«Сын спрашивает: когда папа вернется?».  История женщины, которая вытащила мужа из плена, а теперь помогает другим

«Если бы мне сказали два года назад, чем я буду заниматься, я бы покрутила пальцем у виска. Ну какой я сыщик или психолог, я – детский библиотекарь», – говорит жительница Кургана Светлана Юхнина.

Сейчас Светлана – активистка курганского штаба Комитета семей воинов Отечества. Она лично ведет семьи, в которых случилось похожая беда: объясняет, как искать информацию о близком и куда обратиться за помощью, как избежать обмана со стороны мошенников и дождаться возвращения мужа, сына, отца или брата домой.

Мы записали историю Светланы Юхниной от первого лица.

«Был чат жен мобилизованных. Сейчас он не актуален, многих уже нет в живых»

«Знаете, я как-то сразу поняла, что мужа мобилизуют, потому что у него армия за плечами, есть востребованная военная специальность. Когда я ему сказала, что он попадает в списки, он только отшутился: мол, на Ямале и без меня мобилизованных наберут.

В город Надым Ямало-Ненецкого автономного округа мы переехали из Кургана, чтобы заработать себе на квартиру. Это было общее решение, мы всегда обсуждали проблемы на семейном совете, взвешивали «за» и «против».

С мужем мы познакомились банально – в интернете, через какое-то время договорились о встрече. Через год я стала его женой, это было летом 2012-ого. Можно сказать, что все эти годы мы вообще не расставались. Когда говорят «моя половинка» – это про нас. Глава семьи у нас, конечно, муж, а я, скажем так, сильная шея.

В Заполярье супруг получил новую профессию электрика, устроился в управляющую компанию, нарабатывал стаж. А я попала по диплому – в управление культуры. Через несколько лет нам удалось выйти на тот финансовый уровень, который запланировали, мы достигли своей цели и купили квартиру. А осенью 2021 года родился Богдан.

Ребенка мы ждали долгих девять лет. Когда сыну было 10 месяцев, нашего папу забрали. Я была тогда в Кургане, у родителей. Три месяца моталась к мужу в Тюмень, в учебку – это 200 км за рулем, не так уж и много.

Перед отправкой нам сказали, что волноваться не нужно, мобилизованные будут на третьей и четвертой линиях обороны, никто не станет посылать их на «передок» (передовую – Ред.). Мы верили в это. Во всяком случае, очень хотели верить.

Поначалу я была спокойна, потому что муж оставался на связи, не каждый день, но он звонил и говорил, что все нормально. Но потом их перебросили в район, где шли тяжелые бои. С каждого боевого задания они возвращались либо с двухсотым (убитый – Ред.), либо с трехсотым (раненый – Ред.). У нас был в телеграме чат жен мобилизованных из одного батальона, мы постоянно переписывались. Почему я говорю «был»? Просто сейчас этот чат уже не актуален, многих людей нет в живых.

«Ищи его либо среди мертвых, либо среди пленных»

В апреле муж сказал, что его поставили в график на отпуск, потому что прошло уже полгода службы. Мы мечтали, что он вернется домой на Пасху, у нас будет кулич и я покрашу яйца. Я купила ему новый спортивный костюм и вообще много разных красивых вещей.

Мы с ним сообща распланировали, как все будет. Муж говорил, что очень хочет туда, где тихо, потому что устал от обстрелов. И я придумала, что нам надо уехать отдыхать на горячие ключи под Курганом, там весной очень красиво.

Я уже выдохнула. Но потом он позвонил и сообщил, что надо отойти на боевое задание ненадолго. Говорю: «Ты мне напиши, что пошел, я буду молиться за тебя». Но муж ничего не написал.

Я не знала, что происходит.

Но когда живешь с человеком десять лет, когда вы всегда и всюду вместе, когда планируешь, мечтаешь, и вдруг что-то не то, это всегда чувствуешь.  У меня защемило сердце: быть беде.

Если честно, я не помню, сколько прошло времени с тех пор, как телефон замолчал… Не так уж и много. День или два. Но я тогда потеряла счет времени.

А 12 апреля мне позвонила жена одного из сослуживцев и сообщила, что позицию, на которой был мой муж, заняли ВСУ. Есть погибшие и есть те, кого забрали в плен. Но что конкретно с моим супругом, она не знает. «Ищи его либо среди мертвых, либо среди пленных».

