«Ювенальная юстиция» – за последние полтора года это словосочетание стало наводить ужас на многих. Как правило, речь идет либо о том, как в Европе отбирают детей у родителей, либо о том, как это происходит у нас. Европейские истории – тема отдельная. В России же наблюдается явная подмена понятий – под ювенальной юстицией понимаются, как правило, неквалифицированные действия сотрудников органов опеки и попечительства, направленные на вмешательство в дела попавших под их подозрения семей.
На самом деле термин означает особую работу с несовершеннолетними преступниками. И оказывается, что если правильно понимать это выражение, то и предлагаемое дело представляется весьма нужным для нашей страны – ведь изъяны ныне существующих так называемых «исправительных» учреждений для несовершеннолетних правонарушителей широко известны. Ситуацию комментируют сотрудники петербургской общественной правозащитной организации «Гражданский контроль» Максим Тимофеев (правовой эксперт) и Мария Разумовская (координатор проектов по развитию ювенальной юстиции и службы пробации).
Максим Тимофеев: Есть международные документы, где изложены принципы ювенальной юстиции. Эти документы являются не обязательными, а рекомендательными. Но там сам термин «ювенальная юстиция» охватывает достаточно узкое явление – то, что называют правосудием в отношении несовершеннолетних. Этот подход предполагает специализацию следственных органов, судов и специальные процедуры, применяемые к несовершеннолетним. Предполагается, что несовершеннолетние являются особой категорией, с которой нужно особым образом работать. В частности, предполагается, что, работая с несовершеннолетними правонарушителями, необходимо искать информацию об их социальном окружении, об их психическом и физическом здоровье и т. д. А шумиха, возникшая у нас, к этому вопрос вообще не относится – тут люди говорят об органах опеки, о том, что детей забирают из семей. Но это одна из сторон более широкого явления – политики государства в отношении семьи и детей.
Мария Разумовская: Шумиха началась приблизительно полтора года назад. А мы еще в 1998 году организовали в Петербурге конференцию с участием британских и шведских экспертов. Тогда термин «ювенальная юстиция» был нов и для российских специалистов. С тех пор профессионалы, которые работают с детьми, попавшими в сложное положение, нарушившими закон, уже разобрались, что это такое. Пилотные проекты уже применяются в разных регионах России – вводятся только элементы ювенальной юстиции, ведь соответствующих законов у нас нет. И на практике видно, что это действительно дает хорошие результаты. Какие криминогенные факторы повлияли на то, что ребенок совершил правонарушение, как с этим можно справиться, на какой стадии развития человек находится, можно ли сейчас его поведение корректировать – это целая наука. В европейских странах этим занимаются с начала века, а на самом деле это все у нас начиналось в 1910-м году – в Петербурге были первые ювенальные суды. Европейцы на нас посмотрели, им эта идея понравилась, они продолжали ее постепенно развивать. У нас все это прервалось, к сожалению, на 70 с лишним лет.
Почему возникла подмена понятий, когда ювенальную юстицию стали путать с самоуправством органов опеки?
М. Т.: Я могу предположить. Дело в том, что в кругах сторонников ювенальной юстиции есть более широкое понимание этого термина. И оно в целом правильное. Ведь когда мы начинаем работать с несовершеннолетним, который уже совершил правонарушение, по большому счету эта работа запоздалая. Вмешательство со стороны правоохранительных служб происходит тогда, когда факт состоялся, нарушение закона имеет место, и к подростку будут так или иначе применены санкции, государству деваться некуда в данном случае. С другой стороны понятно, что преступление является «вершиной айсберга». И очевидно, что если бы вмешательство социальных служб произошло раньше, вполне возможно, что преступления бы не было. Отсюда вытекает идея о профилактике, в том числе о профилактике безнадзорности и т. д. Некоторые из тех, кто выступает за расширение превентивных мер, говорят: «Давайте посмотрим на проблему более широко». И чтобы суды специализировались по поводу несовершеннолетних не только в уголовных, но и в гражданских делах. Есть дела о лишении родительских прав, есть дела, связанные с установлением опеки над детьми при разводах и т. д., все они касаются интересов детей и любое из них потенциально, если плохо будет разрешено, может привести к тому, что ребенок в дальнейшем совершит преступление. Например, есть установленная учеными связь между тем, что ребенок является жертвой насилия и тем, что он затем сам начинает представлять потенциальную угрозу. Очень многие из тех, кто совершил преступления, в детстве были объектами насилия, как со стороны родителей, так со стороны сверстников. И поэтому делаются попытки работать с несовершеннолетними профилактически, в том числе и выявлять факты насилия в семье.
