С зоны Елене чудом удалось позвонить домой.
Трубку взяла сестра.
– Ань, привет! Это Лена. Я жива, просто… я в тюрьме. Знаешь, у меня здесь ничего нет… Можешь купить мне несколько трусов?
Голос сестры на том конце провода был испуганным.
– Привет… А нам сказали, что у тебя СПИД…
– Стоп, Ань! У меня не СПИД, у меня ВИЧ – это разные вещи. Кстати, в быту он вообще не передается. Я не заразная, понимаешь?
– Угу, – задумчиво сказали на том конце провода и повесили трубку.
«То самое»
– Сегодня меня не будет в офисе, письмо на бланке я смогу прислать только завтра, – объясняет Елена кому-то по телефону. – Хорошо, тогда скиньте мне реквизиты.
– Все, можем ехать, – это уже мне, – только через 40 минут мне нужно забрать дочку из школы.
***
Ленино детство, счастливое и безоблачное, пришлось на 90-е. У ее отца была в Оренбурге хорошая должность в системе дорожного строительства, а мама работала в отделе городского проектирования.
Когда Лене было 13, внезапно умер отец. Запущенный рак. А через год, когда Лена и ее сестра Аня были в лагере, в дом забрались грабители и убили маму.
С большим трудом их согласилась взять под опеку тетка. Правда, родными для нее девочки так и не стали. В итоге 16-летняя Лена и 13-летняя Аня остались одни. На две пенсии и свою стипендию в техникуме информатики и вычислительной техники Лена покупала продукты и, как могла, училась вести хозяйство.
В то время она стала потихоньку ходить на дискотеки в местный Дом культуры. Из модных вещей у нее были только одни джинсы, которые купил еще папа. Впрочем, еще дома осталось огромное количество его рубашек всех цветов. Чтобы не было видно, что они мужские и ей велики, девушка расстегивала две верхних пуговицы, закатывала до локтя рукава, а избыток ткани завязывала на животе узлом. И казалась себе в таком виде страшно модной.
На фоне голодной жизни 90-х годов ярко и соблазнительно выглядели легендарные глянцевые журналы того времени – Elle, Cosmopolitan и «Птюч». Журналисты взахлеб описывали модные вечеринки, где царит атмосфера всеобщей любви, и каждый растворяется «в природе, в музыке и в моменте». Авторы статей не скрывали, что такая атмосфера достигается за счет каких-то клубных наркотиков, по их мнению, совершенно безвредных.
Знакомые, с которыми Лена подружилась на дискотеке, впервые и предложили ей попробовать «то самое», из журналов. Они были намного старше ее, и она перед ними немного робела: все-таки мама ее учила, что взрослых надо слушаться.
– Прям «то самое»? – улыбнулась Лена. – Ну, давайте!
Денег они от нее не потребовали – ни в этот раз, ни потом.
«То самое» надо было почему-то пить.
Какие у нее были ощущения? Ну, какие? Всем было просто весело.
Хотел привязать
Потом Лена сдала на права и стала ездить на отцовском «Москвиче». В тот день на дороге ее подрезали. Водитель, мужчина средних лет, правда, утверждал, что в ДТП виновата именно она, но он готов простить, в честь чего они должны у нее дома попить чай. Чай так чай. Однако новый знакомый в гости пришел не один, а привел с собой компанию своих друзей. Увидев чайник, усмехнулся и велел выдать ему миску и половник. Половник? Оказалось, компания банально искала место, где сварить мак. Слово за слово, один из гостей сделал первый укол и Лене. Как-то так получилось, что она была не против.
А через несколько дней она сильно простудилась.
– Он приехал и уколол меня снова, дескать, чтобы помогало выздороветь, – рассказывает Елена. – Потом еще приехал на следующий день, а потом и уезжать перестал, колол меня несколько раз в день. Я его позже спрашивала, зачем он это делал, он ответил, что так хотел меня привязать к себе. Говорил, что я ему очень нравилась. В итоге привязал не к себе, а к наркотику. Он умер в 2022 году. Царство ему Небесное. Димой его звали.
