«Плачу, люблю, целую…»

Батюшки под Покровом

Священномученик Виктор Киранов (1882-1942) происходил из священнического болгарского рода. Его прадед Протасий, убитый турками, говорил: «Несмот­ря на тя­же­лое по­ло­же­ние пра­во­слав­ных, не укло­ня­йтесь от свя­щен­ства, ес­ли бу­дете при­зы­ва­е­мы к ру­ко­по­ло­же­нию!»

Но к середине 19 века семья бежит от турок в Россию. Виктор знал о завете прадеда, но, хотя и окончил семинарию, в священники идти не решался. И вдруг, после первого курса университета ощутил, как он позже писал, «необходимость продолжать дело рода». В 24 года о. Виктора рукополагают.

В 1928 году, уже благочинный Бердянского округа, о. Виктор принимает на служение в свой Покровский храм всех священников, приходы которых закрыла власть. На нормальное содержание клира средств, конечно, недостает, но отец Виктор делит то, что есть, на всех батюшек – чтобы семьи не померли от голода. И заводит специальную кассу «поддержки малоимущего духовенства».

Нам оставлено покаяние

В 1936 году был взят под арест архиепископ Днепропетровский Георгий (Делиев). Во время жестоких допросов, когда заключенным не давали спать по несколько ночей, избивали, угрожали пересажать всех родных, владыка не выдержал и подписал протокол допроса, где было написано, что знакомые ему священники «были завербованы для шпионской и диверсионной работы».

Вскоре власти собрались разрушить Покровский храм, а его кирпич использовать для строительства школы. Священники вместе с прихожанами устроили собрание, на которое пришло более четырех тысяч человек. Люди предлагали собрать деньги на покупку кирпича для строительства школы, чтобы храм остался невредим, выкрикивали «Не дадим разрушить церковь!». Один смельчак продолжил: «Где тот кир­пич из уже раз­ру­шен­ных церк­вей? По­че­му из него не по­стро­е­на ни од­на шко­ла? Ми­ряне, на­ши серд­ца уже два­дцать лет об­ли­ва­ют­ся кро­вью…»

Отец Виктор поблагодарил смелого человека и… в скором времени был арестован вместе со своими отцами-сослуживцами. Храм закрыли.

В Бердянской тюрьме отцу Виктору предложили подписать показания, что он был шпионом, приказывал травить колодцы местных жителей и уже выдал для этого яд. Отец Виктор отказался. Священника жестоко избили, а потом 13 суток водили на непрерывные допросы. В полном изнеможении о. Виктор подписал часть лживых обвинений.   

Следователи организовали очную ставку отца Виктора и священника из Покровского храма, который отрекся от сана и от веры. Бывший батюшка обвинял отца Виктора в том, что тот выступал против колхозов, советской власти, а после отречения от сана и устройства на светскую работу назвал его «балдой» и «подхалимом».

«Пора, Виктор Михайлович, бросить все это и перейти на честный труд!», – напоследок заявил бывший. Отец Виктор не выдержал и обозвал его нехорошим словом, за что попал в карцер на 10 суток.

А после карцера… отец Виктор отказался от своей подписи под допросом после избиений и пыток.

Чтобы не было подлога со стороны следователя, отец Виктор письменно оформил свой отказ от первоначальных показаний: «Я даю прав­ди­вые по­ка­за­ния, в ан­ти­со­вет­ской де­я­тель­но­сти я се­бя ви­нов­ным не при­знаю. Ни­ко­гда ан­ти­со­вет­ской ра­бо­ты я не вел».

Тройка НКВД приговорила священника к восьми годам работ в исправительно-трудовых лагерях. О. Виктор попал в Темниковские лагеря, расположенные на территории бывшей Саровской пустыни.

Вскоре началась война, близкие уже не могли помогать заключенным, как раньше. Отец Виктор разделил судьбу многих каторжников того времени – умер от болезней и истощения в Темниковском лагере 30 марта 1942 года. Его погребли в безвестной общей могиле.

