Монастырь имени Крупской

Двойная игра

В 1922 году Мария, дочь священника и сельская учительница, решила принять монашество. Но монастыри в те годы гонений на христиан не создавались, а разрушались. Новопостриженную мать Анну (Марию Благовещенскую) это не смутило, она собрала близких по духу подруг и вступила в монастырскую общину, названную «сельскохозяйственной артелью». Дочь местного пономаря отдала сестрам свой домик. Сестры жили по монастырскому уставу и работали. Дело было в селе Захарьино под Борисоглебском, в Ивановской области.

Вскоре власти стали требовать, чтобы «артельщицы» вступили в комсомол, а потом и в партию.

Духовник монастыря, архимандрит Никон (Чулков) верил, что богоборческая власть долго не продержится, потому счел, что комсомол с партией сестрам не помеха, и благословил некоторых сестер, в том числе и мать Анну, стать «коммунистками».

Он объяснял, что на собраниях ничего говорить против веры не надо, и просил терпеть.

Матери Анне и другим сестрам такое послушание показалось сверхтяжким, они и на исповеди каялись в том, что ходили на собрания и вступили в партию. Но терпели. Как описал в своих воспоминаниях обстановку священник церкви села Захарьино, о. Никон благословил сестер «при­кры­ва­ясь ли­чи­ной без­бо­жия и слу­же­ния со­ци­а­лиз­му в ли­це со­вет­ской вла­сти и ВКП(б), со­хра­нять внут­рен­нее бла­го­че­стие, ве­ру и мо­на­ше­ское по­слу­ша­ние и тер­пе­ли­во ожи­дать кон­ца двой­ной иг­ры».

В 1930 году в общине было уже 105 человек. Девушки освоили не только ведение сельского хозяйства, но и становились каменщицами, плотницами, устроили восемь предприятий: кир­пич­ный, дег­тяр­ный и ко­же­вен­ный за­во­ды, ва­ляль­но-ка­таль­ную, швей­ную и са­пож­ную ма­стер­ские, куз­ни­цу и вет­ря­ную мель­ни­цу. Занимались вырубкой леса, а на вырубках сеяли рожь-пшеницу. И конечно, был огород, настоящий монастырский, с подчистую выполенным сорняком, с парниками, а еще дивный, ухоженный сад.

Архимандрит Никон часто навещал сестер. Вечером, после дневных послушаний, все собирались в одном доме, обсуждали свою жизнь, пели. Мать Анна очень любила такие вечера. Она на своем месте, вместе с близкими по духу людьми, с ними служит Богу, хотя бы и в стране советов.

«Яр­кий об­разе­ц ге­ро­и­че­ской борь­бы тру­дя­щей­ся кре­стьян­ки за свое рас­кре­по­ще­ние»

В 1928 году артели присвоили почетное название Первомайской сельскохозяйственной коммуны имени Крупской. Коммуну ставили в пример другим, называли образцово-показательным хозяйством. Когда приезжали с проверкой, сестры угощали всех вкусным обедом, проводили экскурсию по хозяйству. Члены комиссии уезжали очень довольными.

Журналисты советских изданий писали о хозяйстве имени Крупской:

«Пер­во­май­ская жен­ская сель­ско­хо­зяй­ствен­ная ком­му­на име­ни Круп­ской яв­ля­ет­ся наи­бо­лее яр­ким об­раз­цом ге­ро­и­че­ской борь­бы тру­дя­щей­ся кре­стьян­ки под ру­ко­вод­ством ком­му­ни­сти­че­ской пар­тии за свое рас­кре­по­ще­ние».

«Ком­му­нар­ки ком­му­ны име­ни Круп­ской по­ка­за­ли, что они креп­ко дер­жат в ру­ках зна­мя Ле­ни­на, что ком­му­на раз­ви­ва­ет­ся и крепнет имен­но на ба­зе ро­ста про­из­во­ди­тель­но­сти тру­да, на ба­зе об­ще­го кол­лек­тив­но­го тру­да».

«На­до пря­мо ска­зать, что вся жизнь и рост ком­му­ны име­ни Круп­ской — геро­изм и са­мо­от­вер­жен­ность ком­му­на­рок. За пле­ча­ми ком­му­ны де­вять лет упор­но­го тру­да.

Уме­лое со­че­та­ние пра­виль­но­го адми­ни­стра­тив­но-хозяйствен­но­го и пар­тий­но­го ру­ко­вод­ства с вы­со­ким ка­че­ством мас­со­вой ра­бо­ты вы­дви­ну­ли ком­му­ну, как жен­скую, на од­но из пер­вых мест по Ива­нов­ской об­ла­сти, а по­жа­луй, и все­го Со­вет­ско­го Со­ю­за.

