Священник Тихон Архангельский в малолетнем возрасте остался круглым сиротой: после смерти родителей его воспитывала двоюродная сестра Зинаида и ее муж Петр. Тихон окончил семинарию и женился на «поповской дочке» – Хионии. И Тихон, и Хиония были из потомственных священнических родов.
Первый храм – приход в родной Воронежской епархии, первые спокойные годы в красивейшем месте России: через село Троекурово протекала река Красивая Меча, а рядом женский монастырь и город Лебедянь. Молодой семье выделили большой участок земли, казалось, живи, служи и радуйся…
В 1901 году у отца Тихона родился первый ребенок. Потом – еще 17, но выжило только девять (шесть дочерей и трое сыновей). Остальные умирали младенцами. Отец Тихон с матушкой горевали, но верили, что теперь у них на небе – целых девять «семейных» ангелов. Да и сердцу человека проще жить небом, когда там целых девять родных любимых душ.
Главное – чтобы дети не унывали
Родители старались, чтобы потребность в молитве у детей была такой же сильной, как и потребность в пище. Поскольку почти с малолетства всем приходилось работать, жития святых Хиония нередко рассказывала детям прямо в поле. А еще следила, чтобы дети не унывали, ни при каких обстоятельствах.
Зимой, когда работа в поле прекращалась, Хиония учила девочек вязать чулки и варежки и другому рукоделию. Это очень помогло потом, когда работу дочери «попа» найти стало почти невозможно.
Отец Тихон очень любил служить, был «утешительным» батюшкой, всегда ободрявшим своих прихожан. А человеком – тихим и немногословным. Совсем не переносил грубости и мата. Когда односельчане забывали про такую особенность их батюшки и «выражались», о. Тихон разговор прекращал и даже делал замечание.
10 лет скитаний
Наступил 1928 год. Храм, где служил отец Тихон, закрыли, а священника с семьей хотели раскулачить.
В сельсовете были люди, которые любили о. Тихона. Они предупредили священника о том, что власти собираются сделать с ним и его домом.
Хиония Ивановна, как только услышала о злом замысле против их семьи, стала настоятельно просить супруга уехать из деревни: «Чем мы будем ждать, когда придут и вышвырнут нас из дома, лучше сейчас собрать все необходимое и уехать на первое время в Лебедянь». Отец Тихон жену послушался, и большая семья уехала в город. До Лебедяни им помог добраться тот самый член сельского совета, который предупредил их о планах властей.
Так начались скитания семьи о. Тихона. Приходы, где он служил, закрывали – время было такое. Жить было нечем, но о. Тихон и Хиония верили, что Бог их семью не оставит.
Неожиданно к отцу Тихону приехал человек, которого послали прихожане села Куймань. Он передал просьбу односельчан, чтобы о. Тихон отправился служить в их церковь. Местный епископ дал благословение, и семья отца Тихона оказалась на новом приходе. В селе к новому священнику и его семье отнеслись с большим уважением. Священнического дома в селе не было, поэтому семья о. Тихона сняла маленький крестьянский домик у крестьян Ждановых, с которыми оказалась близкой по духу и на многие годы подружилась.
Арест и расстрел
Наступил 1937 год. К дому, где жила семья о. Тихона, подъехала машина, во двор вошли люди в форме.
Обратившись к священнику, они спросили, есть ли у него оружие. Ответ был утвердительным: «Есть! Крест и молитва!»
Работники НКВД стали обыскивать дом, а один из них, спрятавшись в угол, достал из своей кобуры пистолет и затем предъявил его в качестве улики своим сослуживцам. Отца Тихона немедленно арестовали и увели, не дав возможности взять с собой даже вещи первой необходимости.
Отца Тихона обвиняли в антисоветской и террористической деятельности, требуя, чтобы он согласился с обвинениями. Отец Тихон отвечал: «Да, я согласен с той формулировкой свидетелей, что в моем понимании коммунисты – люди неверующие, заблудившиеся, пропащие и ведут народ к погибели в будущей загробной жизни. Они должны познать Бога. На земле абсолютной правды нет, а правда есть только на небе. Террористических намерений я никогда не высказывал и не считаю себя в этом виновным».