Священномученик Виктор (Киранов) был прославлен в лике новомучеников и исповедников Российских на Архиерейском соборе Русской Православной Церкви в 2000 году. О его святости и любви к Богу и людям свидетельствует не только страдальческая кончина, но и сохранившиеся письма родным.

Перед Богом виноват

«Путь ко спа­се­нию про­хо­дит нор­маль­но, по ука­за­нию апо­сто­ла Иа­ко­ва — спер­ва стра­да­ния, за­тем тер­пе­ние, а пе­ре­но­ся их, при­уча­ешь­ся к сми­ре­нию, ко­то­рое, на­де­юсь, по­ро­дит в бу­ду­щем лю­бовь и при­ве­дет ко спа­се­нию… Стра­даю я, как вам из­вест­но, со­вер­шен­но невин­но юри­ди­че­ски и фак­ти­че­ски, так как пе­ред го­су­дар­ством и пе­ред вла­стью ни в чем не по­ви­нен, — весь го­род это мо­жет под­твер­дить… Пе­ред Бо­гом же ви­но­ват за мно­гие и мно­гие гре­хи, за что и несу это ужас­ное на­ка­за­ние как за­слу­жен­ное.

Кар­цер — от­сю­да толь­ко и про­сить Бо­га, чтобы про­стил ме­ня, а я Его лишь бла­го­да­рю за ми­лость ис­прав­ле­ния этим пу­тем.

Всех вас про­шу: да бу­дет мир меж­ду ва­ми во спа­се­ние ва­ше, а мне в уте­ше­ние».

Запорожская тюрьма, 1939 год, письмо жене Антонине

«Чув­ству­ет­ся, что ви­деть­ся боль­ше не при­дет­ся, а там что Бог даст…»

Лагерь, Новосибирская область, 1939 год

Трудно, противно, обидно…

«Воз­ле Аси­но ла­герь тру­до­ис­пра­ви­тель­ный, где ме­ня и исправляют. Труд­но, про­тив­но и обид­но, но ни­че­го не по­де­ла­ешь. При­ни­ма­ли доб­рое, при­мем без­ро­пот­но и пло­хое, за­кан­чи­вать жизнь где-ни­будь да нуж­но; сла­ва Бо­гу, что дал воз­мож­ность ис­ку­пить этим пу­тем бес­чис­лен­ные гре­хи пред Ним, то­бою и се­мьей.

Знаю ко­неч­но, что жи­вет­ся вам без ме­ня труд­но­ва­то… Оде­жи и бе­лья по­ка не нуж­но — об­ста­нов­ка та­ко­ва, что все это пу­стая тра­та. О хо­ро­шем, и тем бо­лее бе­лом и го­во­рить нече­го — не нуж­но без­услов­но, смеш­но и глу­по. Жи­ву сре­ди обо­рван­цев, несчаст­ных ста­ри­ков, и сам уже та­ков…»

Асино, 1939 год

Наказание за людское невежество 

«…Ме­ли­то­поль­ский кум ты­ся­чу раз прав, что я несу ка­ру за гре­хи свои, и я бес­ко­неч­но рад, что Бог хоть этим пу­тем на­пра­вил ме­ня на путь ис­прав­ле­ния и по­ка­я­ния, но во­об­ще, го­во­ря объ­ек­тив­но, он ска­зал стар­че­скую ерун­ду, или по­про­сту глу­пость. Все на­ши пра­вед­ни­ки, до­стой­ней­шие пас­ты­ри несут на­ка­за­ние ко­неч­но за свои гре­хи, но наи­па­че же за люд­ское неве­же­ство и бла­го­по­лу­чие си­дя­щих на ме­стах и мня­щих о сво­их за­слу­гах, ко­то­рых ни­ко­гда не бы­ло.

