«Весь такой контингент пострелял и возиться с ним нечего»
Когда в январе 1938 года Леонид Заковский сменил должность начальника Ленинградского управления НКВД на аналогичную в Москве, он сразу заявил новым подчиненным:
«надо будет пересмотреть все дела по всем осужденным инвалидам на тройке и их пострелять».
При этом Заковский добавил, что он в Ленинграде (как переименовали большевики Санкт-Петербург) «весь такой контингент пострелял и возиться с ним нечего». И уже в феврале 1938 года распорядился переменить меру наказания на высшую для инвалидов и «ограниченно годных к труду» в тюрьмах Москвы и Московской области.
А в Ленинграде при Заковском, в самом начале карательной операции, в августе 1937 года возникло так называемое «дело террористической группы глухонемых».
Как уголовное дело сделать политическим
В разгар карательной операции 1937-1938 годов в местные органы НКВД сверху поступали разнарядки на количество «врагов», которые были оперативно пойманы и обезврежены. В поисках «врагов» добрались до Ленинградского союза глухонемых.
Арестованы оказались организатор и председатель «Ленинградского союза глухонемых» Николай Дейбнер, организатор и режиссер-постановщик «Петроградского театра глухонемых «Пантомима» Михаил Тагер-Карьелли, художник-ихтиолог Зоологического института Академии Наук СССР Владимир Редзько, корреспондент газеты Леноблотдела ВОГ «Ударник» и журнала «Жизнь глухонемых», учительница вечерней школы для глухонемых Мария Минцлова-Пиотровская, председатель ленинградского областного отдела ВОГ Эрик Тотьмянин, фотограф-ретушер и неоднократный чемпион по шахматам среди глухих города, призер Первой Спартакиады в Москве Израиль Ниссенбаум, а также рабочие, спортсмены, художники…
Созданная властью атмосфера страха в стране, а тем более в колыбели революции Ленинграде, к сожалению, нередко провоцировала людей на доносы. Так, для создания «Дела глухонемых», повод, во всяком случае, как это написано в деле, подал один из членов общества глухонемых, – не в меру бдительный Эрик Тотьмянин, художник-скульптор, председатель ленинградского областного отдела ВОГ.
Он сообщил в ОБХСС о том, что некоторые глухонемые подрабатывают продажей художественных открыток на железнодорожных вокзалах и в пригородных поездах.
По советским законам это считалось спекуляцией и каралось как уголовное преступление.
Неясно, впрочем, просили «органы» Тотьмянина написать такое заявление, согласно обычной практике, либо оно было написано по его инициативе.
Начальник Ленинградского отдела борьбы с хищением социалистической собственности и спекуляцией (ОБХСС) Управления милиции Ян Краузе сообразил, что из скучной уголовщины можно сделать громкий политический процесс, и, таким образом, заявить о собственной политической бдительности.
«Могли любого забрать, и — прощай, жизнь»
Первые аресты среди глухонемых были сделаны во время генеральной репетиции спектакля по пьесе Островского «Как закалялась сталь», который участники драмкружка общества глухонемых готовили к 20-летию Октябрьской революции.
В театре при обыске был обнаружен реквизит – спортивные рапиры, и органы госбезопасности тут же объявили это «хранением оружия».
Давид Гинзбургский, бывший в те годы заместителем по культмассовой работе директора Ленинградского дома просвещения глухонемых (ДПГ), а впоследствии собиравший материалы о деле своих осужденных товарищей, вспоминал о том событии в театре:
«…Двое в штатском подошли к сцене и, не предъявляя документов, спросили: «Кто тут Тагер-Карьелли?». Кто-то из нас прочел вопрос «с губ» спрашивающего и показал пальцем. Взяли и увели. А мы просто остолбенели и потрясенные, разошлись…
Через пару дней вечером к нам в Домпросвет пришли двое, показав на этот раз документы, потребовали провести их в кабинет, где работал Тагер. И начался обыск, в шкафах костюмерной увидели шпаги и рапиры, проверяли остроту, а они были спортивные.
Один копался в письменном столе, другой, встав на стул, брал толстые книги, их сильно встряхивал и бросал на пол. Я сделал замечание: «Зачем бросаете? Пожалуйста, кладите на стол». Другой, сидя у стола, взял бумагу и написал: «Молчи, иначе мы тебя туда заберем».
