В наши дни почти не колядуют. Все таки эта традиция предполагает более открытые общежитейские форматы, когда все друг друга знают и друг другу более-менее доверяют. Современная Россия — городская — меньше всего располагает к этому.
Полный двор животов
Происхождение этого праздника — как и многих прочих — языческое. Однако же современем колядки все больше и больше менялись, и последние столетия практически утратили свою первоначальную греховную составляющую. Они сделались полноценным православным светским обрядом.
Никаких непотребств более не наблюдалось. Празднично наряженные дети переходили из дома в дом и рассказывали о появлении на свет Спасителя, иначе — славили его. А взрослые дарили им за это сладости и мелкие монетки.
На севере России специально для колядок делали козули (они же колядки, они же калитки, они же преснушки) — специальные, очень вкусные и нарядные пряники, названные, как не трудно догадаться, в честь козы. Почему? Все очень просто. Многие колядующие наряжались именно козами — милыми, смиренными домашними животными.
Никакого сакрального смысла костюмы животных более не несли. Колядки превратились в радостную традицию, позволяющую лишний раз вспомнить об одном из важнейших событий для каждого христианина — рождении Иисуса Христа. Хотя наряжались часто — по старинной традиции — именно в шубы и тулупы наизнанку, дабы последние напоминали звериную шерсть. На головы же надевали маски животных.
Вот как начиналась одна из популярнейших песен, исполняемых детьми во время колядок:
Ночь тиха над Палестиной,
Спит усталая земля,
Горы, рощи и долины —
Скрыла все ночная мгла.
В Вифлееме утомленном
Все погасли огоньки,
Только в поле отдаленном
Не дремали пастухи.
Стадо верно сосчитали,
Обвели ночной дозор,
И, усевшись, завязали,
Меж собою разговор.
Вдруг раздался шелест нежный,
Трепет пастухов объял,
И в одежде белоснежной
Ангел Божий им предстал…
После чего обычно следовали «пространные намеки» на неминуемое вознаграждение:
Маленький хлопчик
Сел на снопчик.
В дудочку играет,
Колядку потешает.
Щедрик-Петрик,
Дай вареник,
Ложечку кашки,
Кольцо колбаски.
Этого мало,
Дай кусок сала.
Выноси скорей,
Не морозь детей.
Или:
Ты, хозяин, не томи,
Поскорее подари!
А как нынешний мороз
Не велит долго стоять,
Велит скоро подавать:
Либо из печи пироги,
Либо денег пятачок,
Либо щей горшок!
Подай тебе Бог
Полный двор животов!
И в конюшню коней,
В хлевушку телят,
В избушку ребят
И в подпечку котят!
Впрочем, колядовали не только по квартирам и домам. Известно, что колядки проводили на гуляньях на берегах реки Неглинной. Да и не только там — обряд не был каким-то чересчур домашним и закрытым. Колядки принимали и общественные формы, притом с легкостью.
Триумф и фиаско старого Карачуна
С колядами обычно ходят в святочные дни, а особенно много — в ночь перед Рождеством. Не удивительно — когда же еще славить Спасителя. А суть праздника, как мы уже говорили, последнее время состоял исключительно в этом, полностью утратив свое первоначальное значение, восславление языческого бога Солнца.
Колядование даже было перенесено с дня зимнего солнцестояния. Именно тогда, в соответствии с языческими верованиями, язычники праздновали день рождения своего бога Солнца. Якобы, старое солнце практически полностью съедал темный бог Карачун. Из-за этого на земле наступал самый короткий день и самая длинная ночь.
И, чтобы разобраться с этой неисправностью, богиня неба Коляда рожала маленького Божича, то есть, новое Солнце, которое и начинало пребывать день ото дня — с тем, чтобы коварный Карачун спустя полгода вновь принялся за свое грязное дело.
Внешне сохранилось многое. Предпочтение отдавалось ярким одеждам с лесными мотивами. Старые цветастые юбки, такие же платки, такие же мешки — для подношений, естественно. Все должно проходить шумно, ярко, радостно, восторженно.
Иван Шмелев, признанный классик русского дореволюционного церковно-бытового уклада в своем замечательном произведении «Праздники. Радости. Скорби» вообще избегал слова «колядовать». Только «славить». И, в общем-то, правильно, это гораздо точнее, ведь «богиня неба» окончательно забыта.
«Топотом шумят в передней. Мальчишки, славить… Все мои друзья: сапожниковы, скорнячата. Впереди Зола, тощий, кривой сапожник, очень злой, выщипывает за вихры мальчишек. Но сегодня добрый. Всегда он водит «славить». Мишка Драп несет Звезду на палке — картонный домик: светятся окошки из бумажек, пунцовые и золотые, — свечка там. Мальчишки шмыгают носами, пахнут снегом.
– «Волхи же со Звездою питушествуют!» весело говорит Зола.
Волхов приючайте,
Святое стречайте,
Пришло Рождество,
Начинаем торжество!
С нами Звезда идет,
Молитву поет…
Он взмахивает черным пальцем и начинают хором:
Рождество Твое. Христе Бо-же наш…
Совсем не похоже на Звезду, но все равно. Мишка Драп машет домиком, показывает, как Звезда кланяется Солнцу Правды. Васька, мой друг, сапожник, несет огромную розу из бумаги и все на нее смотрит. Мальчишка портного Плешкин в золотой короне, с картонным мечом серебряным.