Бог до­ждит на пра­вед­ных и на злых, и сол­ныш­ко гре­ет тех и дру­гих, в гор­ни­ле же прав­ды Бо­жи­ей об­на­ру­жит­ся, где зо­ло­то и се­реб­ро и где по­ло­ва и со­ло­ма. Сам со­ста­ви­тель ли­тур­гии, со­кра­щать ко­то­рую так бо­ят­ся, за­кон­чил жизнь в ссыл­ке, хо­тя ни­че­го не со­кра­щал, а на­обо­рот, со­зи­дал и со­став­лял, чем мы и до се­го вре­ме­ни поль­зу­ем­ся. Сла­ва Бо­гу за все!»

Асино, 1940 год

В настоящие святые минутки плачу …

28 ап­ре­ля 1940 го­да, на Пасху, отец Вик­тор пи­сал сво­им близ­ким: «Я жив и здо­ров, пер­вое по ве­ли­кой ми­ло­сти Иису­са Хри­ста, а вто­рое по той же ми­ло­сти, воз­гре­ва­е­мой — это я, без­услов­но, чув­ствую — хо­да­тай­ством на­ше­го за­ступ­ни­ка свя­ти­те­ля Ни­ко­лая и мо­лит­ва­ми — да, мо­лит­ва­ми ва­ши­ми, мои доб­рые, хо­ро­шие дру­зья.

Жизнь моя про­те­ка­ет обыч­но, как жизнь вся­ко­го за­клю­чен­но­го, — жизнь се­рень­кая, жал­кая, убо­гая, пол­ная скор­би, — скорбь моя о вас, ми­лые мои, не по­ки­да­ет ме­ня ни на ми­нут­ку, и оди­но­че­ство, ведь я здесь со­вер­шен­но оди­нок… Вся­кие рас­суж­де­ния по это­му во­про­су хо­тя бы и ум­ных лю­дей раз­би­ва­ют­ся как ры­ба об лед — лишь на­ше ду­хов­ное об­ще­ние, на­ша ве­ра успо­ка­и­ва­ют эту глу­бо­кую, но по­ка еще не смер­тель­ную ра­ну, а день се­го­дняш­ний идет со все­ми его со­бы­ти­я­ми, при­ми­ря­ет все оби­ды, на­но­си­мые людь­ми лю­дям, — про­стим вся Его Вос­кре­се­ни­ем…

Как хо­чет­ся на­пи­сать вам, все мои до­ро­гие дру­зья, еще мно­го-мно­го теп­лых, хо­ро­ших слов, но не зна­ешь, как их и из­ло­жить, — ну, сло­вом, в на­сто­я­щие свя­тые ми­нут­ки пла­чу, люб­лю, це­лую всех вас, по­ни­маю вас. Вон­ми, Гос­по­ди, на­ше­му вза­им­но­му мо­ле­нию и в этот час, как жерт­ву хва­ле­ния, при­ми на­ше крат­кое вза­им­ное вос­кли­ца­ние: Хри­стос вос­кре­се! и от­вет­ное: Во­ис­ти­ну вос­кре­се!..»

Асино, 28.04.1940 года

Глубокий поклон несчастного зека

«Егда был еси юн, по­я­сал­ся еси сам и хо­дил еси, амо­же хо­тел еси: егда же со­ста­ре­е­ши­ся… ин тя по­я­шет и ве­дет, амо­же не хо­ще­ши. Ес­ли пе­ре­фра­зи­ро­вать это на сло­во “пи­сать”, то для вас долж­но быть по­нят­ным, — что мо­гу я о се­бе пи­сать? Да ни­че­го, мы долж­ны, на­хо­дясь в та­ком по­ло­же­нии, боль­ше чув­ство­вать, чем по­ни­мать… Все три по­сыл­ки по­лу­чил. Ве­ли­кое… спа­си­бо с глу­бо­ким по­кло­ном несчаст­но­го зе­ка шлю вам, недо­стой­ный это­го вни­ма­ния»

Темники, 1 ноября 1940 года

Как бы хотел я …

«Будь здо­ро­ва, быть мо­жет, Гос­подь сжа­лит­ся над Сво­им пло­хим слу­жи­те­лем и спо­до­бит еще хоть немно­го по­жить нам вме­сте в ми­ре, ра­до­сти и вза­им­ной люб­ви.