Я заплакала. Но когда проревелась, поняла, что должна его найти. В такие моменты надо включить голову и убрать эмоции. Я знала, что он живой и что мне нужно вытащить его, где бы он не находился. Кроме меня – некому.

Мониторила телеграм-каналы и увидела на экране лицо мужа

Я звонила командирам, в военкомат, в Минобороны. Мне отвечали, что да, был бой, но местонахождение людей неизвестно. Потом я узнала, что есть такие телеграм-каналы, где могут показывать видео с пленными, и надо внимательно их просматривать. В этом мне помогали женщины из батальона, в котором служил муж. Нам повезло: мы смотрели видео всего сутки, кажется, когда я увидела на экране лицо своего любимого. Это сто процентов был он.

Но на этом ничего не закончилось, потому что для того, чтобы вернуться, муж должен был получить статус военнопленного и попасть в списки на обмен.

Я снова села обзванивать по кругу Министерство обороны, военную прокуратуру, уполномоченного по правам человека в России и в ДНР, посылала видео его командирам, чтобы они тоже были в курсе. Добившись этого, просто вырубилась, потому что до этого четверо суток вообще не спала.

Не знаю, как это у меня получилось. Наверное, я была очень настойчивая, и мой муж попал в списки на обмен почти сразу.

Муж позвонил с чужого номера: «Зай, я в России»

День и время обмена не знает никто, это полностью закрытая информация. Я ждала, что на 9 мая в День Победы будет большой обмен, но мимо. Потом пленных все-таки обменяли, два раза, но моего среди них не было. Нашла людей, чьи близкие вернулись домой, спрашивала у них, как это бывает. Мне объяснили, что обычно после пересечения границы звонят часа в три-четыре дня и говорят, что они уже здесь.

11 июня, наверное, часов десять вечера, муж наконец позвонил. А я не ждала так поздно, тем более, звонок несколько раз сбросился. Неизвестный номер, думаю, вдруг мошенники.

«Зай, это я. Я в России», – несколько слов сказал, а такое чувство, которое невозможно описать. Ровно два месяца он был в плену. Как многие говорят, это вообще ни о чем.

Я тут же подхватила ребенка и полетела в Москву.  Знала, что их проверяют после плена. Меня не остановило, что он под конвоем, что меня к нему могут не допустить, я была уверена: прорвусь. Просто стояла у порога военной части и ждала, когда его ко мне выведут.

В момент, когда мы встретились, муж не спал несколько недель, был дезориентирован, не разделял, день сейчас или ночь. Он не чувствовал себя в безопасности. Руки-ноги были на месте, сломаны ребра с обоих сторон, может быть, какие-то трещины на позвоночнике.  Это все надо будет смотреть внимательно на полноценном медицинском обследовании, когда он вернется домой. Но главное – я его нашла, все самое страшное уже позади.

Спасти чужую жену

Встретившись с мужем и убедившись, что он в относительном порядке, я вернулась в Курган. Но привычка просматривать телеграм-каналы не прошла, и однажды я увидела нашего местного парня, он назвал себя и сообщил, что из Кургана. Подумала: я должна найти его жену, ведь она тоже ждет. Хотела помочь не ему – ей, ведь я лучше других понимала, что эта незнакомая женщина сейчас бьется, как птица в клетке.

Я нашла ее через Оксану Пашкову, регионального руководителя Комитета семей воинов Отечества. Мужа той женщины вернуть пока и не удалось, он в плену уже больше пяти месяцев. Но так получилось, что мы много разговаривали с Оксаной, и она призналась, что не знает, чем помочь в такой ситуации, куда направить родственников пленных, что подсказать. Так я пришла в комитет.

В Комитете семей воинов Отечества наша задача – окружить семьи наших защитников вниманием и заботой. Мы помогаем с различными вопросами социального, бытового характера, стараемся отвлечь жен и матерей хоть немного от тревог, организуем для них различные мероприятия, помогаем с юридическими вопросами. Я занимаюсь поиском тех, кто попал в плен, это мое направление работы.

