Мама-маршал

Роль безумия в жизни и творчестве

— Юля, как вам удается дома работать, да еще так продуктивно – за 4 года – 6 книг, последняя невероятного объема – 725 страниц. У Льва Толстого хоть Софья Андреевна была, великая переписчица…

— Помощников у меня сейчас нет. Когда я брала детей, сначала помогали мои родители, потом  мама заболела болезнью Альцгеймера, и понадобилось ухаживать за ней. До недавнего времени помогал папа, но осенью, после смерти мамы, он переехал жить в другой город. Когда нужно посидеть с детьми, прошу друзей. Нянь и гувернанток у нас не было.

У меня нет отдельного кабинета (мы живем в обычной двушке), рабочие столы вызывают у меня приступ тоски, мне не нужна идеальная тишина для работы.

Книга, которая вышла второй, — «Улица Ручей. Накануне» — на самом деле моя первая книга. И все мои достижения (я о премиях) нужны были только для того, чтобы издали ее. Какое издательство будет читать рукопись в 700 страниц от неизвестного автора? Но это не значит, что конкурсные повести я писала не от души.

Перед тем, как начать писать, я много читаю и долго думаю. Это три разных процесса — читать, придумывать и писать, их лучше не смешивать. Довольно часто мне приходится брать интервью у специалистов — по радиотехнике, по военной хирургии, по химии… А читать и думать можно где угодно, даже если по тебе скачут четверо детей. В метро, в автобусе или когда жду детей с занятий.

Когда сюжет сложился, я начинаю писать, обычно час или два в день. Пишу в кафе в обеденный перерыв, в ванной, лежа на диване. Главное — писать регулярно. Так и накапливается потихоньку 725 страниц. А если не писать каждый день, ничего не получится. Морок рассеивается, ты вылетаешь из своего вымышленного мира.

Несколько раз мы вместе с детьми ездили на «литературные рекогносцировки». В Брест, в Волгоград, в Брянск, во Мценск. Однажды на осенних каникулах поехали все вместе в лесные дебри в заброшенный поселок на границе Брянской и Калужской областей. На место гибели 50-й армии в октябре 1941 года. Из окружения тогда вышли только 10 процентов.

Мне важно было увидеть эти места. Оказалось, что брянский лес осенью — это немыслимо красиво, в нем хотелось утонуть, замереть, застыть навсегда, как муха в янтаре.

Слава отчаянному таксисту, чью машину мы выталкивали из грязи и оторвали бампер! Дети воспринимают такие путешествия как лихое приключение, очень любят. «Безумству храбрых поем мы песню». Безумие — лучшее средство от хандры.

Война, баян, роман и травма поколений

— С чего начался интерес к военной теме у вас? Кто-то из родных сражался?

— Оба моих дедушки воевали. Но когда я начала писать роман, я знала о войне не больше, чем среднестатистический гражданин РФ.

Сейчас психологи часто говорят про травмы. У меня тоже есть травма, связанная с 9 мая. (Это я больше в шутку, если что). В детстве мне никогда не давали посмотреть Парад Победы по телевизору. У мамы и дяди (они близнецы) день рождения 9 мая, и меня всегда увозили в этот день праздновать в Подмосковье, где жили дядя, бабушка и дедушка. Только душа развернется в патриотическом порыве, как нужно бежать на электричку.

Со временем это стало мечтой идиота — попасть на Красную площадь и увидеть Парад Победы. Много лет я пыталась раздобыть заветный билет, но не получалось.

А лет десять назад мы стали приходить на Красную площадь с друзьями из хора – я в храме пою – мы пели военные песни под баян, на котором я играла, дарили цветы ветеранам… И к нам присоединялась огромная толпа, чуть ли не половину Красной площади люди заполняли. И все пели с нами вместе.

Мне очень нравится такой формат празднования — стихийный, от души, такое спонтанное веселье со слезами на глазах. Что-то в этом народном порыве было от того далекого мая 1945 года… случайные прохожие обнимаются и поздравляют друг друга, и человек человеку брат. После народных гуляний на Красной площади я обычно залезала на колокольню и звонила (я когда-то училась на звонаря).

Прошло несколько лет, и Красную площадь стали перекрывать для шествия «Бессмертного полка». Ничего не имею против этого движения, но стихийность уступила место организованности, а ходить стройными рядами мне уже не так весело. Хотя пару раз ходила.

— Роман рассчитан на подростков. Но, во-первых, подростки сейчас почти не читают, во-вторых, разве у них есть интерес к войне? Психолог Людмила Петрановская в своей знаменитой статье про войну и травму поколений говорит, что интерес у молодежи к войне уходит и это нормально.

— Статья Петрановской (кстати, пестрящая историческими мифами) была написана десять лет назад, сейчас уже все по-другому. Десять лет назад и раньше, в нулевые, был вакуум. А сейчас, кажется, возникла новая волна интереса к войне.

