Жизненные кризисы – испытания нашей веры. Говорят, что во всей полноте личность проявляется, когда человек стоит на пороге смерти. Но почему именно в эти моменты сложно бывает молиться и невозможно благодарить? К теме страдания часто обращался священник и врач митрополит Антоний Сурожский. О своем опыте осмысления слов о. Антония и о собственном опыте столкновения со страданием рассказали сотрудник хосписа, врач паллиативной помощи и узник совести, пострадавший за веру.
10 июня в Доме Русского Зарубежья им. А.И. Солженицына состоялся семинар по наследию митрополита Антония Сурожского «Учиться видеть: Человек страдающий: жизнь или выживание?» Для обсуждения участникам предлагался тексты владыки Антония «Перед лицом страдания» и «Человеческие ценности в медицине».
Трудные слова молитвы
В начале встречи был показан фрагмент видеозаписи, в которой владыка Антоний говорит:
«Есть молитвы, которые легко сказать, потому что мы себе не отдаем отчета в том, что говорим. А иногда вдруг те или другие слова всплывают и наполняют нас недоумением или ужасом. В одной из первых молитв, которую священник тайно читает в Литургии, говорится: Господи, слава Твоя непостижима, держава Твоя несказанна… Это сказать легко, мы так себе Бога представляем: великим, славным, величественным, державным. А дальше идет: Милость Твоя безмерна, человеколюбие Твое неизреченно… И это мы можем повторить тогда, когда ничто нас болью не коснулось, но если вдруг нас коснется что-то, что нас перевернет, ужаснет – легко ли это сказать?
Я вспоминаю одну женщину, пожилую уже, у которой умер внучек. Она мне сказала: «Я больше с Богом разговаривать не могу! Он у меня отнял внука, который ничем перед Ним не был виноват. Он его убил, когда ему было всего десять лет! Как я могу обращаться к Богу с молитвой, когда Он стал для меня ужасом, чудовищем?!». Я ей тогда сказал (это было сразу после войны): «А скажи: за все годы твоей жизни – первой войны, революции, эмиграции, второй войны, преследования тех или других людей – сколько тысяч детей погибло? Почему же ты могла молиться Богу перед лицом этого ужаса?». И она мне ответила с прямотой, о которой нам следует задуматься: «Какое мне до них было дело, – это не мои дети, это не мои внуки!». Часто бывает, что мы можем спокойно отнестись к тому, что происходит, потому что это не касается нас непосредственно, не пронизывает наше сердце, как кинжал. И нам следует задуматься над тем, как мы относимся к ужасу жизни. Могу ли я сказать от всей души: Милость Твоя безмерна, человеколюбие Твое неизреченно – перед лицом того, что происходит? Есть люди, которые это могут сказать, потому что они сами прошли через ужас и вместе со Христом устояли.
Есть в Новом Завете, в книге Откровения, одно место, где после ужасов конца мира мученики, страдальцы становятся перед Богом и как бы оправдывают Его за свою собственную трагедию: Ты прав был, Господи, во всех путях Твоих (Откр 15:3; 16:7). Но может ли каждый из нас это сказать? Мне эту молитву приходится читать за каждой Литургией; я ее читаю тоже и дома и заставляю себя продумывать ее, прочувствовать и стоять как бы на Страшном суде перед этими словами, поскольку я до конца, может быть, их не могу произнести. Есть минуты, когда колеблется – я хотел сказать вера: нет, не вера – душа, все нутро колеблется, и тогда вера должна стать не уверенностью, а доверием. Уверенностью она может быть тогда, когда ты можешь сказать: да, я понимаю, Ты прав… А в моменты, когда вдруг заколеблется душа, когда перед ужасом, даже мелким ужасом собственной жизни или всем ужасом земной жизни стоишь в недоумении и говоришь: Господи, как Ты можешь это все претерпеть, вынести? как Ты можешь не вступить в бой? – тогда можно сказать: Господи, я не понимаю, но поскольку я Тебя знаю, я могу с доверием к Тебе отнестись. Если Ты так поступаешь, я могу поверить. Да, это ужасно, но есть какая-то причина, есть какое-то основание, есть какое-то объяснение тому, что происходит… Но это не всегда легко. Бывают моменты такой трагедии в жизни людей, когда сказать: Твоя милость безмерна, Твое человеколюбие неизреченно человек может только – я хотел сказать: из «безумного» доверия к Богу – с доверием к Богу, превосходящим всю логику, все его собственное понимание, сказать это только потому, что уверен: постольку поскольку я Тебя, Господи, знаю, я могу Тебе довериться даже в этом ужасе».