О. Тихона приговорили к расстрелу. 17 октября, прямо перед расстрелом, работник НКВД г. Липецка задал священнику последний вопрос: «Не отречешься?» – «Не отрекусь!» Всех расстрелянных закопали в одну общую яму в не известном до настоящего времени месте.
В поисках мужа
Хиония Ивановна долго не могла получить информацию об участи своего мужа. Однажды она была так расстроена «молчанками» властей, что у нее прямо в сельсовете вырвалось: «Ничего от них невозможно добиться, безобразие». Один из работников местной власти ей пригрозил: «Смотрите! Слишком много болтаете! Мы и вас заберем!»
Но Хиония Ивановна лишь ответила: «Заберите меня, пожалуйста, я там, может быть, с отцом Тихоном увижусь!»
Хлопотать за мужа Хиония отправляется в Москву. В это время к ней в дом приходят с обыском. Когда Хиония вернулась, сказала дочери: «Надо собираться. Я уже чувствую, что возьмут. А я прятаться ведь не буду».
Хиония приготовилась к аресту: оделась, собрала вещи. Дочь Елена вечером 12 декабря провела ее в здание сельсовета.
Хиония Ивановна спокойно поздоровалась, сказала, что за ней приходили. Ей ответили: «Оставайтесь».
Хиония Ивановна на допросе отвечала следователю твердо и решительно. Ее пытались обвинить в антисоветской деятельности, но она не признавала себя виновной: «Свидетельские показания о моей антисоветской деятельности я отрицаю».
Письмо матери детям из тюрьмы
Сохранилось письмо Хионии Ивановны, которое она писала, находясь в тюрьме. Весь текст проникнут материнской любовью и трепетной заботой о детях и внуках. Боль о судьбе родных людей переходит в упование на промысл Божий: «14/ХП. Дорогие мои дети! Вот три дня я в клетке, а думаю – вечность.
Допроса форменного не было еще, но спросили, верю я в то, что Бог спас евреев, потопив фараона в море, я сказала, верю, и за это меня назвали троцкисткой, которых нужно уничтожать, как врагов советской власти.
Теперь я на себе испытала, как слово Спасителя ни едино не пройдет не исполнено. Я в жизни своей имела всегда грех судить, других осуждала без всякого на то права, и вот теперь сама попала под суд, а если б никого не судила, была бы не судима.
Была властна, все делала, как мне угодно, вот теперь лишили свободы, без разрешения и на двор не ходим,
а терпим от раннего вечера до полного рассвета, что некоторым мучительно, поэтому приходится больше говеть и меньше есть и пить.
Дорогие мои, возьмите себе на память о мне хоть по маленькой вещичке из бедного моего имущества.
Дорогой Володя просил карточку, дайте ему… и с птичками мою кружку, она у Веры в квартире, – Володе. Лене – швейную машину и чайную ложечку. Ируша, если ты не получила по квитанции деньги, то у Лены есть папины деньги, немного, тогда вместе их тратьте, а о нас с отцом не поскупитесь, лампаду Господу жгите и молитесь, чтоб Господь меня и вас укрепил в Его святой вере.
Не судите меня, но, прошу, простите и молитесь. Дорогого Мишу и Володю очень жалею, но если они женятся в такое трудное время, то еще больше жалею;
но если не могут не жениться, то выбирайте жену с благословения Божия, а по-собачьи не сходитесь, можно благословение получить – знаете как.
Кому из вас папин крест на память, но не для поругания, дорогой Володя, бойся Бога прогневлять. Славу мне очень жаль, как он заблудился, откуда нет возврата, но для Бога ничего невозможного нет – Он разбойника спас во едином часе. Сподоби, Господи, заблудшихся детей моих спасти, Тебе же веси судьбами, Господи, молитвами Пречистыя Богородицы.
