Не шутите с примусом
Примус – великое изобретение человечества. В середине прошлого столетия им только и спасались. Примус был символом успеха, уюта. Если в углу поет примус – а он именно пел! – значит, в доме есть тепло, и есть возможность приготовить обед.
Одна беда – примусы иногда взрывались. Газ – дело не шуточное. В 1921 году примус взорвался прямо в руках у четырнадцатилетнего Левы Понтрягина, простого московского школьника, шалуна и проказника. Лева пытался его починить – и пожалуйста.
Страшно представить, во что превратился ребенок. В головешку. Но хирургам удалось вернуть мальчика к жизни. Только когда опасность отступила, выяснилось, что в борьбе за человека в целом, упустили одну частность. Мальчик практически ничего не видел. Не удивительно, ведь основной удар пламени пришелся именно по глазам.
К счастью, не все еще было упущено. Тем более, что удалось заручиться вмешательством знаменитого офтальмолога Михаила Авербаха. Руки великого доктора умели творить чудеса. Но не в случае с Левой Понтрягиным.
Какой-то сбой произошел в этих руках. Сильнейшее воспаление сначала глаз, а затем и всего организма, снова борьба за жизнь, а не за зрение, снова победа докторов в этой борьбе, и приговор – абсолютная слепота навсегда.
Встал естественный вопрос: а как жить дальше? Беда усугубилась тем, что вся эта история с дурацким примусом произошла на глазах отца Левы, простого московского счетовода Семена Акимовича. Его здоровье не справилось с этим кошмаром. Начались припадки эпилепсии, затем инвалидность и скорая смерть от инсульта.
Оставалась, впрочем, мать, Татьяна Андреевна, профессиональная портниха. Вышедшая из крестьян Ярославской губернии, она не была склонна к избыточным рефлексиям. В детстве и не на такое насмотрелась. Вместе с сыном они принялись обживать новый мир незрячего человека.
Первым делом испробовали специальное образование для инвалидов. Увы, оно давало только самые примитивные навыки, обучало примитивнейшим ремеслам. Отказались. Попробовали музыку, много же было известных слепых музыкантов. Музыка у Левы не пошла.
Он сам предложил математику. Казалось бы, нет ничего более абсурдного – достаточно представить себе эти бесконечные страницы, заполненные непостижимыми формулами. Но для сына и матери в тот момент не было ничего невозможного. Они просто находились вне этих представлений.
Лева продолжал ходить в обычную школу. Одноклассники, ясное дело, помогали ему. Но настоящая работа была дома – освоение математических премудростей. Мать прочитывала сыну приблизительно по сотне страниц в день. Да-да, тех самых страниц с формулами.
Обнаружилось, что лучшие математические книги написаны на немецком, и Татьяна Андреевна с нуля выучила немецкий. Лева его более или менее знал еще по школьным занятиям.
К счастью, у мальчика оказалась прекрасная память.
В результате в 1925 году он окончил школу с золотой медалью и поступил в Московский университет на физико-математический факультет. А в 1929 году благополучно получил диплом и поступил в аспирантуру к знаменитому Павлу Сергеевичу Александрову.
Как сложно ездить на трамвае
Одной из основных задач Понтрягина было вести нормальный образ жизни. Не чувствовать себя инвалидом. Не давать почувствовать это другим. Он практически не пользовался никакими специальными приспособлениями.
Исключения составляли разве что магнитофоны, да, их было несколько, и без них история бы не сложилась столь удачно. Один из них у математика украли и вывезли в Махачкалу, но там милиция непостижимым образом нашла воров. Магнитофон вернули.
В жизни этого человека поражает сочетание обыденности и какой-то полнейшей инопланетности.
Лев Семенович из принципа не пользовался тяжеленными томами, написанными шрифтом Брайля. Ходил без трости и без помощи других людей. Его лицо было практически всегда со свежими ссадинами и царапинами, часто падал. Но поднимался и шел дальше. Научился кататься на коньках, ходить на лыжах. Очень любил танцы.
Вспоминал, что в 1948 году, будучи в санатории «Абрамцево», «каждый час прикладывался к бутылке с портвейном».
Ничто человеческое ему не было чуждо.
А по ночам не спал, прокручивал в голове все, что навалилось туда за день. Ненужное отсеивал, нужное многократно прогонял, запоминал.
Лев Семенович добился своего, его никто не воспринимал как неполноценного человека. Напротив, поражались его слуху, как известно, у слепых он обостряется, каким-то необычным ситуациям, тоже связанным с его физическими особенностями.
Математик Михаил Зеликин вспоминал, как по договоренности пришел к нему домой: «Я поднялся на нужный этаж и посмотрел на часы. Было без двух минут 11. Выждав эти 2 минуты, ровно в 11:00 я нажал на кнопку звонка. Лев Семенович открыл дверь, пригласил войти и спросил меня: «Это Вы несколько минут назад поднялись на лифте?»»
И тот же Зеликин вспоминал их разговор: «Изредка он просил меня перечитать какую-нибудь из формул, но чаще он их и так помнил. В какой-то момент он надолго задумался над доказательством. Потом сказал: «Кажется, что-то похожее было у Осгуда. Миша, возьмите на второй слева и третьей сверху полке седьмую слева книгу. Это книга Осгуда по теории функций. Откройте такую-то главу и прочтите ее мне».