Основы же действующей системы были заложены законом о безнадзорности и профилактике правонарушений несовершеннолетних. Этот закон не такой уж совершенный, но, тем не менее, он есть.
М. Р.: Кстати, в Швеции 85 % преступлений, совершенных подростками впервые, отсекаются с одного раза путем умных мер – ювенальный прокурор беседует с подростком, разъясняет ему, что он, например, водительские права получит на два года позже своих сверстников, что у него могут быть проблемы с устройством на работу и т. д. Одной такой «промывки мозгов» хватает, чтобы подросток остановился.
Органы опеки существуют давно, а шумиха вокруг их действий поднялась полтора года назад. Что произошло? Вот, например, история относительно недавняя: женщина с инвалидностью, но вменяемая родила ребенка – ее начали «пасти» еще в роддоме, не давали ей кормить ребенка, требуя, чтобы она доказала, что у ребенка есть отец, готовый о нем заботиться, позже представители органов опеки угрожали забрать ребенка, узнав, что она не может сама дойти с ним до поликлиники…
М. Р.: Сейчас нападают на то, что органы опеки могут изъять ребенка из семьи. Так это характерный подход старой советской системы – чрезмерная опека государства. В нормальной ситуации социальные службы старались бы помочь матери, прислали бы социального работника.
М. Т.: То, что они делают, это давление – глупость полнейшая. Я не буду защищать наши органы опеки, я о них невысокого мнения. Но я не считаю, что подобных случаев стало больше, стало больше огласки. Очевидно, что разные люди, выступающие против ювенальной юстиции, этой огласке способствовали. В этом смысле, думаю, они делают неплохую работу. С другой стороны, я знаю немало людей, защищающих интересы семей и детей в отношениях с органами опеки, но при этом они не кричали о том, что виновата ювенальная юстиция, и не предлагали отменить вообще все возможности вмешательства госорганов в дела семьи. Потому, что семьи бывают разные. Вот мы работали с сотрудниками уголовно-исполнительных инспекций, контролирующих несовершеннолетних, уже совершивших преступления и получивших условное наказание. Они рассказывают: «К нам приходит наш поднадзорный, на которого судом возложена обязанность ночевать дома, а он говорит: «Я не могу дома ночевать, меня отец пьяный избивает». Мы приходим в эту квартиру и сделать ничего не можем». Вот вам другая картина. Что, необходимо защищать права тех, кто избивает своих детей?
Есть ситуации, когда нужно изъять ребенка из семьи и чем скорее, тем лучше. Сама по себе идея вмешательства компетентных государственных органов в дела семьи, когда этого требует ситуация, она неплоха. Другое дело то, что получается на практике у нас – как всегда с перекосами.
Надо ли инспирировать нововведения, если есть много оснований полагать, что в сочетании с политикой нынешней власти они дадут скорее отрицательный результат?