Ируша! С Тимофеем Ильичом необходимо нужно говорить о всех вас, и если тебя возьмут, то еще более о всех детях, возможно, его Господь умудрит с Его помощью устроить всех сирот у себя, вблизи теток и Шуры, а там как Господу угодно, да будет Его святая воля. Я думаю, вам с хозяевами в их избу перейти, в экономии топки, но жить вместе – не баловаться детям, чтоб хозяев не обидеть. Ира, ты свой самовар не бери у них, довольно вам одного, а в Липецке еще есть примус. Крест в корзине у Веры.
Ира, необходимо обе бурки вам спешить сшить, тебе и Лене, а кожу для них из папиных сапог, и серые валенки также подшить кожицей из голенищ, и тогда они в галоши хороши будут… Ира, уж очень в бурках удобно, делай для себя, но только потолще их настегать, теплее. Не продавайте обуви, вас много. Папины валенки мне бы хотелось Володе на память.
Ребятки пусть берегут свою обувь; детки, все башмаки блюдите в порядке. Коля, те ботиночки с галошами, дорогой, найди и рыбьим жиром намажь, они сохранятся должее.
Сию минуту меня допрашивали, чем я занимаюсь в Куймани. Вы уберетесь ли из Куймани? Вы агитацией занимаетесь против советской власти, как ваш муж, вы сектанты, не велели Ждановой идти в колхоз, и она не пошла. Я говорю, что это все ложь, никому я этого не говорила, пусть будет мне очная ставка, я лжи не боюсь, а мой муж сам против сектантов выступал.
Он говорит, где ваш муж? Я говорю, не знаю. Как, не знаю? Он контрреволюционер, он сам мне сказал, что у советской власти правды нет, его нужно расстрелять; а вы уберетесь из Куймани, паразиты? Что ваша дочь делает, чем занимается, на какие средства вы живете?
Я говорю, дочь продала свой домишко и проживаем его. Вы у меня дождетесь лагеря, я вас в лагерь упеку. Я говорю: воля ваша. А я жизнь жила, грешила и должна понести наказание за грехи. Но начальник зашумел: враг! враг! самый настоящий враг! пишите акт (к секретарю). И проводили меня опять под замок.
Ну, дорогие, спешите убраться из Куймани быстрее, а то и Иру и всех размечут, а я прошу вас, надейтесь и молитесь – Бог не без милости, нигде Своих рабов не оставит без помощи, и молитесь Богу, чтоб Он укрепил Своих рабов, привет мой всем, всем и спасибо вам за ваши труды. Простите меня. Храни вас Господь и Его Пречистая Матерь.
Дорогая Варя! Как ты? Как твое здоровье? Чего тебе на память, сама не знаю, возьми себе для халата дедушкин пояс, на отделку, и еще чего найдешь.
Не забывай Бога, ребенка окрести, если некому, то бабушка любая или сама, достань святой водицы, а самое лучшее, Софья Ивановна у себя сами окрестят – это и папа всегда говорил бабке делать, а некрещеного не оставь. Будь здорова, пекитесь вместе о всех детях и Лене, и о их выезде к Тимофею. Ну, будьте здоровы, ваша мать. Храни вас Господь».
Вот и все
Хионию Ивановну приговорили к восьми годам исправительно-трудовых лагерей. Ее отправили в город Шацк Рязанской области. До последнего вздоха верная супруга верила в то, что ее муж жив, и надеялась его увидеть. В конце мая 1938 года тюремные врачи обследовали Хионию и сделали вывод, что ей требуется медицинская помощь. Медики предложили уполномоченному НКВД отпустить ее на свободу, что даже не противоречило законодательству. Начальник отказал, ссылаясь на то, что Хиония Ивановна «высказывалась против советской власти».
Только через шесть лет Хионию освободили из заключения, когда она была совершенно немощной и ее скорая кончина была очевидной. После освобождения она очень просила, чтобы ей помогли добраться поближе к могилам дорогих покойников, что и было сделано. Последние дни своей жизни Хиония Ивановна ничего не ела, а только молилась, благодаря за все Бога. В декабре 1945 года исповедница Хиония мирно скончалась.