Еще студентом как-то поразил аудиторию. Прервал лекцию профессора Бухгольца громкой фразой: «Профессор, вы ошиблись в чертеже».
Он слушал стук мела о доску, и в какой-то момент обнаружил несоответствие реальных звуков и тех, что раздавались у него в голове.
Впрочем, и трудностей было немало. Понтрягин писал в мемуарах: «Сама поездка в трамвае была мучительна… Были случаи, когда кондуктор внезапно объявлял: «Прошу граждан покинуть вагон, трамвай дальше не идет». Это для меня означало необходимость поисков другого трамвая в совершенно неизвестном для меня месте, что я сделать один не мог. Приходилось кого-нибудь просить о помощи».
А вот как выглядела технология посадки в тот трамвай: «Я стоял на остановке и ждал, когда трамвай приблизится ко мне. Когда он останавливался, я бросался с тротуара к трамваю, целясь попасть позади передней площадки, через которую я входил. И затем бежал вдоль трамвая до передней площадки, чтобы влезть в нее. Были случаи, когда я запаздывал, а трамвай начинал двигаться. Иногда мне удавалось его догнать. А были случаи, когда это не удавалось и приходилось быстро отскакивать, чтобы не оказаться под прицепом».
Даже родная мать, та самая, благодаря которой Лев Семенович и состоялся как ученый, с годами стала создавать проблемы, и не шуточные.
Ничего нового, история классическая. Взрослому ученому хотелось завести семью. Она же всеми правдами и неправдами отгоняла от сына потенциальных невест.
В результате оба брака (первую невесту подобрала лично Татьяна Андреевна, вторую Лев Семенович нашел сам) вышли несчастливыми, давали больше нервотрепки и проблем, чем счастья и отдохновения.
Просто в его ситуации многие мелочи становились проблемой: «Привлекательность женщины определяется не только ее характером, повадками и голосом, но также и физическим обликом. На горьком опыте я убедился, что физический облик играет для меня существенную роль и что на чужое мнение полагаться нельзя.
Были случаи, когда женщина, казавшаяся мне необыкновенно привлекательной, оказывалась совершенно неприемлемой, как только я приходил в самое поверхностное физическое соприкосновение с ней.
Если я имел дело с девушкой, которая, возможно, согласилась бы стать моей женой, я не решался переступить ту грань, которая позволила бы мне сделать заключение о ее физическом облике, так как считал, что такие действия слишком меня обязывают».
Он был еще и джентльменом.
Реки не двигаем, в шахматы не играем
К сожалению, мы здесь не можем рассказать о главном. Что сделал Понтрягин в математике? Каковы профессиональные достижения этого удивительного человека? Они велики, но нам их не понять. Тем не менее, о многом говорит тот факт, что в высшей математике существуют термины: «поверхность Понтрягина», «класс Понтрягина», «двойственность Понтрягина», «принцип максимума Понтрягина».
Лев Семенович считается создателем топологической алгебры, но опять же, многие ли понимают что это такое? Опубликовал около трех сотен научных работ. Его теориями пользуются при расчетах схем электропривода, оптимизации расхода топлива.
Понтрягин был если не реформатором науки, то во многом именно он определял ее развитие.
В семидесятые Лев Семенович сделался «общественником». Писал в журнале «Коммунист» о неудачном реформировании преподавания математики в школе: «Мое внимание привлекло в школьном учебнике определение вектора. Вместо общепринятого и наглядного представления о нем как о направленном отрезке (именно такое определение, например, сохранилось и в «Политехническом словаре»…) школьников заставляют заучивать следующее: «Вектором (параллельным переносом), определяемым парой (А, В) несовпадающих точек, называется преобразование пространства, при котором каждая точка М отображается на такую точку М1, что луч ММ1 сонаправлен с лучом АВ и расстояние ММ1 равно расстоянию АВ»».
Академик лучше многих понимал, что математика и без того сложна, чтобы усложнять ее сверх меры, да еще и школьникам.
К нему прислушались. Учебники переписали.
Выступал против поворота сибирских рек, была такая сумасшедшая идея. Исключительно с позиций математики он доказал необоснованность расчетов. И тут к нему тоже прислушались.
Поражал парадоксальностью суждений. Писал, в частности: «Безосновательным мне кажется утверждение, что, играя в шахматы, люди совершенствуют свои умственные способности. Я считаю, что игра в шахматы скорее изнуряет умственные способности. Лучше уж совершенствовать их на чем-то нужном».
К концу жизни начались проблемы со здоровьем. По настоянию своей второй жены, Лев Семенович сделался вегетарианцем, почти полностью перешел на сыроедение, и проблемы отступили.
Но вечной жизни не бывает, и в 1988 году академик Понтрягин скончался. Его похоронили на Новодевичьем кладбище. В честь него назвали астероид и улицу в Москве, а также установили два бюста. Один из этих бюстов находится в Российской государственной библиотеке для слепых.
