Мария Сиснева знает о коронавирусе в ПНИ очень много – этим летом вместе с коллегами она провела исследование: как строгий карантин повлиял на проживающих в интернатах.
Идея исследования пришла из Италии, из реабилитационного центра для людей с ментальными особенностями «Футура» («Будущее»). В Италии такие центры нельзя строить больше, чем на 20 человек. Люди там живут не пожизненно, а получают направление на реабилитационную программу. Обычно года на полтора. Мария вместе с другими российскими психологами обучалась там по итальянским методикам психосоциальной реабилитации.
– Весной они были сильно напуганы ситуацией с коронавирусом в их стране, – говорит Мария. – Мы постоянно списывались, узнавали, как у них дела, волновались за них. А потом и до нас дошла коронавирусная волна.
Сначала можно было сказать, что в интернате было чуть лучше, чем во всей остальной Москве. Потому что хотя интернаты были закрыты на карантин уже с 6 марта, довольно скоро вся Москва была закрыта на локдаун.
Мы сидели дома, а в интернатах люди гуляли по территории, во многих были открыты актовые и спортивные залы, сотрудники придумывали какие-то мероприятия.
Но потом ситуация изменилась, потому что в интернатах появились случаи заражения. И Роспотребнадзор принял очень жесткие меры.
– И как выглядело ужесточение карантина в ПНИ?
– Люди стали сидеть на этажах, в некоторых случаях – даже в палатах, прекратились прогулки на улицу.
Персонал стал выходить вахтами, в основном это был персонал по уходу, санитары. Все было очень жестко, ситуация менялась каждый день. Персонал постоянно работал в СИЗах, причем они же работают сутками, все это было достаточно жутко.
В этот момент с нами связались итальянцы и говорят: «А давайте разработаем опросник, который будет оценивать реакцию людей с психическими хроническими расстройствами на ситуацию с коронавирусом». И мы с коллегами его разработали.
Первая часть вопросов касалась эмоциональных, когнитивных и телесных проявлений тревоги. Вторая часть касалась реакции людей на ограничительные меры – изоляция, сокращение прогулок, ношение масок, постоянное требование мыть руки, постоянные влажные уборки с дезинфицирующими средствами. И очень большое внимание мы уделили вопросу источников, из которых люди получали информацию о коронавирусе, и реакции на нее.
Очень подробно мы опросили группу из 22 человек, поровну мужчин и женщин в возрасте от 24 до 74.
Лишили последних радостей
Сразу отмечу, что среди пожилых пациентов очень много, прямо каждый жаловался на нарушение стула, запоры. Они это связывали с тем, что стали мало двигаться и гулять. У психологов принято ассоциировать это состояние с проявлением депрессии, подавленным состоянием.
По поводу ограничительных мер: хуже всего была реакция на то, что запретили прогулки, на изоляцию в комнатах, нахождение в замкнутом пространстве.
Я спрашивала сотрудников: «А вы почему так делаете? Есть исследование, что если я пройду по лестнице после того, как по ней прошел больной коронавирусом, я заболею?» Таких же исследований нет. Вы разделили отделения, окей, каждый кушает на своем этаже. Но почему люди не могут выйти на улицу, например, одни с 12 до 2, другие – с 2 до 4?
Все были настолько перепуганы, и была такая сильная перестраховка, что запрещали все.
В том интернате, где мы проводили исследование, хотя бы были балконы и люди выходили курить. А я знаю, что были интернаты, где последнюю радость – курение – сильно ограничили. Фактически не пускали. Есть интернаты, где медицинские работники старой закалки очень быстро вернулись к методам закрытых психиатрических учреждений. Все стало достаточно жестко.
Многие плохо реагировали на СИЗы.
«Если от нас так закрываются, это мы заразные, что ли?»
– А там маски были или полное облачение?
– Полная экипировка, и многие плохо реагировали на нее по двум причинам.
Первая: люди вообще не были осведомлены, что происходит в интернате, ни в одном. Я весной и летом постоянно поддерживала связь с пятью интернатами. Я их спрашиваю: «У вас есть заболевшие?», кто-то говорит: «Вроде, есть», кто-то – «Вроде нет». Циркулируют какие-то слухи. Люди не знают, если ли заболевшие среди жильцов, среди сотрудников, есть ли заболевшие в моем отделении, где я живу?
Было два типа реакции на маски и СИЗы. Одни были напуганы, у них было ощущение, что они попали в чумной барак. А другие не понимали, зачем это стали носить. Очень многим не нравилось, что на сотрудниках СИЗы, а на них самих ничего нет. Люди говорили: «Если от нас так закрываются, это мы заразные, что ли?»
Во-первых, человек имеет право знать, что происходит, если это создает риски для его здоровья. Во-вторых, вы извините, но вы вводите такие жесткие меры, надо же людям объяснять, с чем это связано!
– От людей требовали мыть руки санитайзером и не объяснили почему?
– Что-то, конечно, объяснили, это не совсем другая планета. Но специальной работы не проводилось. И, кстати, жильцам нравилось, что постоянно моют и убирают. Они вообще считали, что таким образом о них проявляется забота, если влажная уборка несколько раз в день.
Я персонал тоже могу понять. В первую волну вообще никто не понимал, как это все переносится, какая должна быть дистанция, нужна ли влажная уборка. Кто-то говорил, что маски нужны, кто-то говорил, что нет, полный информационный хаос.
Всю информацию люди узнавали стихийно друг от друга. И она была сильно искажена, как, собственно, и любые новости в интернате.
