Мне дали кулаком в лицо и покрыли матом. Это был лучший отпуск в моей жизни

В селе Давыдово Ярославской области неподалеку от храма и домов стоят четыре вагона РЖД. Кажется, что они свалились туда с неба – иначе объяснить появление таких артефактов далеко от вокзалов и железных дорог, буквально в чистом поле, трудно.

Зимой вагоны пустуют и покрываются снежными шапками, а летом в них закипает жизнь. Вот уже 20 лет в июне и июле их заселяют волонтеры, которые приезжают на программу «Особое лето в Давыдово».

В начале осени принято подводить итоги трех летних месяцев, вспоминать отпуск. И если многие из нас выбирают провести время на море, в семейном путешествии или на даче, то волонтеры приезжают в Давыдово не за классическим отдыхом. Каждый день они проводят рядом с особенными ребятами, пользуются уличными туалетом и душем, исполняют множество бытовых обязанностей, какие бывают в селе. 

Как бы странно это ни звучало, все они потом хотят вернуться и вспоминают время в Давыдове как один из лучших отпусков.

Этим летом наша корреспондентка познакомилась с несколькими волонтерами смены и собрала их воспоминания о двух неделях в Давыдове.

В первый день мне сказали: «Возможны драки»

Стас, Краснодар

– Я только устроился на новую работу, прошло всего две недели. Как вдруг увидел пост о наборе волонтеров на программу в Давыдово. Заинтересовало, что это будет в селе. Значит, там тишина, природа, виды. То, чего не хватает в городе. Хотелось и волонтерского движа, компании. Ну, и заняться делом милосердия, конечно. Пришлось уговаривать работодателя, он вошел в положение и дал отпуск.

До этого я крайне редко видел людей с ментальными особенностями. Не знал, чего ожидать. В первый день мне сказали: «Возможны драки». Я подумал, что чем-то мне это даже нравится – не быть трусом, учиться не отворачиваться от человека из-за его особенностей.

Моим подопечным был Виталик из Санкт-Петербурга с диагнозом РАС, я был с ним в паре с волонтером Аленой. И буквально в первые дни нашей работы случился конфликт. Виталик стал плохо себя вести, перевозбудился. Мы позвонили его маме и ждали ее, в это время я его сдерживал. Он начал кусать меня, и как только я отпустил – ударил по лицу. А после ударил и маму Вилену, что было еще грустнее. Потом ему дали капель, и он надолго ушел спать.

Я не держал на Виталика обиды, понимал, что он болеет, что был не в себе. Больше волновали мысли о том, как вести себя дальше. Мы пообщались с его мамой, узнали, что сейчас у Виталика очень тяжелый момент в жизни и из-за этого его состояние обострено.

На следующий день Виталик вел себя как обычно. А потом, уже гораздо позже, вдруг сказал: «Стас, прости». Я сразу понял, о чем он, и ответил: «Я прощаю».

На протяжении всей смены Виталик постоянно говорил сам с собой, закрывая уши руками. Чем больше он беспокоился, тем сильнее уходил в это. Сначала мы пытались угадать, что он говорит, но Виталик каждый раз расстраивался, если мы ошибались. У него проблемы с дикцией, и разобрать не всегда было просто.

Потом нам помогла его мама и оказалось, что он рассказывал значимые моменты своей жизни. И это означало, что он доверился. Мы решили, что лучше не вступать в разговор, пока точно не расслышим его слова. И так его настроение стало лучше, он радовался, что его стали понимать.

С Виталиком мы вместе работали, перетаскивали доски. И в какой-то момент после работы он на час замолчал, просто сидел и смотрел куда-то. Мы тогда подумали, что это чудо. Мы с Аленой надели на него наушники, и он обнял нас, сильно прижал к себе.

Я очень радовался каждый раз, если нам удавалось отвлечь Виталика от его тарабарщины. Он постоянно напряжен, постоянно в тревоге, у него трясутся руки. А в эти моменты он хоть немного отдыхал.