От дозы до дозы
Потом в жизни Елены появился человек, которого она называет своим первым гражданским мужем. Он был старше ее, легкий в общении и веселый. Во время одной из первых встреч он предложил ей героин.
С тех пор они кололись вместе, наркотики доставал он сам.
Постепенно выяснилось, что «муж» был «разводящим» – авторитетом, который в криминальном мире разрешает споры и конфликты.
Однажды «муж» позвонил из местной больницы: оказалось, убегая от милиции, он упал с большой высоты. Лена помчалась к нему. Весь переломанный, любимый лежал на вытяжке и стонал то ли от боли, то ли от ломки. У девушки сжалось сердце. Тогда она впервые и решилась купить дозу сама.
Откуда она все время берет вещество, больной поинтересовался только через пару месяцев, когда переломы начали срастаться, а боль стихла. Спросил – и тут же дико наорал на нее.
Елена впала в ступор. Что не так? Оказалось, что в блатной иерархии распространитель – Елена – считалась «барыгой» и стояла гораздо ниже него – криминального авторитета. Связь с «мелкой сошкой» его компрометировала, хотя на тот момент была ему удобна.
И понеслось – после выписки в квартиру потянулись вереницей клиенты «мужа». Покупать наркотики отправляли Елену. Со шприцами было трудно. Возле аптеки тогда часто дежурили оперативники, поэтому, чтобы лишний раз не встречаться с людьми в форме, обычно кололись все из одного шприца по кругу. «Презренной барыге» разрешалось уколоться самой последней.
– Кошмар! В своей собственной квартире я сидела в уголке, и посторонние люди всячески давали мне понять, что я полное ничтожество и вообще – едва ли достойна жить, – качает головой Елена. – Но тогда мне сказали, что мир устроен именно так, и я поверила.
Когда «муж» внезапно куда-то исчезал без предупреждения, Лена пыталась лечиться, но он так же неожиданно возвращался, и жизнь от дозы до дозы начиналась снова. Техникум она, конечно, бросила.
***
– Мам, ну я, правда, сама писала, – по дороге из школы в музыкалку оправдывается за неожиданную двойку по литературе дочь Елены, отличница Анфиса. – Только нам задали про Одноралова, а у меня получилось не про Одноралова. Ну не знаю, как так получилось!
Нужно было подготовить сообщение по писателям Оренбуржья, и 11-летняя исследовательница с двумя косичками, видимо, утонула в информации.
– Анфиса, ну как можно получить двойку за домашнее задание? С интернета, что ли, списывала? – допытывается Елена у дочери, одновременно пытаясь не пропустить поворот в узких улочках.
– Откуда ты знаешь, что я списывала? – изумляется Анфиса.
– Потому что я тоже была девочкой, и все твои мысли наперед знаю, – назидательно говорит Елена. – Ладно, давай, беги, а то опоздаешь.
Результат – положительный
Потом Лену в первый раз задержали за хранение и сразу взяли анализ на ВИЧ. Некоторые от него отказывались, но она согласилась, потому что знала, что находится в группе риска.
А потом у нее началась жуткая ломка. Когда она пришла в себя, то обнаружила, что лежит на полу в отделении милиции. Над ней склонились два медика со скорой:
– Плоховатенька. В больницу ее, что ли, везти?
– Да не возьмут ее, наркошу.
Они сделали укол и уехали. Лена осталась лежать на холодном полу, но ей стало немного легче.
……….
Когда пришли результаты, молоденькая следователь, заглянув в листок, пожала плечами: «Положительный. В общем, ВИЧ».
И что?
Ничего.
В тот первый раз ее из отделения отпустили.
Дома она вспомнила все, что раньше обрывками читала и слышала про ВИЧ. Прикинула, что проживет еще лет семь и решила пока не переживать.