Я понял, что шутки плохи, и замолчал. Вот тогда такая была власть у молодчиков, могли любого забрать, состряпать обвинение – прощай жизнь…»
Улика — открытки из сигаретных коробок
У одного из задержанных в театре был найден в квартире старый браунинг и патроны к нему. Но основной «уликой» оказались немецкие открытки с изображением Гитлера, обнаруженные у рабочего фабрики «Скороход» глухонемого Александра Стадникова, которые попали к нему от жившего с ним в одном доме немецкого коммуниста Альберта Блюма, политэмигранта из Германии, также глухого, работника швейной мастерской.
Такие открытки обычно вкладывались в коробки немецких сигарет – их как раз курил Блюм (в СССР портреты руководителей коммунистической партии и идеологическую символику также печатали на самых разных товарах).
Блюма тут же объявили резидентом гестапо. Это произошло за два года до подписания пакта Молотова – Риббентропа (1939), потому следователю и удалось выдать за улики открытки с тем, кто с 1939 по 1941 считался даже «другом» Советского Союза.
54 глухих человека были арестованы в период с августа по декабрь 1937 года. 35 из них были подвергнуты жестоким пыткам. Из воспоминаний Давида Гинзбургского:
«В ходе допроса следователи спрашивали арестованного: «Кто твои друзья?» и, узнав новую фамилию, ночью забирали того человека, объявляли врагом народа и приписывали 58-ю статью (контрреволюционная деятельность – прим. авт.).
Допросы велись через специальных переводчиц. Глухонемых насильно заставляли подписывать протоколы, в которых записывалось совсем не то, что они «говорили».
За это обещали освободить из-под стражи. Получалось так, что, признавая вину, сами себе записали высшую меру наказания».
Выживший в лагерях и совсем недавно ушедший из жизни М. С. Роскин рассказывал, как осенью 1937 года сосед по камере, старый политзаключенный, дал ему дельный совет – предупредить всех, чтобы называли своими знакомыми и друзьями только тех, кто уже арестован.
Это удалось – двери камер в «Крестах» открывали для проветривания и, стоя у открытых дверей, можно было «говорить» языком жестов, видным через глазок камеры напротив. Благодаря этому дальнейшие аресты вскоре прекратились».
А в 1939 году, при пересмотре «Дела глухонемых» во время борьбы с «перегибами» Большого террора, присутствовавшая на допросах сурдопереводчица А. Н. Перлова рассказывала, что после того, как фотограф-ретушер артели Инкоопрабис Израиль Ниссенбаум отказался давать показания следователю Лебедеву, тот направил его в другую комнату к следователю-практиканту. А потом практикант принес письменное признание Ниссенбаума в намерении поехать в Москву и убить Сталина.
В итоге все арестанты по «Делу глухих» были обвинены в создании фашистско-террористической организации, связанной с германским консульством в Ленинграде, в вербовке новых членов этой организации в ленинградской оборонной промышленности, в осуществлении диверсионно-шпионской работы.
Организация глухонемых людей якобы «подготовляла террористические акты в отношении руководителей ВКП(б) и Советского правительства 1 мая и 7 ноября 1936 года на Красной площади в г. Москве и на площади Смольного в январе 1937 г.
Распространяла фашистские фотоснимки и контрреволюционную фашистскую литературу, полученную из Германии через германское консульство».
Особой тройкой УНКВДЛ Ленинградской области 19 декабря 1937 года все участники «Дела глухонемых» были осуждены за участие в антисоветской фашистской террористической организации, якобы созданной агентом гестапо Альбертом Блюмом (немецким коммунистом) среди глухонемых Ленинграда.
Тех, кто более других пострадал при допросах, на ком следы пыток было невозможно скрыть, приговорили к высшей мере наказания и расстреляли 24 декабря 1937 года.
Остальных приговорили к 10 годам заключения в лагерях.
Отложенная реабилитация
Карательная операция завершилась в ноябре 1938 года решением Сталина и его Политбюро. Ежова заменили Берией. Но еще до ее окончания начали арестовывать тех чекистов, кто должен был ответить за перегибы.
Например, первоначальный план по «первой категории» (расстрел) для Ленинграда и области составлял 4000 человек. А за полтора года в Ленинграде и по ленинградским предписаниям убили 45000 человек.
Заместителя Ежова Заковского арестовали в апреле и расстреляли в августе 1938 года.
В 1939 году очередь дошла и до изобретательного начальника ОБХСС Яна Краузе, он был арестован Особым отделом НКВД за «грубые нарушения социалистической законности и фальсификацию, проводимую им в оперативно-следственной работе». «Дело глухонемых» было пересмотрено. Оставшиеся в живых пострадавшие в ходе этого дела были в 1940 году освобождены из лагерей и подтвердили, что допросы велись с различными нарушениями и насилием.