 Сначала просто сидела на телефоне, потом стали приходить женщины и с ними надо было как-то встречаться, разговаривать. Когда в новостях вышел сюжет про то, как я нашла мужа, меня завалили сообщениями в соцсетях. Но охватить комитет может только Курган и Курганскую область, потому что с родственниками военнопленных надо быть на связи 24/7. Сейчас у нас в работе более 75 бойцов.

И матери приходят, и молодые жены, и отцы. С каждым надо поговорить отдельно. Я не обладаю какими-то специальными знаниями по психологии, просто говорю им то, что думаю и чувствую.

Поддерживаю, утешаю и направляю. На некоторых, бывает, приходится и прикрикивать, потому что иначе, если их только жалеть, они так и будут плакать. Строго говорю: вы единственные, кто есть у ваших родных, если вы сейчас раскиснете, то кто им поможет?

Верить в чудо, но не верить всем подряд

Верить в чудо нужно обязательно, но нельзя верить всем подряд. Очень много развелось мошенников. Как правило, родные военнопленных сами дают повод аферистам на них выходить, потому от отчаяния выкладывают фото и персональные данные в интернет, и им тут же звонят: ваш сын у нас. Меня, к счастью, это миновало: мой муж специально дал тем, кто взял его в плен, не мой номер телефона, а свой старый, чтобы они не могли дозвониться.

Иногда звонят якобы украинцы, предлагая сохранить пленному жизнь за деньги. Я объясняю родственникам: вы себе представляете, что какой-то украинский боец сидит в окопе и переписывается с вами? Только тогда люди приходят в себя.

А сейчас пошла новая мода: звонят люди, которые якобы подобрали вашего раненого, кормят его, поют, ухаживают, держат у себя в сарае. Они даже могут видео прислать, где голова забинтована и лица не видно. Но матери хотят верить, что это их сыновья… Одна женщина чуть квартиру не продала. Мошенники нашли мужчину с похожей формой носа и снимали с близкого ракурса лицо в бинтах, чтобы ничего больше нельзя было разобрать. Обычно показывают «тяжелых», якобы в забытьи, чтобы человек не мог говорить, так как по голосу легко распознать обман.

Еще один вид мошенничества: якобы человек убил своего сокамерника, другого военнопленного. Нужно заплатить, иначе он получит пожизненное, как уголовный преступник, и не будет подлежать обмену. Родственники тоже ведутся на это. Приходится объяснять, что верить можно либо официальным источникам, либо весомым доказательствам – например, я нашла своего мужа только потому, что его было видно на видео, и он сам назвал себя.

На войне чудеса случаются гораздо чаще

У нас есть и счастливые истории, когда военнослужащего признавали погибшим, а он в итоге находился в плену. Я таких могу рассказать миллионы. И каждому, кто к нам приходит, я говорю, что на войне чудеса случаются гораздо чаще, чем в жизни, просто надо верить.

Мы нашли одного солдата, которого здесь уже похоронили. И могила имеется, семья получила выплаты. Когда я пришла к жене и сказала, что есть видео из плена, на котором ее муж и он четко говорит свое имя, она мне сразу поверила, потому что была твердо уверена, что тот не мог погибнуть. Она даже свечки за упокой в церкви не ставила.

Но мать опознала внешне и дала согласие на похороны, а анализ ДНК не проводили.

А однажды пришел отец, у которого погиб сын, и останки до сих пор не найдены. Он говорил, что не понимает, как жить дальше рядом с теми, кто никого не потерял, у кого ничего не произошло. Спрашивал: «Вы мне можете объяснить, за что я отдал своего сына? Почему меня обманули, что с ним все будет хорошо? Где мой сын нагрешил, он ведь даже жениться не успел?».

А ответила тогда: «А где мой сын успел нагрешить? Мы гуляем во дворе и у каждого ребенка есть папа, а мой только с мамой живет. Когда мой муж ушел, Богдану было десять месяцев, а сейчас уже два года. Я ему объясняю, что у детей есть мамы и папы. Сын спрашивает: а наш папа где, когда он вернется?».

Мой муж ведь до сих пор не дома, он на реабилитации. Мы общаемся только по телефону.

«Вы гордитесь своим сыном? – спросила я у того человека. – Вот мы своим папой гордимся, я своим мужем горжусь». И тогда он встал и обнял меня».