***
Елена открывает дверь квартиры. Навстречу нам выбегает веселый далматин. Увидев незнакомого человека, собака грозно лает, но, вычислив пирожок с мясом на дне моего рюкзака, тут же дает понять, что полюбила меня навсегда.
– Отойди, Беатриса! – укоризненно говорит ей хозяйка. – Что ли, совести у тебя нет?
Скорбно опустив голову, Беатриса уходит в комнату, а мы остаемся на крошечной кухне разговаривать дальше.
– Будете борщ? После смерти родителей я ничего не умела делать, не знала даже, что значит посолить суп «по вкусу». Соседка приходила мне объяснять и очень смеялась. Этот я сама варила, но детей уже всему научила. Чтобы не было, как у меня.
«Спидозная»
Летом 2000-го года девушку снова задержали и на год посадили за хранение.
– Повезло, – уверена Елена. – Иначе бы я еще тогда погибла. Я даже письмо нашему оперативнику прислала с зоны: «В РОВД, майору такому-то. Спасибо, что вы меня посадили». Они его всем отделением потом цитировали, больше им такого никто не писал.
Но в целом тюрьма – это совсем не про веселье. Где уж там, когда у тебя несколько месяцев нет зубной щетки и сменного нижнего белья, потому что на суд ты попала, в чем задержали, а родные не знают, где ты и жива ли вообще, ведь мобильники в то время были большой редкостью. А еще у тебя смертельная болезнь, и теперь у тебя банально нет будущего. В итоге радость, опасения, планы и другие сложные эмоции теперь в твоем мире не существуют. В нем есть только постоянная, почти звериная борьба за жизнь – чтобы не побили, чтобы скостили срок и, может быть, чтобы не дуло от окна.
…Камера была многолюдная, вдоль стен – двухэтажные железные нары, на них брошены матрасы. В тот день Елену возили на станцию переливания крови подписать бумаги о том, что она предупреждена об уголовной ответственности за распространение вируса. Вернувшись, Елена простодушно рассказала сокамерницам, зачем вызывали. Так соседки узнали, что у нее ВИЧ.
На мгновение в камере стало тихо. Следом поднялся невообразимый крик, началась паника. Помаду и тушь, которыми перед поездкой красилась девушка, брезгливо выкинули, и тут же с криками стали решать, что делать с ней самой.
В конце концов, выделили край стола и строго-настрого запретили прикасаться к любой посуде, кроме своих ложки и миски. Порешив так, камера устала и затихла на ночь.
А наутро все началось заново: соседка с нижних нар, сильная крупная женщина, сидевшая за разбой, стащила Лену вниз и погрозила кулачищем.
– Что ты там ворочаешься, спидозная! – надвигалась она на Лену. – У меня двое детей, между прочим. А вдруг я тут от тебя чего подхвачу?
Лена растерянно пятилась назад. Разъяренная соседка надвигалась все ближе, глаза у нее были бешеные.
Сейчас задушит.
Боковым зрением Лена заметила, что сзади кто-то собрался пить чай – сунул кипятильник в алюминиевую кружку.
Может, швырнуть ей в лицо эту кружку с кипятком? Нет, не успею, к тому же обожгу руку. А что тогда?
Сокамерницы с любопытством смотрели за происходящим. Никто и не думал за нее заступаться. Лена успела горько усмехнуться: вот она, смерть, оказывается, какая, и ВИЧ тут совершенно ни при чем.
Зечка выругалась и замахнулась. Елена не успела испугаться.
Раздался лязг. Грохот. Дверь в камеру распахнулась.
«Шастина, на выход!» – выкрикнул конвойный, не зная, что только что спас ей жизнь.
Досиживала Лена в отдельной камере для ВИЧ-инфицированных. Там все были спокойные и веселые, хотя и были уверены, что жить им осталось недолго.