Мама с Виталиком всю жизнь, и ей бывает трудно посмотреть на него со стороны. Виталик же на нее реагирует более резко, чем на других. А нам удавалось находить новые решения привычных ситуаций. Например, Виталик всегда кладет себе в тарелку очень много кетчупа. Мама просит его остановиться, и он в ответ только показывает кулак. А я придумал говорить: «Можно мне кетчуп?» И каждый раз он сразу же отдавал.

Я смотрел на Вилену, на других мам. Мы с ребятами проводили всего несколько часов в день, а мамы с ними всегда и везде на протяжении жизни. И все они настоящие героини.

Грустно, что мало отцов остается в семьях с особенными детьми. Хотя в лагере было двое пап, и я очень их уважаю. Я думал и о своем будущем отцовстве. Если у меня будет особенный ребенок, я, естественно, не откажусь от него. Это крест, это очень тяжело, но это и благословение. Значит, Господь тебе так доверяет, что уверен – ты это выдержишь.

Я раньше совсем не знал, что это за люди, особенные. Это был закрытый для меня мир. И мне теперь очень грустно, что большинство людей не представляют, как себя с ними вести, от недостатка просвещения. Нужно специально искать информацию, просто так ты не узнаешь об этом, в школе не расскажут. А родители таких детей сидят дома и не могут нормально жить, боятся осуждения.

Эти люди непринимаемы большей частью мира. И они очень нуждаются в любви. Одних любить проще, других сложнее, но любить нужно всех – даже если с кем-то трудно общаться. Давыдово мне показалось раем, потому что там доброе общество, где принимают особенных, относятся к ним как к равным. Там открытые люди, нет заборов, все знают друг друга и помогают. В таком обществе и доброе дело делать проще.

Я точно душевно и духовно вырос за эти две недели. Я знаю теперь, кто такие особенные. И не буду держаться в стороне, если встречу такого человека. Помогу, когда нужна будет помощь. Не отвернусь, если особенный человек захочет меня обнять. Они очень открыто проявляют свою любовь, и им нужно отвечать взаимностью.

Я с радостью пообщаюсь и с родителями особенных детей, если встречу на улице. Мне хочется, чтобы они видели: кто-то понимает их, знает, как им тяжело.

Я хочу заменить слово «особенный» на «уникальный»

Алена, Томск

– Я думала, что никуда не поеду летом, собиралась заняться ремонтом и другими бытовыми делами. Но потом решила, что хочу вырваться из круга суеты и забот. И тут мне попалась волонтерская анкета.

До этого я никогда не работала с особенными детьми. У меня не было страха, было только непонимание, что делать. Но я знала, что еду к людям, которые близки мне по ценностям. Это придавало уверенности.

В первый же вечер у нас прошло знакомство с особенными ребятами. Я наблюдала за ними, но ничего не могла понять – как они различаются между собой, какие у них диагнозы, поведение. Зато благодаря этому у меня не было затруднения в общении с ребятами. Я со всей своей жизнерадостностью подбежала к Виталику, своему будущему подопечному, и сказала: «Привет, будем знакомы!» Поздоровалась как с обычным человеком, на позитивной ноте.

Со временем я стала понимать, что передо мной человек, который сильно отличается от меня. Диагноз Виталика, аутизм, сопровождается особым поведенческим профилем – патологическим избеганием требований. Я замечала, что Виталик расстраивался, когда его не понимают или когда у него что-то просят. Из-за этого нарастало напряжение.

Ребята вообще все считывают – мимику, жесты, слово, интонацию. Как будто у каждого действия становятся более яркие краски. Я стала внимательнее относиться к своему поведению и успокоилась. Следила за тем, что говорю, – перестала продавливать, требовать, поучать. И моя размеренность во внешнем не только передалась Виталику, но и подействовала на мое внутреннее состояние. Получается, я вынужденно расслабилась, и благодаря этому смогла отдохнуть, вырваться из своей повседневной круговерти.

Я напиталась чистым, настоящим общением за эти две недели. В конце лагеря проходила эстафета, в которой принимали участие и подопечные, и волонтеры. Мы так искренне друг за друга радовались, аплодировали, кричали, что было ощущение, будто волонтерам это нужно даже больше, чем особенным ребятам. Возможность максимально открыться, объединиться. Мне хочется помнить теперь, что мы теряем настоящее, когда пытаемся разграничить друг друга по каким-то условностям. Что нужно объединяться и не бояться искренности.

