Как можно понять из публикаций СМИ, Чан Цзи-сен очень остро переживала потерю третьей из четверых своих детей, семилетней Найон. Она не просто каждый месяц бывала на кладбище, а еще и носила медальон с частью праха дочери, и сделала татуировку с ее именем и датой рождения.
Специалисты по VR работали восемь месяцев – записали движения надевшего датчики ребенка-статиста, создали трехмерную цифровую копию парка, где мама когда-то гуляла с девочкой. Надев шлем виртуальной реальности и специальные перчатки, женщина смогла говорить с созданным экспертами образом дочери, «держать» ее за руку.
«Где ты была, мама? Ты вспоминала обо мне? Я по тебе скучала…» Мама, заливаясь слезами, отпраздновала с VR-образом дочери ее день рождения. Очень плакали и родственники, следившие за происходившим на экране. Но в итоге Чан Цзи-сен осталась довольна. Документальный фильм о «встрече» она выложила в сеть – чтобы поддержать тех, кто, как и она, потерял близкого человека: ребенка, брата или родителя. Только за сутки запись просмотрели 200 тысяч человек.
Как относиться к такому «воскрешению» умерших близких, и где вообще границы в применении технологий дополненной реальности? Об этом мы поговорили с экспертом по VR-технологиям, заместителем главного редактора МИА «Россия сегодня» Натальей Лосевой:
– Сейчас идут попытки найти наиболее эффектное применение новым технологиям. Очевидно, что контент VR будет все более востребованным и все более популярным – это даже не обсуждается. Он будет востребован во всех областях: образование, профессиональная переподготовка, СМИ, индустрия развлечений, спорт…
Ситуация такая: технологии новые появляются – а этика использования этих технологий еще не сформировалась и не сформулирована.
Это такой тип контента, который еще нами не изучен и не осмыслен. Например, мы понимаем, что контент виртуальной реальности оказывает намного более глубокое и сильное воздействие на нашу психику. И даже на нашу физиологию – потому что есть усталость в виртуальной реальности, тошнота в виртуальной реальности и т.д. На наше сознание, на самоощущение.
Человек в виртуальной реальности воспринимает себя не как зрителя.
А как участника этого мира – искусственного, цифрового мира. Как на это откликается мозг, мы до конца не понимаем. Мы просто видим фактически – по исследованиям, по переживаниям – что очень высока степень доверия и погружения в этот контент. На мой взгляд – иногда опасна.
Что касается этого конкретного материала – у меня к нему не было бы вопросов, если бы мама просто смотрела на девочку, похожую на ее дочь в мимике, в голосе, в жестах и т.д. Видела, допустим, как она где-то играет, что-то рассказывает, смотрела на это, как мы пересматриваем видео с ушедшими людьми или фотографии. С точки зрения и этики, и психоэмоционального воздействия это было бы, на мой взгляд, безопасно.
Но этой женщине предложили взаимодействие.
Перчатки контактные, которые сублимируют фактически физические ощущения. Мама гуляет с этой девочкой, она ее обнимает, укладывает спать. Она с ней взаимодействует. В ее мозге вырастает иллюзия, что действительно эта девочка восстала из мертвых, пришла в виде какого-то зомби, что она есть.
Понятно, что тут открывается бездна рисков.
Желанный виртуальный мир
Понятно, что маме этот мир желанней. Маме хочется быть в той среде, где ее дочь живая – откликается, улыбается, разговаривает. При этом мамино сознание встает перед жесточайшей дилеммой. Поверить в этот мир, быть в этом мире, где ее дочь – как живая. Или – быть в реальном мире.
На мой взгляд, это очень рискованная история. Мы не знаем, как наше сознание будет отзываться на такие сублимации, на дипфейки (технология синтеза образов, в том числе человека, при помощи нейросети. – Прим. ред.), на подлог.
Заповедь «не навреди» тоже должна быть нами учтена. Я не думаю, что это надо сегодня запрещать. Это как-то отрегулируется. Но мы должны понимать, что последствия могут быть самые неприятные и неожиданные.
Я хотела бы призвать коллег, которые, так же, как и мы, занимаются виртуальной реальностью, быть осторожными и деликатными по отношению к пользователю.
– Реально ли формирование в этой области каких-либо этических кодексов, норм, ведутся ли в этом направлении какие-либо исследования?
– Исследования ведутся, но они – спорадические. Многие компании пытаются сейчас понять феномены восприятия контента виртуальной реальности. Потому что мы ожидаем, конечно, и вывод на масс-маркет очков дополненной реальности, ожидаем распространения виртуальных офисов…
Мы ожидаем, что в течение двух-трех лет это станет довольно популярной историей, когда люди будут проводить значительную часть своего времени в пространстве виртуальной реальности – в работе, развлечениях, и так далее.
Поэтому производители девайсов, всех этих очков и устройств, исследуют, хотя бы с точки зрения физиологии, влияние виртуального мира. Но здесь вопрос не этики, а, скорее, бихевиористики (понимания поведения как реакции на внешние факторы. – Прим. ред.) – как человек себя ведет, и когда ему комфортно.
А кто и как должен поставить вопросы этики, я пока не знаю.
VR-репортаж об убийстве: из чьего тела смотреть?
– На журналистских конференциях, например, обсуждают вопросы этики в таком контексте: можем ли мы в репортаже об убийстве позволить пользователю «находиться» в теле убийцы? Мы понимаем, что, наверное, нет, это не допустимо. А в теле жертвы? Наверное, тоже. Но это пока – на уровне предположений, на уровне ощущений, что наверное, вот здесь – граница.
Мы понимаем, что границы должны быть. А вот кто их выстроит, как мы договоримся? Я, честно говоря, не знаю пока еще.
Вот что важно: приход массового VR-а произойдет для большинства населения внезапно.
Я вижу тут некую недооцененность. Отрасли, в которых VR развивается, и где он уже приносит большие деньги – игровая отрасль, образование, профобучение – понимают, что мы уже подошли к изменениям, к миру, в котором медиапотребление будет основано на виртуальной и дополненной реальности во многом.
Но в массовом сознании этого нет. А когда ты к этому не готов, риск стрессов более высок.
Я хотела бы сказать, что нужно во всех отраслях, и особенно – школам, научиться думать, как о тех преимуществах, которые будут давать технологии виртуальной и дополненной реальности в образовании и развитии ребенка, так и о тех угрозах, которые они несут.
И задуматься, в том числе, о гигиене потребления этого контента. А потом уже его регулировать.
