Подвиг модистки с Кузнецкого моста

Московский мезальянс

Прасковья Егоровна Анненкова (в девичестве Жанетта-Полина Гёбль) родилась в 1800 году в Лотарингии, в замке Шампиньи. Но владельцами замка родители Поли, разумеется, не были. Она, что называется, произошла из низов. Отец был флотским казначеем, офицером наполеоновской армии. Мать – простая модистка. Дочь – тоже модистка.

Мать нас не интересует, а вот описание дочери: «Это была молодая француженка, красивая, лет 30; она кипела жизнью и весельем и умела удивительно выискивать смешные стороны в других».

В 1823 году Полина приехала в Москву в магазин французской фирмы «Дюманси». Он располагался на углу Неглинной и Кузнецкого, в том же доме, где и легендарный ресторан «Яр». «Яр» очень любил Александр Сергеевич Пушкин, они с Полиной, по всей видимости, были знакомы. Вообще девица пользовалась популярностью среди московских щеголей и волокит.

По соседству же располагался дворец Анны Анненковой. Примечательна она была в первую очередь чудачествами. Спала Анна Ивановна в огромной комнате, освещенной лучами двенадцати ламп, при этом кровать ее стояла прямо посреди помещения. Вместо перин использовались бальные капоты. Их клали стопкой, один на другой, каждый разглаживая утюгом. Одевалась барыня ко сну весьма своеобразно – в полный бальный наряд, вплоть до туфелек.

Пока барыня почивала, прислужницы сидели в спальной и вполголоса о чем-то разговаривали – без этого специфического тарахтения Анна Ивановна уснуть в принципе не могла. Под утро же другие дамы надевали на себя дневной наряд Анны Ивановны – разогревали его.

У Анны Ивановны был сын Иван Александрович. Историк их семейства Михаил Семевский так его описывал: «То был красавец в полном смысле этого слова не только в физическом отношении, но и достойнейший в нравственном и умственном отношении представитель блестящего общества гвардейских офицеров 1820-х годов. Отлично образованный, спокойного, благородного характера, со всеми приемами рыцаря-джентльмена, Иван Александрович очаровал молодую, бойкую, умную и красивую француженку, та страстно в него влюбилась и, в свою очередь, крепкими узами глубокой страсти привязала к себе Ивана Александровича Анненкова».

Эта самая француженка и есть Жанетта Гёбль.

Как ни странно, будучи соседями в Первопрестольной, молодые люди познакомились вдали от города, на ярмарке в Пензе. А, познакомившись, сразу влюбились друг в друга. Особенной красавицей Полина не была, но брала живостью и легкостью характера. Уступчивостью и услужливостью.

Радостно согласилась составить компанию милому другу в его путешествии по родительским имениям – Пензенским, Симбирским и Нижегородским. Но проявила твердость, отказавшись от венчания в одной из анненковских деревень. Наверное, хотелось, чтоб наверняка. Да и боялась разгневать свою самодурку-соседку таким вот сюрпризом.

Словом, в Москву молодые люди прибыли в ноябре 1825 года, будучи формально абсолютно чужими и свободными друг от друга людьми. А спустя месяц, через пять дней после известных столичных событий, Иван Александрович был арестован.

В Сибирь

Однако же Полина влюблена, к тому же она ждет ребенка от Ивана Александровича. И она принимает решение: подобно женам-декабристкам, следовать за ним в Сибирь.

К трудностям Полине было, разумеется, не привыкать. Когда она была еще совсем ребенком, отец семейства отправился в Испанию на заработки – и исчез. То ли погиб, то ли нашел себе судьбу поинтереснее. 27-летняя мать Полины осталась одна с четырьмя детьми, без денег. Приходилось зарабатывать шитьем и вышивкой, отбояриваться от «выгодных партий», которые ей регулярно подсовывала мамаша – все строго по Ги Мопассану. В 17 лет Полина отправляется в Париж, но там, конечно, тоже не находит ничего хорошего. И в результате – поездка в Россию, определившая всю ее жизнь.

Госпожа Гёбль, следуя примеру декабристок, пишет царю Николаю. Но те сызмальства вращались в высшем свете, знание придворного обращения у них в крови. Здесь же ничего этого нет. Письмо мало того, что неуклюже, так еще и написано не по-русски, а по-французски. Это считалось дикостью, чуть ли не преступлением.

Документ, однако же, оказывается в руках царя: «Ваше величество, позвольте матери припасть к стопам вашего величества и просить, как милости, разрешения разделить ссылку ее гражданского супруга. Религия, ваша воля, государь, и закон научат нас, как исправить нашу ошибку. Я всецело жертвую собой человеку, без которого я не могу долее жить. Это самое пламенное мое желание… Милосердие есть отличительное свойство царской семьи. Мы видим столько примеров этому в летописях России, что я осмеливаюсь надеяться, что ваше величество последуете естественному внушению своего великодушного сердца».

Да пальцем растереть наглую девку! Да как она посмела! Поучает еще! Лекцию царю о милосердии читает!

Что-то, однако же, в том письме есть. Государь на всякий случай отдает распоряжение – узнать, а сам-то Анненков какого мнения на этот счет? Хочет ли он, чтобы за ним следовала какая-то модистка с Кузнецкого моста? Да, вроде бы, хочет. И тогда государь разрешает, и даже дает бедной девушке 3000 рублей на дорогу.

Новорожденная дочь Александра остается на попечении страшной соседки, а сама Полина Гёбль, вообще не знающая русского языка, с двумя то ли слугами, то ли приживалами, Степаном и Андреем (последний был навязан ей насильно, непонятно с какой целью), отправляется на восток.