В Давыдове никому не нужно было притворяться. Мы этому учились у особенных ребят, ведь они не надевают на себя маски, как это делаем мы. Если скучно, говорят, что скучно. А радуются так, что все вокруг понимают, что им радостно. Когда у Виталика было хорошее настроение, то он начинал «летать» – размахивал руками и подпрыгивал. Ни капли притворства.

Во время лагеря я стала размышлять о своем понимании нормальности. И подумала, что слова «норма», «особый» звучат для меня слишком сухо. Мне хочется теперь заменить слово «особенный» на «уникальный» или «неповторимый». 

Например, уникальность Виталика в его галантности. В том, как он одной только улыбкой очаровывает, располагает к себе. Еще в том, насколько он добр. Несмотря на все наши притирки и непонимания, я в нем разглядела неподдельную доброту. Он не всегда может проявить ее, иногда боится, но я знаю, что он очень добр.

Поразила меня и безусловная любовь, которую мама Вилена проявляет к Виталику. Это иногда так больно и тяжело. И я думаю, что нам нужен был этот опыт общения с ребятами именно для того, чтобы возрастать в любви. Господь создал нас разных, у нас у всех свои испытания в жизни, свои радости и тяготы. И первая эмоция, когда ты встречаешься с особенными людьми, – это страх. А там, где страх, там нет любви.

Все, что особенные испытывают к себе на протяжении жизни, – это жалость. А с ними нужно быть на равных

Габор, Москва

– Я не верующий, но с интересом и уважением отношусь к религии. Мы с другом давно хотели поехать в паломничество, больше ради шутки. И как-то на работе он рассказал мне про лагерь в Давыдове. Решили, что оба хотим попробовать, при этом не особо понимая, что там будет происходить. Я даже специально не читал никакой дополнительной информации, чтобы как можно больше эмоций испытать в процессе.

В то же время я вместе с бывшей женой учился в школе приемных родителей. Там мы получали много информации, которую хотелось применить на практике. И если у других участников была возможность использовать новые знания в общении с кровными детьми, то мне было не на ком.

Мы связались с представителями, мне рассказали больше о лагере, о храме, упомянули, что будут регулярные службы и молебны.

Я сказал: «Все отлично, но есть один нюанс. У меня татуировка демона на полруки». После этого мне пообещали перезвонить, но не перезвонили. Я взял ситуацию в свои руки: написал, что там изображен персонаж игры, который сам охотится на демонов. И мне ответили, что я могу приезжать.

Я сильно стеснялся, все вокруг было новым – я впервые был в селе, не знал Православия. Но одновременно все это было мне очень интересно. И в первый же день мы пошли в храм.

Там уже были семьи с особенными ребятами. Я стоял и разглядывал алтарь, как вдруг на меня накинулась огромная человеческая фигура. Это был Святослав, высокий парень весом больше 100 килограмм. Он висел на моем плече, вгрызался зубами себе же в руки и очень громко кричал: «А-а-а!» Учитывая, какая в храме акустика, это напоминало фильм ужасов.

Я оцепенел. Мне казалось, что это продолжалось очень долго. В какой-то момент подошла мама Святика, забрала его и извинилась. В этот момент я подумал: «Зачем я вообще сюда приехал? Я ничего не могу и не умею».

На следующий день я узнал, что Святослав будет моим подопечным. Ну, ладно. Он большой, и к нему не поставишь хрупкую девочку. Вскоре мне позвонила руководительница смены и попросила подойти вместе с моим другом, который тоже приехал из Москвы.

У маленького домика нас встретила мама и 26-летний молодой человек. Нужно было перенести кровать. Мы поздоровались, стали работать, как вдруг этот парень начал крыть нас матом и кидаться угрозами. Я как встал, так и сел. Было бы еще чем такое заслужить. Я подумал: «Слава Богу, у меня Святослав».

А вечером, на костре, мне сказали, что я теперь буду с Мишей, тем самым молодым человеком, которому носил кровать. Он впервые был в лагере, выглядел слегка агрессивно, и нужен был кто-то очень крепкий.