Фредерика де Грааф: Озарение через страдание
Для Фредерики де Грааф, голландки по происхождению, русский язык не является родным. Она усвоила его вместе с верой, став духовной дочерью владыки Антония Сурожского. Перед семинаром докладчица заглянула в словарь, чтобы еще раз уточнить термин «озарение». «Озариться» – оживиться, просветлеть под влиянием какого-то чувства, проникнуться каким-то чувством или настроением, одно из значений слова «озарение» – внезапное прояснение сознания, ясное понимание чего-нибудь».
В своем докладе Фредерика де Грааф использовала слово «озарение» для описания умирания и смерти, рассказывая о своем опыте сопровождения умирающих пациентов Первого Московского хосписа. Фредерика считает крайне важным отношение самого человека к тому, что с ним происходит, тема смерти, так или иначе касается каждого из нас. У каждого – свой опыт горя и разлуки.
Свой доклад Фредерика де Грааф начала с рассказа о трехлетнем пациенте хосписа и его маме, которая в течение полутора месяцев не отходила от тяжелобольного сына ни днем, ни ночью. Ради ребенка она легко терпела трудности и не жалела себя. Сотрудники хосписа были рядом с этой женщиной в момент смерти сына. За полчаса до смерти мальчик открыл глаза и посмотрел наверх. Он улыбался и кивал головой, словно разговаривая с кем-то.
«Его глаза сияли. Мы с мамой с трепетом наблюдали за ним. Анастасия сказала: Наверное, он скоро умрет» – рассказывает Фредерика. Сотрудники хосписа вышли из палаты. Когда мальчик вздохнул в последний раз, его мама сказала: «Спасибо тебе, Господи!» Такие слова Фредерика услышала единственный раз за все время своей работы в хосписе. Вечером после смерти мальчика Фредерика узнала, что сказала эта мама своему умирающему сыну: «Ромка! Если ты сейчас с Богом, возьми его за руку, иди за ним, я тебя отпускаю». Несмотря на силу своего горя, она смогла благодарить Бога, с любовью отдать ребенка в Его руки.
За годы работы перед глазами Фредерики прошло много пациентов, находящихся на смертном пороге. То, как люди встречают болезнь и смерть, переживают горе и разлуку говорит об их личности очень много. Озарение возможно только в том случае, если сердце человека в момент страдания открыто, если человек, замыкается в скорлупе своего горя, озарения не будет, а помочь такому человеку очень сложно.
Владыка Антоний Сурожский говорил, цитируя своего отца: «Одно действительно важно, должно быть важно и для тебя и для других: ради чего ты живешь, и за что ты готов умереть». Он говорил что то, как человек умирает, определяется не возвышенностью дел, которые он защищает, а тем, насколько полно от всего сердца он предан этому делу и готов отдать за него жизнь. Похожим образом категорию смысла определял и философ Виктор Франкл, прошедший фашистский концлагерь. Он ценил, прежде всего способность человека отдавать себя другим. Смысл, если он есть в жизни человека, поможет ему вынести страдание. Для верующего человека таким смыслом является Христос и грядущая за смертным порогом встреча с Ним и любимыми людьми.
По наблюдениям Фредерики де Грааф большинство людей, в ситуации серьезной болезни читает себя жертвами, и воспринимает страдание, как непонятное и суровое наказание: «Я всегда был хорошим, почему это случилось со мной?» Люди в таком состоянии подавлены и закрыты, их трудно обезболить. С людьми в таком состоянии нужно говорить, их нужно слушать, чтобы дать им высказать свою боль. Если вы во время болезни не в силах приподняться над своим страданием, попробуйте, хотя бы через силу благодарить людей, которые с вами рядом. Это может помочь открыть сердце.
По словам Фредерики открытость, на которую она взирает с удивлением и трепетом, чаще встречается у детей и подростков, которые в совершенстве умеют забыть про себя ради других. Она рассказала о подростке, который терпеливо готовил родителей к своей смерти, забывая о себе и не жалея себя. Случаи полного принятия страданий и смерти, по словам Фредерики очень редки, эта высота доступна людям, которые открыли свое сердце, и в страдании, даже в моменты кризиса веры сохранили то доверие Богу, о котором говорил владыка Антоний.
