись поровну. А если кто и был там главным, то скорее все-таки Елизавета Григорьевна.
Наталья Васильевна Поленова писала: «Душой и центром его были Савва Иванович, с присущей ему способностью возбуждать и создавать кругом себя творческий энтузиазм, и Елизавета Григорьевна, глубиной и мягкостью своего характера умевшая привлекать сердца людей».
Восторгался хозяйкой Абрамцева и живописец М.Нестеров: «Величайший житейский такт, мудрость жизни, неусыпная мысль к доброму деланию, скромность, простота. Религиозность без ханжества. Христианка в самом живом, деятельном проявлении. Чудная мать, заботливая хозяйка, энергичный, разумный член общества, друг меньшой братии с прекрасной инициативой в области просвещения и прикладных искусств.
При всем том обаятельная в обращении с людьми, с привлекательным лицом, тихими, немного прищуренными глазами и несколько печальной, приятной улыбкой, чертами лица правильными, несколько грузинского типа».
Мать же художника Серова, Валентина Семеновна увидела в Елизавете Григорьевне чуть больше, чем все остальные: «Женщина с огненной душой, она этот огонь зарывала глубоко под непроницаемую оболочку феноменальной сдержанности, дабы никто не смел заглянуть в ее святая святых».
Подкидыш Серов
Каждый день складывался совершенно непредсказуемо. Один из малолетних гостей вспоминал: «Случалось, иной раз, что затеянная детьми война увлекала и взрослых: дядю Савву, его друга Петра Антоновича Спиро, моего отца, В.М.Васнецова, француза-гувернера Таньона, И.Е.Репина, доктора П.И.Якуба и В.Д.Поленова.
С их неожиданным вмешательством в игру менялся характер всех военных операций. Составлялся план кампании, расставлялись сторожевые посты и пикеты, обязанные дать условный сигнал при обнаружении врага и первыми вступать в бой. Нам, малышам, выпадала скромная роль лазутчиков».
А в 1878 году в Абрамцево приехал тринадцатилетний мальчик, будущий художник Валентин Серов. Да так тут и остался, отец его к тому времени умер, а мать, пусть и любила своего старшего сына, не стремилась чересчур обременять себя родительскими обязанностями, предпочитала жизнь общественную, постоянно путешествовала.
Он впоследствии писал своей невесте: «Ты ведь знаешь, как я люблю Елизавету Григорьевну, т.е. я влюблен в нее, как можно быть влюбленным в мать».
Она и правда заменила мальчику родную маму. А один из мамонтовских сыновей писал: «Серов, попавший к нам в семью почти ребенком, всю жизнь был для нас как родной… У меня осталось чувство, будто он постоянно проживал у нас».
Кстати, некоторые художники предпочитали посещать Абрамцево именно в дни затишья. Таким был Илья Остроухов, больше всего на свете любивший играть с Елизаветой Григорьевной на фортепиано.
Сын Мамонтова, Всеволод вспоминал: «С ней, преодолевая свою конфузливость, он любил поиграть в четыре руки на фортепьяно. В этом своем часто повторяемом занятии они придерживались исключительно классической музыки, и у меня в памяти особенно крепко сохранился в их исполнении септет Бетховена. Но стоило во время их игры появиться в той же комнате кому-либо из малознакомых, как Илья Семенович моментально опускал руки и, не сдаваясь ни на какие увещевания и просьбы, решительно прекращал свое любимое занятие».
Сам же Остроухов утверждал, что «ни одна из затей Саввы Ивановича не осуществилась бы без ее поддержки».
Любил такие дни и Нестеров. Он писал: «Вот в эти дни такой тихой, нешумливой деятельности я любил приезжать в Абрамцево и, живя там, приходить в большой дом. Именно тогда мне хорошо думалось, хорошо работалось там».
Таким же был и Виктор Васнецов.
«Маша и Ваня» и «Война грибов»
Разумеется, общение с местными жителями не ограничивалось праздными забавами. Елизавета Григорьевна шаг за шагом организовала целую систему абрамцевской благотворительности.
Открылась больница, столярная школа (из нее потом вырастет Абрамцевский художественно промышленный колледж, существующий по сей день). В школе заправляла Елена Дмитриевна Поленова, сестра Василия Дмитриевича и тоже художница. Не удивительно, у Елизаветы Григорьевны на все в принципе не было времени. Но всегда находились желающие помочь ей в любом начинании.
Как-то сам собой (на самом деле, разумеется, стараниями той же Мамонтовой) возник кружок по созданию коллекции предметов народного и средневекового искусства. Местные крестьяне стали получать заказы на свои поделки, в том числе из европейской заграницы.
Издательская деятельность – были выпущены иллюстрированные сказки «Маша и Ваня», «Сынко Филипко» и «Война грибов».
Боролась с пьянством – не любила это дело. Писала Наталье Поленовой: «Завтра в нашей школьной жизни знаменательный день – кладется основание общества трезвости. После обедни отслужим торжественно молебен – вступают четыре столяра и, кажется, сам Кузьма».
И в том же письме: «У нас сейчас на очереди вопрос об открытии читальни в Хотькове. Камзолкин предложил даровое помещение и чай по своей цене. Нельзя не воспользоваться таким добрым движением. В Хотькове между духовенством много сочувствующих этому делу. Я хочу взять на себя хлопоты по устройству. Девочки мои принимают в этом деле живое участие».
Скромная и даже робкая Елизавета Григорьевна непостижимым образом привлекала помощников в своих добрых делах.
И постепенно все эти, казалось бы, разрозненные начинания складывались в одну картину. Возникая параллельно или же цепляясь друг за друга, они служили одному – сохранению русской деревни. Из абрамцевских окрестностей крестьяне не стремились в город, на завод. Каждой бы деревне по такой Елизавете Григорьевне – история страны сложилась бы иначе, не узнать.
Разумеется, когда подросли дети, они тоже присоединились к делу своих уважаемых родителей. Мальчики стали помогать отцу в бизнесе, а девочки, ясное дело, матери в ее общественных стараниях:
«7-го открылось у нас приходское попечительство, во главе которого стала Шура, ее выбрали в председательницы. Вера (серовская «Девочка с персиками» – АМ.), Лена и я записались членами. Вера на днях открывает дневной приют для малых ребят в Мутовках. Дело у них кипит, а у меня, глядя на них, сердце радуется. 8-ого числа у нас открылась школа для девочек в Ахтырке, где преимущественно будем учить рукоделию. В этот же день было заседание попечительства, на котором очень симпатично себя держали крестьяне».
И это все без надрыва, без пафоса. Просто такой была абрамцевская жизнь.
Нестеров писал: «И сколько… было сделано Елизаветой Григорьевной добрых дел, сделано тайно, незаметно».
* * *
Елизавета Григорьевна Мамонтова скончалась в 1908 году, пережив своего сына и свою дочь (ту самую «Девочку с персиками»), пережив блистательную эпоху процветания своего мужа и всей мамонтовской семьи, а затем его крушение и арест. Умерла тихо и спокойно, так, как и жила.
Михаил Нестеров писал о ней: «Довольно долгая жизнь Елизаветы Григорьевны Мамонтовой была прекрасный подвиг, и я, право, не знаю, не помню на пути своем ни одной женщины, которая бы отвечала так щедро, так полно на все запросы ума и сердца».