***
– Гриша, что делаешь? Надо погулять с собакой!
Грише 16, он серьезный русоволосый парень и, по маминым стопам, студент экономического колледжа. Но сонная осенняя погода свалила всех, и похоже, что сейчас без маминого напоминания далматин Беатриса рискует остаться без прогулки.
Правда, едва речь заходит о его любимом бодибилдинге, Григорий тут же просыпается. За несколько минут, на которые независимый подросток появляется на кухне, мы успеваем яростно поспорить про принципы правильного питания.
– Перед соревнованиями я пару дней совсем воду не пил. От этого очень здорово отеки сходят, даже на фотках разницу видно.
– Гриша, нельзя совсем не пить, это вредно для мозга, и к тому же верный путь посадить почки.
Гриша все равно не согласен и дипломатично удаляется в комнату.
Проклятая зечка и наркоманка
Из тюрьмы Елену встречал приятель из соседнего двора – человек, который когда-то поставлял ей наркотики. А больше было некому. Это был 2001-й, ноябрь, и у нее не было теплой одежды. «Друг детства» протянул ей свитер, дубленку и …дозу.
– Ты больной? Я не буду больше колоться!
– Ага! Конечно, – сказал дилер и засмеялся.
У Лены сжались кулаки. Дилер пожал плечами и ушел.
А малюсенький пакетик остался у нее. Нечаянно. Дома, стараясь не смотреть на него, она положила его подальше в шкаф и забросала горой вещей. Нет пакетика. Не было. Показалось. А на следующий день пошла искать работу. Вот. Требуется уборщица. Как не можете взять? Почему? Тогда курьером. Тоже нельзя? Но почему? Что значит – потому?
Да ничего. Просто как только кадровики слышали про справку об освобождении, перед ней сразу захлопывали дверь.
Вышла с очередной проходной уже вечером. Пошел снег. Хотелось думать про хорошее. Про Новый год. Про подарки. Она села на лавку и вспомнила, как папа в детстве каждую неделю давал ей целый рубль на карманные расходы. Она на эти деньги в киоске «Союзпечать» покупала календарики, такие классные, переливающиеся, и была совершенно счастлива.
В списке вакансий было еще несколько предприятий. Это на завтра. Где-нибудь да возьмут.
А на следующий день в дверь позвонили. Откройте, это милиция! Предъявите документы. И началось. Искали кого-то из Лениных знакомых, топтались грязными ботинками по ковру, который остался от мамы, и кричали, что Лена – проклятая зечка и наркоманка, и не важно, что уже отсидела и вышла, это с ней теперь навсегда. Навсегда. Навсегда.
Закрыв за ними дверь, она без сил опустилась на стул. На экране телевизора красиво одетые мужчины и женщины чокались бокалами с шампанским, улыбались, шутили и бросали друг в друга цветными завитушками серпантина.
Вдруг стало себя так жалко, что жизнь разом потеряла всякий смысл. Она бросилась в спальню, перерыла весь шкаф, нашла пакетик и пошла за шприцем.
И все завертелось по новой: купить-продать, укол сначала раз в день, потом несколько раз в день.
Так прошло два с половиной года.
А потом в квартиру ворвалась милиция.
Отпираться было бессмысленно.
***
Вообще-то рассказы Елены о ее знакомых тех лет иногда кажутся диким преувеличением: этот умер сразу, другой стал инвалидом, а того похоронили несколько месяцев назад. И у всех – наркотики и ВИЧ. Разве так бывает?
Оказывается, этому есть простое и логичное объяснение.
В девяностые годы через Южный Урал проходил афганский наркотрафик, и Оренбургская область до сих пор стабильно входит в пятерку лидеров страны по распространению заболевания.
Жить долго и рожать здоровых детей
Когда она сидела в СИЗО, медики передали Елене просветительские брошюры АНО «Новая жизнь». В брошюрах говорилось, что с ВИЧ можно жить долго и рожать здоровых детей. Это место ей неожиданно особенно понравилось, она его прочитала несколько раз: «Жить долго и рожать здоровых детей». С ВИЧ? Жить… Рожать… И я..?