Моя подруга недавно видела, как семилетние дети играют в Великую Отечественную войну. Детям интересно, они часто про такую войну слышат. Недавно я видела, как возле школы кадетский класс марширует под «Катюшу». Двадцать лет назад я такого не замечала. Не думаю, что дело только в государственной пропаганде, я встречала подростков, которые прекрасно знают историю и блестяще разбираются в военной технике Второй мировой войны, и изучали они это все по собственной воле, а не по разнарядке от школы и не по госзаказу.

Наверняка есть какое-то психологическое объяснение, почему нынешним подросткам снова интересна война, но это вопрос к психологам.

Я могу согласиться с Петрановской только в том, что Вторая мировая война превращается в легенду. Это неизбежно. Живое прошлое становится историей, а история — абсолютным, эпическим прошлым.

Когда я начинала писать этот текст, думала, что получится повесть, с помощью которой я смогу удержать живое прошлое. Но время оказалось сильнее меня, оно диктовало свои правила, и повесть выросла в роман-эпопею. История становится легендой. Надувные тематические батуты «Рейхстаг» и водка «Победовка» в связи с этим явление неизбежное, хотите вы этого или нет. Но один, ощутив переход в легендарное время, решит выпускать колбасу с рекламным слоганом «Памяти павших будьте достойны» (реальный пример), а другой рискнет написать эпос.

Я старалась писать честно, без бронзы и позолоты, елея и фимиама.

А вообще проблема не в колбасе, причина появления колбасы лежит глубже: мы забываем свою историю, довольствуясь тем, что случайно где-то прочитали.

Я недавно спрашивала, кто знает, чем прославился маршал Катуков. Большинство ответило, что знает только улицу Катукова в Москве. Имя улицы часто оказывается последним хранителем памяти. С этим связано и название моей книги.

— А если подросток не в теме войны, ему может быть интересно? И какой возрастной ценз у книги?

— Он может просто следить за сюжетом, а заодно и просветится (вероятно).  В первом томе есть герои-пятиклассники, на такой возраст читателей я примерно и рассчитывала, от 12 лет и старше. Но когда в издательстве прочитали второй том («Отступление»), то решили, что лучше на всей трилогии поставить маркировку 16+ от греха подальше. Второй том получился довольно страшным.

— Ваши дети интересуются военной темой?

— Они видят мою одержимость и вовлекаются. Хотя я вроде ничего не делаю, чтобы вызвать их интерес. Специальных политбесед не провожу. Недавно Рита начала писать роман о войне. Взяла блокнот, списала туда несколько рассказов из интернета, показала мне: «Мама, я пишу роман». Я не стала разоблачать и говорить, что списывать нехорошо. Еще она пытается разучить на баяне «Катюшу». Марк рисует технику и собирает игрушечное оружие времен войны, часто ищет фильмы о войне на Ютубе. Илона любит петь военные песни и маршировать под них по квартире.

Мама-маршал в действии

Из рассказа Юлии Линде «Макатита»:

«В Доме ребенка моих двойняшек звали Багирами. Мальчика — Багиром, а девочку — Багирой, но никто их по отдельности не именовал, только во множественном числе, точнее, в двойственном. Видимо, родители были поклонниками небезызвестной пантеры… А еще они были цыганами. При усыновлении я поменяла им имена: Багиры стали Марком и Маргаритой, однако еще целый год продолжали ощущать себя одним целым, которое получило звучное имя Макатита (Мак + Тита).

— Малыш, как тебя зовут?

Хором:

— Макатита!

Приехав домой, первым делом двухлетние Макатиты сделали лихой кульбит над кроватками, причем синхронно. Не верите? Могу фото показать: разбег — кувырок в воздухе — вуаля! Вторым делом нарисовали на обоях живописную фреску с помощью «туалетного ежа», как они выразились. Третьим — устроили домашний фонтан в ванной… на полу: просто положили шланг от душа, и получился фонтан не хуже, чем на ВВЦ!

Еще были факелы, брошенные в мусорное ведро и тут же потушенные клюквенным морсом, еще Макатиты друг другу выстригли плешь в процессе игры «в памиха́ху» — пришлось брить обоих… . В общем, мне будет что вспомнить на пенсии».

— Дети у вас в семье девять лет (Марк и Рита) и семь (Илона и Иларион). За это время благодаря им вы что-то новое узнали о себе?

— Кажется, во мне проснулся маршал Советского Союза (смеется). Раньше командирских талантов не замечалось. Еще я не догадывалась, что у меня крепкая нервная система. Я научилась ко многому относиться с юмором или хотя бы с пофигизмом. Конечно, иногда я злюсь, даже впадаю в ярость: до появления детей в ярость я не впадала практически никогда. В общем, начинаю страшно орать басом – в хоре я часто исполняю басовую партию. Зычно командую: «А нупостр-роиться! Вытереть все, что нарисовали на стенах! Приклеить отодранные обои! Засекаю время!» И дети действуют.

— Ваши представления о жизни с приемными детьми отличались от реальности?

— Бессмысленно представлять что-то. Будущее никогда не угадаешь. Я училась в школе приемных родителей и была готова ко всему. Мне повезло, я бодрый сангвиник, и у меня нет ни малейшей склонности к депрессии. Я даже иногда думаю, может быть, мне надо пить какие-то таблетки, чтобы хоть погрустить иногда (для разнообразия). Антивеселянты.