Как бы хо­те­лось еще по­жить вме­сте и, под­во­дя ито­ги про­шлой жиз­ни, за­пе­реть­ся от все­го ми­ра в свою хат­ку и без­вы­ход­но про­си­деть в ней до кон­ца сво­ей жиз­ни, слу­шая твои ми­лые, все­гда доб­рые и лас­ко­вые раз­го­во­ры мол­ча, на­сла­ждать­ся ими, по­пут­но упле­тая все­гда опрят­но и вкус­но при­го­тов­лен­ные и лю­би­мые мною ку­ша­нья.

Это с од­ной сто­ро­ны, а с дру­гой — про­ве­сти нам вме­сте остат­ки жиз­ни в бла­го­че­стии и мо­лит­вен­ном на­стро­е­нии, бла­го­да­ря Бо­га за Его ве­ли­кие ми­ло­сти и на­гра­ды во всю про­шлую жизнь, и, на­сла­жда­ясь здо­ро­вьем и лю­бо­вью сво­их ми­лых, все­гда на­ми лю­би­мых де­ток и вну­ков, быть их мо­лит­вен­ни­ка­ми пред об­ра­зом на­ше­го по­кро­ви­те­ля, свя­ти­те­ля Ни­ко­лая.

Вот мои по­же­ла­ния те­бе, моя до­ро­гая име­нин­ни­ца, — да бу­дет во всем во­ля Бо­жия: про­ба­ви, Гос­по­ди, ми­ло­сти Свои и впредь над недо­стой­ны­ми, но лю­бя­щи­ми Те­бя су­пру­га­ми.

Мо­им дру­зьям шлю свой при­вет и по­здрав­ле­ние со вступ­ле­ни­ем в ве­ли­кие дни пред­сто­я­щей Три­о­ди. В вос­кре­се­нье, 10 мар­та, по­мо­лим­ся вме­сте здо­ро­вою ду­хов­ною мо­лит­вою, и я за­оч­но раз­ре­шу вас от всех бо­лез­ней, на­коп­лен­ных за пе­ри­од вре­ме­ни от­сут­ствия вра­чеб­ни­цы, а вы по­мо­ли­тесь за уз­ни­ка, все­гда ду­хов­но пре­бы­ва­ю­ще­го с ва­ми…»

Темники, февраль 1941 года

Огнепальное желание свободы

«…О сви­да­нии не хло­по­чу, по­то­му что оно невоз­мож­но и не нуж­но. Со­хра­ни­те все пред­став­ле­ние о мне по преж­не­му мо­е­му об­ра­зу и со­хра­ни­те его в сво­ей па­мя­ти, а те­пе­реш­ний свой вид я уне­су в мо­ги­лу, о ко­то­ром вы не бу­де­те иметь пред­став­ле­ния, — и хо­ро­шо. Сви­да­ние — это лиш­ние сле­зы и ужас, да и ненуж­ная за­тра­та необ­хо­ди­мых для вас средств. Ес­ли Гос­подь не спо­до­бит по­ви­дать­ся, да бу­дет во­ля Его, а спо­до­бит — по­го­во­рим и по­пла­чем сле­за­ми ра­до­сти.

Что ка­са­ет­ся до­сроч­но­го осво­бож­де­ния, то это фан­та­зия, по­ко­я­ща­я­ся на ог­не­паль­ном же­ла­нии сво­бо­ды, и толь­ко. На первую свою жа­ло­бу от мар­та 40-го го­да по­лу­чил от­вет, что ос­но­ва­ний для пе­ре­смот­ра де­ла нет, а по­то­му — без по­след­ствий».

Темники, март 1941 года

При подготовке статьи использована книга: Игумен Дамаскин (Орловский). Жития новомучеников и исповедников Российских XX века. Март. Тверь, 2006. С. 186-195.