У ком­му­ны мно­го за­слуг пе­ред го­су­дар­ством».

«Чле­ны ком­му­ны жи­вут еди­ной спло­чен­ной се­мьей. Они твер­до уве­ре­ны в ко­неч­ной по­бе­де ком­му­низ­ма, и ни­ка­кие хо­зяй­ствен­ные труд­но­сти их не пу­га­ют. За­кал­ку в борь­бе за но­вую ком­му­ни­сти­че­скую жизнь, за жизнь кол­лек­тив­ную ком­му­нар­ки на­кап­ли­ва­ли в те­че­ние дол­гих лет. Путь, прой­ден­ный ком­му­нар­ка­ми, — это путь упор­но­го тру­да и же­сто­чай­шей борь­бы с клас­со­вым вра­гом».

«Во­круг сель­ско­хо­зяй­ствен­ной ком­му­ны было создано ши­ро­кое об­ще­ствен­ное мне­ние, иду­щее за пре­де­лы об­ла­сти. В ре­зуль­та­те ком­му­на по­лу­чи­ла на все­со­юз­ном смот­ре на луч­шую кол­хоз-ком­му­ну тре­тью пре­мию».

«По дан­ным Обл­кол­хоз­со­ю­за, коммуна имени Крупской счи­та­лась луч­шей в об­ла­сти. Озна­ко­мив­шись с циф­ра­ми ро­ста, хо­зяй­ствен­ным эф­фек­том ком­му­ны, рас­ста­нов­кой сил по участ­кам, по­быв на со­бра­ни­ях ком­му­на­рок, у ме­ня и всей ко­мис­сии не воз­ник­ло ни­ка­ких по­до­зре­ний. То­ва­ри­ще­ское от­но­ше­ние ком­му­на­рок, их невоз­му­ти­мое по­ве­де­ние оста­ви­ло хо­ро­шее впе­чат­ле­ние».

С 1926 го­да «ком­му­на» по­лу­чи­ла кре­дит и без­воз­врат­ные ссу­ды от го­су­дар­ства до 30 ты­сяч руб­лей, а также трак­тор.

Разоблачили

Гонения на Церковь свирепели. В 1930 году власти закрыли Воздвиженский собор, в котором служил духовник монастыря архимандрит Никон. Пришлось ему переехать в другое село, встречи с сестрами стали более редкими. Мать Анна радовалась каждой минуте общения с духовным отцом, жизни в монастыре. Она понимала, что монастырь, действовавший почти десяток лет во времена гонений – чудо.

Матушка чувствовала, что ее скоро арестуют, а монастырь закроют. Мать Анна даже продумала заранее свой допрос, решив говорить как можно меньше, чтобы ненароком не сказать лишнего. Ее взяли под стражу в ночь на 30 апреля 1931 года вместе с начальницей общины и еще двумя сестрами.

Вначале мать Анна думала, что их арестовали за то, что монахини не хотели объединять свою «коммуну» с соседним колхозом. Она не знала, что представители власти с определенного времени догадывались о существовании монастыря под видом коммуны. Поэтому матушка, чтобы не выдать никого из сестер и истинной цели создания общины писала в протоколе:

«Я — член ком­му­ны име­ни Круп­ской с 1922 го­да. До 1922 го­да я учи­тель­ство­ва­ла, а в 1922 го­ду, от­ка­зав­шись от учи­тель­ской долж­но­сти, я все свои си­лы и здо­ро­вье ре­ши­лась от­дать на со­зда­ние круп­ной ор­га­ни­за­ции, ка­ко­вой яв­ля­ет­ся на­ша ком­му­на… И вот, эта друж­ная, тру­до­лю­би­вая се­мья не от­ка­за­ла мне в мо­ей прось­бе — быть при­ня­тою в чис­ло ее чле­нов, и я, как уже ска­за­ла, рас­став­шись со шко­лой, всту­пи­ла в это об­ще­ство де­виц, за­дав­ших­ся це­лью до­ка­зать на де­ле свою мощ­ность, свою неза­ви­си­мость от муж­чи­ны, до­ка­зать, что дей­стви­тель­но жен­щи­на мо­жет управ­лять го­су­дар­ством.