Экипаж оказался чересчур тяжелым и неприспособленным для русских дорог. К счастью, в Казани его удалось сменить на две повозки. «Эти экипажи были так легки и так прочны, что нисколько нас не задерживали, лошади точно летели… наконец, моей быстрой езде много способствовал бланк, выданный Давыдовым, начальником всех сибирских почт».

Эту удивительную способность – во всем находить свои плюсы – жизнерадостная француженка не растратит на протяжении всей своей жизни.

О плохом же она пишет вскользь, скорее, как об увлекательном приключении: «Однажды меня едва не убили лошади, а в другой раз я чуть-чуть не отморозила себе все лицо, и если бы на станции не помогла мне дочь смотрителя, то я, наверное, не была бы в состоянии продолжать путь. Эта девушка не дала мне взойти в комнату, вытолкнула на улицу, потом побежала, принесла снегу в тарелку и заставила тереть лицо, тут я только догадалась – в чем дело».

И продолжала радоваться, что перемещается со скоростью фельдпочты, лишь отмечая по дороге «приключения», которым не было конца: «Недалеко от Екатеринбурга нас чуть-чуть не остановили какие-то люди, вероятно, не с добрым намерением; из лесу выехало человек пять или шесть верхом и закричали на нас «стой!» Но ямщики наши не оробели, погнали лошадей с криком и свистом, отвечая, что едут не купцы, и мы ускакали».

Молодость, природная любознательность и закалка девушки из модного магазина брали свое.

«Проезжая через Сибирь, я была удивлена и поражена на каждом шагу тем радушием и гостеприимством, которые встречала везде. Была я поражена и тем богатством и обилием, с которыми живет народ».

«Я забыла совершенно все неудобства зимнего путешествия и с нетерпением ожидала увидать Байкал, это святое море, которое, наконец, открылось перед нами, представляя необыкновенно величественную картину».

«Вид из окон был бесподобный»

Впервые молодые люди встретились в Чите, в 1828 году. Там сразу же и обвенчались – тут уж не до психологических тонкостей. Перед началом обряда с Анненкова сняли кандалы, а по завершении опять надели.

И – очередные впечатления: «Местоположение в Чите восхитительное, климат самый благодатный, земля чрезвычайно плодородная».

А затем – бесконечные годы на каторге. Не станем повторяться, мы уже перечисляли эти трудности, когда писали про других жен декабристов.

Но Полина словно их не замечает. Продолжает с детской непосредственностью радоваться жизни: «Домик, занимаемый мною, стоял совсем в конце села… Вид из окон был бесподобный, и я часто просиживала по целым часам, любуясь им, а вечером выходила посидеть на крылечко».

«Надо сознаться, что много было поэзии в нашей жизни. Если много было лишений, труда и всякого горя, зато много было и отрадного. Все было общее – печали и радости, все разделялось, во всем друг другу сочувствовали. Всех связывала тесная дружба, а дружба помогала переносить неприятности и заставляла забывать многое».

И с таким же восторгом – о том, как ее чуть не убили, чтобы завладеть деньгами, как попытались отравить ее мужа, как похитили портрет с деньгами. Все это были как бы составляющие большого увлекательного путешествия.

И, разумеется, Полина продолжает поучать начальство. В частности, в 1850 году указывает в письме Тобольскому гражданскому губернатору Карлу Федоровичу Энгельке: «Обозначать людей по имени и их положению есть минимум вежливости, обязательной для каждого».

Но в канцелярии уже привыкли к выходкам острой на язык француженки.

А вот воспоминания Ольги Ивановой – дочери Анненковых, родившейся на каторге: «Первые мои воспоминания – тюрьма и оковы. Но несмотря на всю суровость этих воспоминаний, они лучшие и самые отрадные в моей жизни».

Видимо, оптимизм передается по наследству.

В Европу удалось вернуться только в 1857 году. Для жительства выбрали Нижний Новгород. Иван Александрович увлекся общественной деятельностью. Оба пытались вылечить те многочисленные болезни, которые вывезли из сибирского ада. У Ивана Александровича, кроме здоровья, сильно испортился характер – общение с ним мог вынести не каждый. Но его супруга оставалась все такой же жизнерадостной и боевой.

В 1876 году Анненкова скончалась. Спустя год с небольшим ушел и муж – так часто бывает с людьми, очень близкими друг другу.

* * *

Этот сюжет вдохновил Александра Дюма на написание романа под названием «Учитель фехтования». Андре Моруа утверждал, что роман «не мог не возмутить царя, ибо это была история двух декабристов – гвардейского офицера Анненкова и его жены – молодой французской модистки, последовавшей за мужем в сибирскую ссылку… Роман был запрещен в России, где, разумеется, все, кто только мог его раздобыть, читали его тайком, в том числе и сама императрица».

К сожалению, в то время не существовало портативной и производительной копировальной техники. Самиздат переживал свое зачаточное состояние. Однако сама героиня его прочитала. И не уставала упрекать Дюма в разного рода преувеличениях:

«Вопреки уверениям Александра Дюма, который… говорит, что целая стая волков сопровождала меня всю дорогу, я видела во все время моего пути в Сибирь только одного волка, и тот удалился, поджавши хвост, когда ямщики начали кричать и хлопать кнутами».

Ее характер был неисправим.

Впоследствии, уже во времена советской власти, режиссер Александр Ивановский сделает эту историю одной из основных в фильме «Декабристы», а режиссер Владимир Мотыль – в фильме «Звезда пленительного счастья».

Композитор Юрий Шапорин напишет оперу «Полина Гебль», но в последний момент передумает и переименует ее в оперу «Декабристы». История сделается столь востребованной именно в силу мезальянса, лежавшего в ее основе. Ведь людям так нравится все необычное.