Дали четыре года. Последние месяцы заключения она провела в колонии. Мастерская, где она работала художником, располагалась в старом ДК. А там за сценой были кучи книг, в беспорядке разбросанные на полу, словно кто-то в спешке освобождал библиотеку. Елена иногда возилась в этих кучах, в надежде добыть что-то почитать, но всяких Донцову и Устинову отвергала за бессодержательность, а Агату Кристи и Диккенса прочла еще в детстве, когда училась в физико-математической школе.
Оставались книги православные, и в них обнаружилась какая-то другая жизнь, которой Елена до сих пор не знала, но которая теперь ее чем-то зацепила.
Она выучила основные молитвы, потихоньку перевела для себя все непонятные слова.
Из колонии Елена вышла с твердым намерением – не колоться больше никогда и всеми силами избегать подлости.
Хотелось оторваться от всего прошлого и жить по-другому. Иногда, когда встречала на улице прежних знакомых, она просто переходила на другую сторону.
Правда, с первого дня на свободе ей стал названивать ее прежний дилер, каким-то чудесным образом узнавший новый номер:
– Ну что, уже укололась? Будешь на меня работать?
– Нет. Не собираюсь. И работать на тебя не буду.
На следующий день опять:
– Ну что? Да ладно, только не рассказывай мне басни, что после такого можно бросить.
Через несколько месяцев дилер от нее отстал со словами: «Не, ну ты ненормальная. Так не бывает».
Бывает. Зря она, что ли, сразу после колонии крестилась?
***
Елена рассказывает мне о своей жизни, и мне кажется, что она знакома если не со всем городом, то с половиной точно. Удивительно: дилер жил в доме за углом, директор благотворительного фонда училась в школе рядом. С еще одним мальчиком из соседнего двора ее возили из тюрьмы на станцию переливания крови предупреждать о ВИЧ…
– Ну, понимаете, город маленький, – объясняет Елена. – С этим мы ходили в первом классе кататься на горку, а тот в третьем классе при всех съел майского жука, фууу. Про этих девчонок я переживала, что они со мной не водятся. Я думала, что я «не такая», а оказалось, что им страшно было дружить с отличницей. Ничего удивительного. Просто жизнь.
Признать свое бессилие и препоручить себя Высшей Силе
Сразу после тюрьмы она стала искать группу взаимопомощи для ВИЧ-положительных людей – такую, о которой читала в брошюре, когда сидела в СИЗО. Пришла на встречу – и изумилась. Здесь ни у кого слово «ВИЧ» не вызывало брезгливости и ужаса. Как – с этим диагнозом можно жить? И к тебе будут нормально относиться? Как будто ты тоже человек?
– Понимаете, эта встреча перевернула всю мою жизнь. Нет, не так сказала, – подбирает слова Елена. – У меня вдруг появилась настоящая жизнь. До этого я уже несколько раз лечилась от наркомании, но только теперь поняла, почему тогда срывалась. В «12 шагах» есть первый, самый главный шаг, когда ты должен признать свое бессилие и препоручить себя Высшей Силе. Мне – девчонке – понять это было невозможно. Теперь же я пришла к этой мысли сама – мерзости вокруг меня было столько, что вытащить меня могло только чудо. И хотя теперь я училась трезвости по другой программе, у меня получилось.
Спустя год группу поддержки в той же организации «Новая жизнь» Елена уже вела сама.