С 1922 го­да ком­му­на на­ша все рас­тет и рас­тет и, вме­сто де­ся­ти че­ло­век (как, пом­ню, бы­ло при мо­ем вступ­ле­нии), чис­ло чле­нов ком­му­ны вы­рос­ло уже до ста. Вме­сто ма­лень­кой вет­хой из­буш­ки сто­ят уже боль­шие до­ма, и ком­му­на на­чи­на­ет ма­ло-по­ма­лу при­ни­мать вид ма­лень­ко­го го­род­ка…

По­се­ти­те­ли на­ши все­гда вы­ска­зы­ва­ют свой вос­торг и удив­ле­ние, что жен­щи­ны, ис­клю­чи­тель­но жен­щи­ны, так дель­но, тол­ко­во мо­гут ве­сти свое хо­зяй­ство.

Мно­гие изъ­яв­ля­ют же­ла­ние усво­ить все это и устро­ить у се­бя до­ма нечто по­доб­ное.

Такие от­зы­вы для нас очень цен­ны, они до­ка­зы­ва­ют, что и мы — “ба­бы” при­но­сим го­су­дар­ству на­ше­му по­силь­ную по­мощь. Вполне на­де­юсь, что и впредь го­су­дар­ство бу­дет по­мо­гать нам во всем необ­хо­ди­мом, а мы, все бо­лее и бо­лее со­вер­шен­ству­ясь в ве­де­нии пра­виль­но­го сель­ско­го хо­зяй­ства, то­же бу­дем по­мо­гать го­су­дар­ству, на де­ле до­ка­зы­вать, что ба­ба — че­ло­век и не ху­же муж­чи­ны мо­жет ве­сти хо­зяй­ство, бу­дем с боль­шой ра­до­стью де­лить­ся сво­им опы­том с на­ши­ми по­се­ти­те­ля­ми, предо­сте­ре­гать их от оши­бок, ко­то­рые пе­ре­жи­ли са­ми».

Следователи спрашивали об отце Никоне. Мать Анна отвечала, что отца Никона не видела с 1921 года. После нескольких допросов Анну освободили. Община отправила монахиню в командировку в Мологу, но в скором времени сотрудники ОГПУ ее там нашли, арестовали и под «агентурным наружным наблюдением» доставили в город Иваново. Следствие завершилось в 1932 году. Монахиню Анну приговорили к трем годам ссылки в концлагере.

Мать Анна вины в «контрреволюции» не признала

После освобождения мать Анна стала работать псаломщицей в сельской церкви Ярославской области. К себе в дом она взяла одинокую бедную девушку, которая тяжело болела. В конце сентября 1937 года мать Анну снова арестовали. На допросе следователь обвинял монахиню в руководстве тайной контрреволюционной организацией:

«След­ствие рас­по­ла­га­ет до­ста­точ­ны­ми ма­те­ри­а­ла­ми, ко­то­рые ули­ча­ют вас не толь­ко в том, что вы бы­ли свя­зу­ю­щим зве­ном меж­ду Ни­ко­ном и контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пой, но и в том, что вы по­сле ухо­да Ни­ко­на на неле­галь­ное по­ло­же­ние ста­ли ру­ко­во­дить контр­ре­во­лю­ци­он­ной груп­пой и да­ва­ли участ­ни­кам ее ука­за­ния по контр­ре­во­лю­ци­он­ной ра­бо­те…»

Несмотря на требования признать свою вину и угрозы, Анна спокойно отвечала: «Ни­ка­ких по­ка­за­ний дать не мо­гу, так как ви­нов­ной се­бя в этом не при­знаю». Тройка НКВД приговорила монахиню Анну к расстрелу. Приговор был приведен в исполнение 11 марта 1938 года в городе Ярославле. Место захоронения святой мученицы остается неизвестным.

Много и других членов общины было арестовано и расстреляно. Власти проводили «жест­кую чист­ку чле­нов ком­му­ны от чуж­до­го эле­мен­та и быв­ших мо­на­шек».

Но около сорока сестер осталось жить в общине и тайно продолжили соблюдать ее традиции и уклад монастырской жизни. Для того, чтобы полностью уничтожить общину, власти соединили ее с коммуной «Новая деревня». Новые владельцы полностью разграбили имущество монастыря.

Несколько сестер уцелели после ссылок и лагерей. После лагерей им было запрещено общаться и возвращаться в эти места, но некоторые все же вернулись и доживали свой век здесь. Последняя из сестер умерла в 2004 году.

Мать Анна (Благовещенская) и другие монахини, невинно пострадавшие во время гонений, стали святыми преподобномученицами, и «не хуже мужчин».    

При подготовке статьи были использованы материалы книги «Игу­мен Да­мас­кин (Ор­лов­ский). Жи­тия но­во­му­че­ни­ков и ис­по­вед­ни­ков Рос­сий­ских ХХ ве­ка». Фев­раль. Тверь. 2005.