Они ничего не знали: какие правила по Москве, на сколько закрыли интернат, почему закрыты отделения, что должно произойти, чтобы их открыли. И слава Богу, что из них мало кто смотрел телевизор – их не пускали даже в холл телевизор смотреть, – и читал новости в интернете. Потому что тогда был бы совсем негативный и тревожный информационный фон. Но те слухи, которые циркулировали между ними, были ничем не лучше.
И у всех проживающих в интернатах был очень большой запрос на то, чтобы им объяснили, что происходит.
– Кто – сотрудники?
– Да. Первое, что мы написали по этим результатам администрации интерната: если вам очень тяжело ходить и объяснять, сделайте какие-то распечатки и раздайте их людям. Просто информационные листовки, хотя бы раз в два дня, чтобы им было понятно, что вообще происходит.
На страничке Департамента труда и социальной защиты в социальных сетях написано, что «Открыты две линии психологической помощи для жителей интернатов. Информация будет в виде листовок предоставлена жильцам». Она до сих пор не предоставлена, люди не знают ни про какие телефоны психологической помощи. А формально галочка поставлена.
Очень много интернатных ребят жаловались на то, что у них не было никаких представлений о том, как будут пополнять их запасы кофе, сигарет, каких-то продуктов. Ну какая радость у интернатного жителя? Чай с конфетой попить и покурить. И вот у людей было ощущение, что их лишили последних радостей. По факту соцработники потом это закупали, но людям никто ничего не объяснял, что заставляло их волноваться.
И очень все были расстроены, что не было никакой связи с родственниками, потому что в первую волну никто не организовал компьютерную связь.
– А что в Италии?
– А в Италии было все немного по-другому. Во-первых, у них были ярко выраженные проявления тревоги, как телесные, эмоциональные, так и мыслительные. Видимо потому, что итальянцы вообще более темпераментные, у них даже хронические психические больные более рефлексивные. Но проблем с прогулками у них не было, потому что центры у них маленькие, по 20 человек, и конечно по территории центра, в саду разрешалось гулять беспрепятственно. А вот на маски и средства индивидуальной защиты тоже была очень тревожная реакция.
Госпитализация без права голоса
– А как проходили госпитализации?
– Поначалу всех, у кого был какой-то подъем температуры или недомогание, либо изолировали в палатах, которые раньше использовали как изоляторы, либо увозили в приемно-карантинное отделение. Но когда действительно стали происходить случаи коронавируса, всех стали увозить в больницу, вне зависимости от того, насколько тяжело заболел человек.
У сотрудников нет другого выхода, потому что если заболевшего не увезти, он других перезаражает. Но сиделок с ними не пускали ни под каким предлогом. И я считаю, что те, кто умерли в больнице в первую волну, умерли от недостатка ухода.
В интернатах в отделениях милосердия есть же люди очень слабенькие, в которых жизнь и так еле держится. И тут они оказываются в непривычной обстановке, и вокруг какие-то посторонние, которые одеты, как инопланетяне.
Я знаю конкретные случаи, когда из больницы забирали умершего человека, и он весил в два раза меньше, чем поступил. Потому что люди из отделения милосердия нуждаются в уходе, надо знать, как их кормить.
Во-вторых, люди могут быть неречевыми. Девушка с синдромом Дауна, положительный тест на коронавирус, забирают ее в больницу. И две сотрудницы НКО умоляют разрешить с ней поехать, потому что она безречевая, а они уже обе переболели коронавирусом, и у них высокие антитела. Им разрешили: «Хорошо, будете друг друга сменять».
И эта девочка, как и все «солнечные дети», постоянно врачу улыбалась и кивала, что у нее все хорошо, а он и опросить ее не мог. Ей, допустим, плохо всю ночь, у нее рвота, понос, он приходит на следующий день: «Анечка, у тебя все хорошо? Ты хорошо спала?» Она улыбается, кивает головой.
Анализы она просто не разрешала у себя брать. Она билась в истерике, начинала плакать, не разрешала взять у нее анализ крови. С ней могла договориться только сотрудница из этого НКО.
Подход «не будем ничего объяснять, чтобы не нервничали» имеет обратный эффект
– Что можно сказать по результатам исследований, и какие выводы сделать на будущее?
– Мы поняли, что патерналистский подход к психически больным – «они ничего не понимают, и лучше им ничего не говорить, чтобы они не нервничали», имеет обратный эффект.
Есть такой психологический постулат, всем понятный: любая определенность для человека лучше неопределенности. Людям обязательно нужно объяснять, доносить информацию, они это просто по закону имеют право. Многие директора интернатов говорят: «Интернат – это же их дом», но почему они не понимают, что происходит в их собственном доме и когда это закончится?
Сейчас, во вторую волну пошло смягчение. Все убедились, что отсутствие прогулок совершенно бессмысленно, что если вы хотите разделить отделения, пусть люди гуляют потоками.
Гораздо лучше стало с тестами. В случае подъема температуры на этаже – этаж закрыли, вызвали тестировщиков, сделали тест, это не коронавирус, на следующий день этаж открыли.
Сейчас почти никто не болеет. В первую волну люди так или иначе бессимптомно перезаражались, и сейчас у них коллективный иммунитет получше. Но цифры, сколько переболело и сколько умерло, нам неизвестны.
Официальной статистики нет, было какое-то очень смешное исследование Высшей школы экономики, где были названы цифры по всем странам, кроме России. Смешно и грустно, что везде вот столько поумирало, а у нас как обычно, «были отдельные случаи среди жильцов и персонала». Я знаю, что в одном интернате, условно говоря, было 550 человек, а после коронавируса осталось 516. То есть, порядка 7-8 процентов они потеряли, но это мои личные подсчеты. В основном, в отделении милосердия.
Иллюстрации Ольги Сутемьевой