Анна Сонькина: вопросы медицинской этики
Врач паллиативной помощи Анна Сонькина посвятила свой доклад вопросам медицинской этики. Вопросов в ее выступлении было больше, чем ответов. Когда-то Анна начинала свою работу в Первом хосписе, сейчас она помогает больным боковым амиотрофическим склерозом (БАС).
Анна рассказала о пациентах, которым она оказывает паллиативную помощь в хосписной службе Марфо-Мариинской обители. Говорила она и о проблемах медицинской этики, о том, как изменилась категория страдания в современном мире, где достижения медицины позволяют продлевать человеку жизнь, но зачастую вместе с ней продлевают и мучения. До какой степени медики призваны облегчить страдание? В силах ли они избавить человека от страданий полностью? Медицина многого достигла в обезболивании, но как бы ни старались медики, они не в силах полностью справиться с болью и ужасом человека перед лицом испытаний.
Вопросы этического регулирования медицины сейчас широко обсуждаются, но ответов не становится больше. Возможно, медикам оказавшимся в затруднительной ситуации стоит чаще обращаться к мудрым словам владыки Антония – врача и священника.
Александр Огородников: Чудо о папиросах
Третьим докладчиком стал Александр Огородников. К разговору о страдании присоединился человек, которому довелось претерпеть за веру в Бога. В 1978 году Александр Огородников получил пожизненный срок, не совершив никакого преступления, девять лет провел в тюрьмах и лагерях и чудом вышел на свободу. В 1979-1985 гг. его в нарушение всех законов перевели в «зону смертников» – «Пермь-36».
Вот один из эпизодов тюремной жизни, который рассказал Александр Огородников: «Тюремный опыт был неожиданным и тяжелым. Представьте себе, вас вталкивают в камеру. Сорок полуобнаженных качков в татуировках смотрят на тебя с интересом и недоумением, видя, что ты – не уголовник, не из их среды. Атмосфера напряженная, в воздухе висит ненависть. За тобой закрывается запор.
Я обратился к этой шпане со словами: «Мир вам». Но миром там и не пахло. Мне под ноги швырнули какие-то тряпки, чтобы я переоделся и отдал им свое. Я подумал: «Придется драться». Шансов не было. Как донести этим людям любовь Божию? Этим людям, от которых отвернулось общество и их близкие? В тот момент, когда я вспомнил о Боге, главный вдруг спросил: «Ты что, верующий?» Узнав, что я православный, он сказал: «Земляк, а я слышал, что по молитвам верующих Бог совершает чудеса. Нас здесь сорок человек, мы – отрицалово. Нас собрали из зон и тюрем и заперли здесь. Уже две недели мы не курили. Ты настоящий верующий? Попроси своего Бога, чтобы Он дал пацанам покурить».
Я вдруг, не раздумывая, сказал, что хотя курение является грехом в глазах Божьих, ради любви Господь даст вам чудо. И достал две бумажные иконки, чудом прошедшие со мной через все шмоны. Для сокамерников я был развлечением, после провала, в котором они не сомневались, они собирались отыграться на мне. Попросил главного поднять своих людей на ноги, вышел в центр камеры и произнес слова о том, как эти люди, не смотря ни на что дороги Богу. Мы начали молиться. И вдруг я кожей спины почувствовал, что в камере меняется атмосфера, в ней нет больше ненависти. Когда мы закончили молитву, в камере была абсолютная благоговейная тишина. Мои товарищи выглядели притихшими и растерянными. Знаком я показал им, что можно сесть. В тот момент, когда они тихо, не желая нарушать тишину, стали садиться, окошко в двери открылось и в камеру влетело два блока Беломорканала. Вся камера, как один живой организм, выдохнула: «Бог – есть!»
Каждому досталось по одной папиросе
Дальше бы совсем другие случаи и разные ситуации, но этот мой опыт подтвердил слова, которые мы сегодня слышали от владыки Антония. Необходимо доверие к Богу. Когда мы доверяем Господу Богу, Он всегда отвечает, всегда. Об этом я могу свидетельствовать».