Так Самуил Абрамзон заявил, что все 18 человек, с которыми он был вместе, подписали протоколы под принуждением.
Георгий Гвоздев заявил, что он никаких показаний не давал – его ударили в затылок рукояткой револьвера, после этого он подписал протокол, не читая.
Все расстрелянные по этому делу были реабилитированы только в 1955 году.
«Расстреливали по заранее утвержденным планам»
Описание «Дела глухонемых» пошло в 5-й том книги памяти «Ленинградский мартиролог», вышедшей в 2002 году. Ее составитель, руководитель Центра «Возвращенные имена» при Российской Национальной библиотеке Анатолий Разумов рассказывает:
– Я уже работал над 3-м томом «Мартиролога». Ко мне в Публичную библиотеку пришел Давид Львович Гинзбургский – тот, кто выжил, его не тронули власти в период репрессий. Он немножко слышал, поэтому мог и немного говорить. Давид Львович рассказал мне о «Деле глухонемых», показал собранные им материалы о всех своих пострадавших товарищах, принес фотографии…
Это дело особенно тем, что позволяет говорить именно о расстрельных планах рабоче-крестьянской милиции.
«Дело глухонемых» было организовано Отделом по борьбе с хищениями социалистической собственности, которому надо было найти своих шпионов и тому подобных «гадов».
Давид Гинзбургский говорил, что все началось с доноса руководителя Ленинградского общества глухонемых Эрика Тотьмянина на своих товарищей – о том, что они торговали открытками в электричках.
Но я противник «теории доносов», здесь тоже много неизвестного, ведь и донос мог быть подложным или написанным под давлением следователей – тому примеров очень много в те времена.
Дела формировались следователями. Расстреливали во время Большого сталинского террора по заранее утвержденным планам. Я считаю, что в данном случае Тотьмянин не имеет прямого отношения к тому, во что вылилось это дело.
Освобождение органами тех, кто не признал своей вины на допросе и остался в живых, – не заслуга системы правосудия как таковой. Террор ведь продолжался. Просто выносили меньше расстрельных приговоров, заменяя их лагерями, так как слишком много народу уже поубивали.
А после войны на два с половиной года была отменена смертная казнь. Почему это произошло? Не потому, что стали мягче относиться к «врагам», а потому, что страна потеряла огромное количество людей.
И, несмотря на это, послевоенный террор был страшным, так как в лагеря и в вечную ссылку загоняли многих из тех, кто должен был выйти и уже вышел. Вплоть до самой смерти Сталина в 1953 году.
«Папочка, я снова здесь!»
Расстрелянные по «Делу глухонемых», как и многие другие убитые большевиками в Ленинграде, сегодня погребены на Левашовском мемориальном кладбище (бывший спецобъект госбезопасности) в Санкт-Петербурге, где теперь создан мемориал жертвам политических репрессий. В 2008 году Всероссийское общество глухих установило там и особый памятник.
На Левшовском кладбище родные погибших рабочих «Скорохода» Александра Стадникова и Георгия Золотницкого установили памятные доски. Когда расстреляли последнего, его дочери Татьяне было три месяца. В Книге посетителей кладбища она оставила такую надпись:
«10–13 мая 2003 года.
От г. Екатеринбурга. Дочь, Татьяна Георгиевна Слатюхина (Золотницкая – дев. фам.). Добрые люди и в т. ч. Гинзбургский Д. Л., который выяснил судьбы глухих 54 человек, в т. ч. моего отца Георгия Семёновича Золотницкого (расстрелян 14.10.1937 г., здесь захоронен). Огромное Вам спасибо за заботу и внимание и за память о погибших.
Папочка! Я снова здесь! На этот раз до свидания. Папочка, я осталась одна. Нет мамы – умерла 1991 году, не знала, что тебя расстреляли.
Юра был у тебя. Умер в 1996 году. Держусь!
Позвонила в колокол, чтобы ты услышал, знаю, что ты глухой, но ты почувствуешь. Пока».
* * *
В Церкви мы много говорим о новомучениках и исповедниках Российских. Для большевиков эти наши соотечественники были классово или идейно чуждыми. Но так называемое «Дело глухонемых» – одно из многих, показывающих, что у большевистского режима не было своих, в любой момент чужим и врагом мог оказаться любой, даже самый лояльный режиму человек.