– Это было что-то вроде моего служения, – объясняет она мне. – Я хотела поделиться своей радостью с другими, чтобы у них тоже все было хорошо. С 2007 по 2017 год, каждый вторник, к семи вечера я ехала и на несколько часов открывала зал, куда мог прийти любой желающий. Иногда приходило 10 человек, иногда не приходил никто. Я честно сидела в пустом зале до конца приема, потому что кто-то мог опоздать. Я ведь знала, как тяжело войти в эту дверь. В первые годы «половички» (те, кто получил вирус половым путем. – Ред.) были редки, и название было шуточно-ласковым. Потом «половичков» стало большинство. В те годы это в основном были истории обычных благополучных домохозяек, узнавших, что у них ВИЧ, которым их заразили мужья.
Елена Шастина работает равным консультантом уже 17 лет, сейчас, в основном, онлайн и по телефону.
– Лен, объясните мне, почему люди не лечатся. Фантастическая какая-то ситуация: болезнь смертельная, но от нее уже сорок лет есть лекарства. А люди их не пьют.
– Во-первых, очень сложно признать, что ты болен. Ты же не умираешь прямо сразу. Во-вторых, препараты АРВТ непростые, у них есть период адаптации, когда за несколько недель организм должен приспособиться, и пока не привыкнет, он выдает разные фокусы. И очень редко кто без этого обходится.
Одни таблетки надо пить всегда после еды – иначе от них плохо, другие – вообще действуют на нервную систему даже до галлюцинаций, их, наоборот, чтобы этого избежать – надо на ночь, натощак. Бывает и такое, что побочки не прекращаются, тогда надо менять препарат. И все пьется строго по часам.
Врачи не всегда успевают это все объяснить, а люди, когда сталкиваются, рассуждают: «Неет, мне такого не надо. Вот начну совсем умирать, тогда буду лечиться». А потом уже поздно.
После занятий в группе взаимопомощи и работы с психотерапевтом жизнь Елены словно выпрямилась: потом была учеба в техникуме на бухгалтера и диплом с отличием в институте на экономиста, ведь папа всегда говорил, что высшее образование – это важно.
Елена стала много ходить по городу и, когда видела мам с колясками, думала: «Хочу так же». Сейчас, правда, смеется: «Надо было точнее формулировать свои желания!» Она родила двоих – Гришу и Анфису, и, счастливая, катала коляску по улицам, как и мечтала. О том, что может передать ВИЧ детям – никогда не переживала: если терапию принимать вовремя, она надежно защищает младенца от вируса. Дети здоровы. А вот с мужем пришлось расстаться – он оказался алкоголиком.
С сестрой Анной отношения восстановились, Елена обожает ее детей – своих племянников. Карьера тоже пошла в гору. Сначала она занималась продажами на предприятии, которое реализовывало грузовые машины, а потом в одной из фирм, которая оказывает услуги для нефтегазодобывающих компаний, ей предложили место директора. Там она сейчас и трудится.
У Елены опять звонит телефон.
– Ой, простите, это первая женщина, с которой я когда-то начинала работать. Она еще жива, надо же, Господи. Здравствуй. Ну, я теперь равный консультант в Ассоциации Е.В.А. Это не важно, номер, как видишь, прежний. Слушаю тебя. Что значит, ты начала отекать и принести тебе витамины? Что с тобой было в последнее время? Болела, пила антибиотики? Значит, это могут быть почки или печень. А может быть, и что-то другое. Это должен решать врач.
Когда ты в последний раз сдавала на вирусную нагрузку? Ты сейчас в каком районе живешь? Так. У нас с тобой один инфекционист. Давай мы к нему сходим, я тоже как раз собиралась. Но для этого надо встать рано. Я знаю, это непросто. Позвоню тебе послезавтра, хорошо?
Елена убирает телефон и молчит. Наверное, думает, чем помочь женщине, которая ей только что звонила.
А я думаю про нее. Удивительная судьба! И еще я думаю про листок, который видела у нее на кухне. Прямо над столом у Елены висит текст 22-го псалма. Слова не очень узнаваемы, потому что переведены на современный русский, чтобы было понятнее хозяйке. Но смысл от этого не меняется: «Господь пасет мя, и ничтоже мя лишит».