М. Р.: Все нюансы должны быть оговорены очень четко. Беда в том, что у наших судей два варианта: посадить несовершенно летнего правонарушителя или дать условный срок. У органов опеки, соответственно: отправить ребенка в детский дом или оставить в семье. А промежуточных-то вариантов нет. Надо разрабатывать альтернативные санкции. Если говорить о правонарушителях, то можно оставить человека жить в семье, но чтобы он осознал, что совершил преступление, он, например, должен быть занят на общественных работах. Это должна быть плотная работа с ним, нужно наполнить установленный судом срок смыслом, содержанием – тогда, может быть, что-то изменится. Детей же не обязательно отправлять в детский дом. Можно отправлять их во временную семью – на два дня, на три месяца, можно в это время с родителями работать. В Англии у нас есть коллега, который занимается исключительно защитой прав детей (не правонарушителей). Вот к нему приходит семья, где мать во время беременности употребляла наркотики, и ребенок родился уже зависимым. И это уже седьмой или восьмой у нее ребенок. Наш коллега вынужден изъять ребенка и определить его во временную семью. Потом эта женщина опять забеременела. Юрист пришел придумал, что можно сделать. Он создал так называемый «семейный суд». В рамках этого «семейного суда» он ввел процедуру рассмотрения дел родителей-наркоманов и социальной помощи этим родителям. Семьи, добровольно соглашающиеся пройти программу коррекции, подключаются к тяжелой работе. С ними работают специалисты – наркологи, психологи. В течение какого-то времени люди каждый день ходят к специалистам, как на работу. Получается, что те, кто делает успехи на этом пути, могут нести ответственность за своих детей. Родители, которые не хотят отдавать своих детей, получают шанс. Есть разные программы, проекты.
М. Т.: Да, у нас в законодательстве есть такой недостаток: либо право, либо лево, третьего нет. То же самое с понятием дееспособности. Если человек психически болен, то он может быть признан либо полностью дееспособным, либо полностью недееспособным. Но это же абсурд. Ведь есть болезни, при которых человек не может руководить только некоторыми своими поступками. В целом система должна быть более гибкой.
М. Р.: Я была в Шотландии и изучала их опыт ювенальной юстиции. Там вообще интересная система: судом в отношении несовершеннолетних, совершивших преступление, не занимаются юристы. Это поручается гражданам. Представители любых профессий. Если изъявляют желание этим заниматься, работают бесплатно дважды в неделю – собираются втроем или вчетвером и разбирают ситуации. Предварительно эти люди проходят двухлетнюю профессиональную подготовку. Надо отметить, что мы не собираемся копировать западный опыт в точности. Но почему бы нам не использовать то, что работает?
М. Т.: Что мне не нравится в кампании против – эта кампания не конструктивная. И бездоказательная. Что может служить доказательством ухудшения работы этой системы за последние два года? Статистика. Если есть статистика, подтверждающая увеличение количества случаев лишения родительских прав, тогда другой разговор. И то, это была бы всего лишь статистика, требующая объяснений и анализа. Дальше надо искать, в чем причина того, что вдруг неожиданно мы увидели скачок. Причины могут быть разные. И все равно в каждом случае надо разбираться отдельно. Прежде, чем кричать о том, что кого-то лишили родительских прав, давайте посмотрим, что там было. А потом уже будем решать, плохо поступили органы опеки или хорошо. Проблема, связанная с действиями работников органов опеки и попечительства, несомненно, существует. И, например, когда мы говорим о наших милиционерах, мы, во-первых, отмечаем, что они плохо обучены, плохо образованы, плохо знают законы, плохо представляют себе права своих подопечных, во-вторых, они не уважают эти права. То же самое с органами опеки. Плюс, порой в этой системе работают люди нечестные. Как и в любой чиновничьей системе, здесь появляются люди, которые могут пытаться шантажировать кого-либо.
Один из главных аргументов противников нововведений – то, что им навязывают некие чуждые им представления о воспитании детей.
М. Т.: Есть проблема, связанная со стандартами воспитания детей в нашей стране. Ведь почему возникает такая шумиха? Если в Европе на телесных наказаниях был полностью поставлен крест годах в 70-х прошлого столетия, то у нас, как мне представляется, этого до конца еще не произошло. Нужно более широко вести работу с людьми, объяснять, что применение физического насилия к детям недопустимо. В Западной Европе невозможно увидеть привычную для нас картину, когда мамаша на улице сначала орет на ребенка, потом начинает его лупить. Вот я гулял по парку со своим ребенком и наблюдал: девочка уронила панамку, мамаша идет, причитает, какая ее дочь последняя … , папаша идет следом и говорит: «Лучше бы я остался дома, пил бы пиво, а тут хожу с вами по парку, как последний идиот, вы меня довели», и это все на весь парк (что происходит у них дома, я не знаю).