— Что оказалось самым сложным в жизни с приемными детьми?

— Призывать их к порядку. Дети — огромная разрушительная сила. Марк недавно разбил окно футбольным мячом. Обычно дети разбивают окна снаружи, а у нас выбито изнутри. Мячи я обычно прячу в подъезде, но Марк втихаря пронес мяч домой и спрятал за кроватью. Отдельная история с учебой. Раньше мы со старшими делали уроки часами. Когда я перевела их в коррекционный класс, стало гораздо легче.

Но самое сложное — это постоянно отбиваться от проверок, которые организует школа. Почему-то считается, что если ты мамаша-одиночка с четырьмя не самыми здоровыми детьми, значит, наверняка не благополучна и где-то собака зарыта.

Ты неадекватна, чему подтверждение — рога на голове или разноцветные косички, – ну да, я сделала себе косички. Ну как людям объяснить, что рога ты накрутил не со зла, а несешь подвиг юродства? (Смеется). Короче, нетипичную мать, которая по непонятной причине еще не сдохла, надо обязательно поставить на учет и проверять каждый ее шаг.

Недавно вот у подъезда встретили незнакомые дамы, попросили предъявить документы и сказали, что пришли осматривать мою квартиру. Без предупреждения. Сказали, что из школы на нас донос написали. «Откройте, это НКВД». Смешно. Даже журналисты так бесцеремонно ко мне не заявляются.

В общем, пригласила их в удобное для меня время. Ни притон одиноких алкоголиков, ни тонны грязи дамы не обнаружили. У нас убирается клининговая компания, у меня аллергия на пыль и чистящие средства, и вдобавок нет желания лечь костьми со шваброй и дрелью на плече. Сломали что-то — вызываем мастера, запачкали — уборщицу. Мы же не в лесу дремучем живем. Нужна помощь — набирай номер.

Вы думали, коллективные проработки остались в советском прошлом? Ничего подобного. Меня регулярно вызывают на какие-то собрания, сажают перед учителями и зачитывают: «Ваши дети два раза забыли пенал, один раз потеряли сменку, три раза помяли тетради, вы препятствуете образовательному процессу.

А еще ваши дети стих не выучили» (стих они не выучили в тот день, когда были на похоронах бабушки). При этом вместо рабочих тетрадей им выдают файлы, которые я постоянно должна распечатывать за свой счет.

Иногда меня приглашают выступать перед студентами и школьниками, но в нашей школе – имени Героя Советского Союза А. Молдагуловой, где когда-то училась я сама, считают мамашей-фриком и позорищем.

Но в этом тоже есть огромная польза: должен же кто-то меня смирять, а то все хвалят и хвалят, награждают и награждают. Так и забронзоветь недолго.

Зачем в романе живые немцы

— Как вы решились на усыновление второй пары близнецов?

— Мне в этом очень помогла сотрудница Дома ребенка. Я взяла направление на посещение детей и услышала тираду: «Зачем вы за ними приехали? Их судьба — психоневрологический интернат, лучше вы себе родите здоровых, умных, а эти никогда не станут полноценными членами общества. Их изолировать надо».

Я пришла в несвойственную мне ярость и сразу же подписала согласие на усыновление. Захотелось срочно прочитать даме лекцию о нацистской программе «Т-4», там как раз предполагалось уничтожение детей с психиатрическими диагнозами.

— А потом приходилось сталкиваться с такими настроениями, осуждением?

— Фашизм сегодня пребывает в латентном состоянии. Поскольку он активно осуждается обществом, то до поры до времени спит, изредка всхрапывая. Нет почвы, на которой он мог бы разрастись. Меж тем, думаю, это было и будет всегда. И до Гитлера, и после. Начнем с анкеты на подбор ребенка, которую дают усыновителям. «Укажите цвет глаз, волос и возраст». У меня в книге есть похожая таблица, только она была создана для отбора в СС.

Мне все равно, кто эти дети — папуасы, французы, эскимосы… Я же пришла не капусту на рынке выбирать! А сотрудники опеки частенько удивляются: «Как это — все равно? Пишите тогда, как все пишут:  голубоглазые светловолосые славяне с первой группой здоровья». Только истинные арийцы, да. Другие не нужны.

— В романе будет что-то про фашизм как идеологию? Одна из сюжетных линий романа — история гениального музыканта, ставшего эсэсовцем. Это для сочувствия к «той стороне» или чтобы показать, как идея фашизма завладевает человеком и к чему это приводит?

— Какое может быть сочувствие к нацизму? Просто немцы довольно часто выступают в наших фильмах и книгах в роли безликой биомассы. Условные гансы и фрицы, которых советский супергерой щелкает пальцами, как блох. В чем тогда ценность нашей победы?

Иногда складывается впечатление, что люди считают нацистов особым сортом нечисти, которая самозародилась из вакуума, причем только у немцев и только сто лет назад. Но это не так. Нечисть получается из человека, из любого, даже гениального может выйти. Подхватить эту бациллу может кто угодно и когда угодно — при подходящих условиях. Поэтому мне хотелось изучить и показать клиническую картину заболевания.