Всю ночь я не спал, потому что не знал, как выстраивать коммуникацию с ним. На следующий день он не пришел на завтрак. Я подошел к их домику. Постучался, открыл дверь, в ответ Миша сказал мне фразу с матом и дал кулаком в лицо. Коммуникация явно не клеилась.

Меня попросили хотя бы сидеть рядом с домиком и следить за Мишей. Я взял солнцезащитный крем, книжку и ждал. Через пару часов Миша стал время от времени приоткрывать дверь и прогонять меня. Я пытался очень спокойно с ним контактировать, и еще через несколько часов он вышел. Я стал сопровождать его везде на небольшой дистанции.

К концу дня мы с Мишей уже подружились. Ходили рядом, вместе гуляли, фоткались. А на следующее утро все повторилось. Общение клеилось только к концу дня, и мама Миши догадалась – я был похож на его куратора из реабилитационного центра, который над Мишей издевался. Поэтому с Мишей решили оставить моего друга Гошу, а мне передали восьмилетнего Егора.

С Егором было непросто. Но я открыл в себе удивительные качества – я узнал, что уровень моего спокойствия был недооценен. Как-то мы играли в песочнице, и я отказался нести совочек Егору по приказу. Он сначала плюнул мне в лицо, потом кинул песком. А я понял, что вообще ничего не чувствую, ни злости, ни гнева. Отряхнулся и продолжил с ним общаться как обычно.

Это был лучший отпуск в моей жизни. Я влюбился в этих детей, растворился в общении, которого никогда раньше не получал.

Мне очень помогла психолог Инга. В первые дни она рассказала нам, что естественная реакция человека на особенного – это страх. А когда этот страх преодолевается, появляется жалость. Им же она совсем не нужна, все, что они преимущественно испытывают к себе по жизни, – это именно жалость. И нам нужно себя вести с ними как с равными.

У меня было устойчивое ощущение, что это другой человек, но он не слабее, не хуже. При этом мне показалось, что у них есть функция, недоступная другим людям. Они заранее сканируют человека, ощущают его отношение к миру и другим людям. Дети могли легко подпускать к себе определенного волонтера, а другого сразу же отталкивать. Мне нужно много времени, чтобы разобраться в человеке, а они будто заранее его знают.

Они искренне не понимают, зачем врать, для них сложно злиться осознанно. В них как будто нет тех негативных черт, которые присутствуют в людях.

Мне нравится общаться с людьми вообще, а с особенными было даже интереснее, потому что это было нечто новое. Особое удовольствие я получал, когда удавалось выйти на новый уровень общения и деятельности.

В прошлом году был случай, когда я увидел, что во время общей активности один мальчик просто сидел на лавке. Мне сказали, что большего от него не требуют, потому что, когда он хотя бы сидит, это уже победа. А я не готов был в это поверить. И в конце концов он вместе со всеми таскал тележки и нарезал салаты. Я долго, методично работал с ним, и все получалось.

Если уделить больше внимания и перестроить подход, особенные могут очень многое. В обычной жизни я работаю тренером, и мне постоянно нужно учить людей тому, чего они раньше не умели. Это мне помогло. Я не думаю, что с ними что-то не так, и верю, что они все могут делать.

Раньше у меня не было никакого отношения к особенным. Теперь я думаю, что особенный – это просто другой. Я стал замечать, что на улице люди обычно отворачиваются от них, а я смотрю с интересом и даже хочу контактировать.

Этот опыт очень сильно продвинул меня в вопросе детей. У меня не было опыта общения с детьми, а теперь я убедился, что мне с ними очень легко, особенные они или нет. Открыл, что мне очень нравятся дети и я к ним готов.

Моя первая смена в Давыдове была прошлым летом, в этом году у меня не получалось присутствовать все две недели по финансовым причинам. Но я приехал на первые несколько дней уже как наставник для новых волонтеров.

Я снимал страх, шутил, расслаблял. Потом помогал не жалеть «бедных детей». Они не немощные. И к ним нужно относиться так же, как к своим друзьям.