Но представления о допустимости телесных наказаний являются традиционными, и защищают эти представления отнюдь не люди с неуравновешенной психикой. И ссылаются, например, на Ветхий Завет. М. Т.: Ну, в Ветхом Завете и побивание камнями есть… Я не слышал на конференциях от противников ювенальной юстиции, в том числе и от священнослужителей, что они оправдывают физическое насилие. Они не используют прямые заявления. Они говорят: «У нас традиционная семья». Но это эвфемизм. И я должен догадываться, что он означает. Второе, чего они боятся – якобы эта система побуждает детей жаловаться на родителей, и в результате отбирают детей у родителей, которые запрещают детям смотреть телевизор. Но запрет смотреть телевизор, играть в компьютер, есть конфеты – не есть запрет, юридически способствующий изъятию ребенка из семьи. Можно ведь поговорить хотя бы о допустимом уровне применения физической силы. Будет ли по российскому законодательству основанием отобрать ребенка данный ему подзатыльник? Нет, не будет.
Конкретику можно найти по большей части в высказываниях обычных граждан. Люди напуганы и нашумевшими историями на Западе.
М. Т.: Есть ряд случаев, вышедших на поверхность. Но нельзя сказать, что на Западе система построена таким образом, что она рождает только такие случаи. Но и по поводу некоторых ситуаций, о которых идет речь, возникают большие сомнения. Мы все-таки не живем в другой стране и имеем неполную информацию об этих случаях. Я, как юрист, пытаюсь мыслить очень осторожно. Я не готов дать однозначную оценку, если не вижу всей картины. На все случаи, предъявляемые обществу, надо смотреть очень внимательно. И судить надо тогда, когда ты знаешь этот случай досконально.
М. Р.: Все же главная ошибка в том, что люди не понимают, что ювенальная юстиция занимается прежде всего несовершеннолетними правонарушителями. Давайте говорить не о ювенальной юстиции, а о системе государственной опеки, о действиях государства в отношении неблагополучных семей. Вот и все, тему ограничили, назвали грамотно, корректно, теперь давайте обсуждать. А у противников ювенальной юстиции, мне кажется, подоплека идеологическая: народ протестует против всего западного.
Вот сейчас в случае каких-то проблем с органами опеки кому жаловаться?
М. Т.: Здесь все очень просто. Естественно, действия органов опеки и попечительства можно обжаловать. На действия конкретных рядовых служащих надо жаловаться их начальникам, если это не срабатывает, надо обращаться прежде всего в суд. Но если ситуация серьезная, надо жаловаться и в суд, и в прокуратуру. И лучше всего обратиться к профессиональному адвокату. Есть еще один аргумент: Конвенция о правах ребенка, подписанная Россией. И, соответственно, государственные органы должны действовать в соответствии с теми правами ребенка, которые там зафиксированы. Эта конвенция обязывает государство создавать определенную систему защиты прав детей. Другое дело, что такая система не должна приводить к нарушению прав родителей. Но опять-таки, чьи права были нарушены, решается в каждом конкретном случае отдельно. Еще раз подчеркну, что у меня нет иллюзий в отношении наших органов опеки и попечительства. Но в то же время у меня нет иллюзий и в отношении многих семей.
На мои вопросы ответили люди, начавшие заниматься проблемой ювенальной юстиции гораздо раньше, чем этот термин стал широко обсуждаться. Понятно, что они освещают проблему только с одной стороны – с той, которая касается их конкретной работы. Думаю, это нормально. Нужно хотя бы приблизительно понимать, о чем мы собираемся рассуждать – как раз такого понимания нам часто не хватает. Тем не менее, нельзя закрывать глаза на то, что шумиха вокруг так называемой «ювенальной юстиции» приносит и дурные плоды – так под эгидой этого не для всех понятного термина уже сейчас проталкиваются весьма сомнительные проекты. Понятен и страх многих обычных граждан нашей страны. Во-первых, тот, кто помнит историю прошлого века, будет болезненно воспринимать, например, любой намек на узаконенное доносительство. Во-вторых, еще неизвестно как приживутся даже изначально хорошие нововведения на нашей правовой почве – ведь часто проблема не в них, а в уже существующей системе, в уже существующем российском законодательстве. Эта статья – продолжение разговора. Но, вероятно, до завершения его еще далеко.
Игорь ЛУНЕВ