— Это у нас будет царь Кастинкин, который царю Ироду голову отсекает! — говорит Зола. — Сейчас будет святое приставление! — Он схватывает Драпа за голову и устанавливает, как стул. — А кузнечонок у нас царь Ирод будет!
Зола схватывает вымазанного сажей кузнечонка и ставит на другую сторону. Под губой кузнечонка привешен красный язык из кожи, на голове зеленый колпак со звездами.
— Подымай меч выше! — кричит Зола. — А ты, Степка, зубы оскаль страшней! Это я от бабушки еще знаю, от старины!
Периодические отсылы к старине — вещь обязательная. Коляда продолжается, не спешит сворачиваться, всем она в удовольствие — и поющим, и слушающим.
В конце концов, праздничное представление завершается.
«- Издох царь Ирод поганой смертью, а мы Христа славим-носим, у хозяев ничего не просим, а чего накладут — не бросим!
Им дают желтый бумажный рублик и по пирогу с ливером, а Золе подносят и зеленый стаканчик водки. Он утирается седой бородкой и обещает зайти вечерком спеть про Ирода «подлинней», но никогда почему-то не приходит.
Позванивает в парадном колокольчик, и будет звонить до ночи. Приходит много людей поздравить. Перед иконой поют священники, и огромный дьякон вскрикивает так страшно, что у меня вздрагивает в груди. И вздрагивает все на елке, до серебряной звездочки наверху.
Приходят-уходят люди с красными лицами, в белых воротничках, пьют у стола и крякают.
Гремят трубы в сенях. Сени деревянные, промерзшие. Такой там грохот, словно разбивают стекла. Это — «последние люди», музыканты, пришли поздравить.
— Береги шубы! — кричат в передней.
Впереди выступает длинный, с красным шарфом на шее. Он с громадной медной трубой, и так в нее дует, что делается страшно, как бы не выскочили и не разбились его глаза. За ним толстенький, маленький, с огромным прорванным барабаном. Он так колотит в него култышкой, словно хочет его разбить. Все затыкают уши, но музыканты все играют и играют».
А потом — Рождество
Гоголь писал в самом начале своей повести «Ночь перед Рождеством»: «Последний день перед Рождеством прошел. Зимняя, ясная ночь поступила. Глянули звезды. Месяц величаво поднялся на небо посветить добрым людям и всему миру, чтобы всем было весело колядовать и славить Христа . Морозило сильнее, чем с утра; но зато так было тихо, что скрып мороза под сапогом слышался за полверсты.
Еще ни одна толпа парубков не показывалась под окнами хат; месяц один только заглядывал в них украдкою, как бы вызывая девушек выбежать скорее на скрыпучий снег».
И далее пояснял:«Колядовать у нас называется петь под окнами перед самым Рождеством песни, которые на сей случай поются и называются колядками. Тем, кто колядует, всегда кинет в мешок хозяйка или хозяин, или кто остается дома, колбасу или хлеб, или вареник, или медный грош, — чем кто богат.
Говорят, что будто был когда-то болван Коляда, которого принимали за бога, и что будто от того пошли и колядки. Кто его знает? Не нам простым людям об этом толковать. Прошлый год отец Кондрат запретил было колядовать по хуторам, говоря, что будто сим народ угождает нечистому. Однако ж, если сказать правду, то в колядках ничего нет такого. Поют часто про рождество Христа и при конце желают здоровья хозяину, хозяйке, детям и всему дому».
Известный же русский историограф и писатель Николай Карамзин так описывал этот обряд:«…язычники Русские славили Коляду, бога торжеств и мира. Еще и в наше время, накануне Рождества Христова, дети земледельцев собираются колядовать под окнами богатых крестьян, величают хозяина в песнях, твердят имя Коляды и просят денег.
Святошные игрища и гадание кажутся остатком сего языческого праздника. В суеверных преданиях народа Русского открываем также некоторые следы древнего Славянского богопочитания: доныне простые люди говорят у нас о Леших, которые видом подобны Сатирам, живут будто бы в темноте лесов, равняются с деревьями и с травой, ужасают странников, обходят их кругом и сбивают с пути; о Русалках, или Нимфах дубрав (где они бегают с распущенными волосами, особенно перед Троицыным днем), о благодетельных и злых Домовых, о ночных Кикимрах и проч…
И далее, он же, «о языческих торжествах Славян Российских, которых потомки доныне празднуют весну, любовь и бога Лада в сельских хороводах, веселыми и шумными толпами ходят завивать венки в рощах, ночью посвящают огни Купалу и зимою воспевают имя Коляды».
Этот фундаментальный труд писался в начале позапрошлого века. «Ночь перед Рождеством» — не многим позднее. Тогда, по всей видимости, подобные разъяснения действительно были необходимы. Но в наши дни колядование практически полностью утратило связь со своими дикими корнями, а потому толкования Карамзина, а также примечания Гоголя, хотя и представляет безусловный интерес для пытливого читателя, отнюдь не являются необходимостью.
