Точка опоры
Зое 29. Университет в Новосибирске, работа на научной кафедре социальной работы и антропологии, чтение лекций, замужество. Несколько лет послушно покочевав по городам вместе с мужем-военным, она почувствовала, что браку пришёл конец. Работа тоже не радовала.
Тогда жизнь от внешних смыслов повернула к внутренним. Вера от привычного с детства «забежать в храм и поставить свечку» занимала все больше места. И хотелось ответов: «что ж все так нескладно у меня, красивой и умной». «Я раньше все восклицала: почему же Бог не даёт мне точку опоры? – делится Зоя. – А потом внезапно стала понимать, что точка опоры – Сам Господь».
Захотелось большего
У Зои, как у истинно активного человека, было давнее хобби – массаж. Училась она «для себя и близких», а потом захотелось большего.
«Однажды захожу в храм – объявление: «Набираем на курсы патронажных сестёр». То же объявление во втором, в третьем храме. И я подумала: почему не поучиться?» Так Зоя оказалась в училище сестёр милосердия при Свято-Димитриевском храме.
«Нас учили анатомии, фармакологии, сестринскому делу, – все очень глубоко, подробно. Конечно, было сложно. Я ведь еще подрабатывала, чтобы платить за съемную квартиру и как-то жить. Временами приходил вопрос: «Зачем это мне?» Но я уже чувствовала, что жизнь моя как-то складывается «вокруг Бога»».
После училища Зою направили работать в Свято-Спиридоньевскую богадельню, где она уже полтора года.
«Мою 20-летнюю брезгливость как рукой сняло»
«Как я только пришла работать, произошло удивительное. Двадцать с лишним лет я не могла преодолеть брезгливость. А когда пришла в богадельню, страх прикосновения к чужому телу словно рукой сняло.
Может, дело в том, что Свято-Спиридоньевская богадельня не похожа на то, что мы себе представляем при словах «пожилые в больнице».
Нет запаха «старости» и немытого тела, нет ощущения горести, грусти, нет постоянной недостачи пеленок, памперсов, нет облезлых тазов и кружек с отбитыми ручками.
Сама-то я никогда не думала, что буду работать с пожилыми. Но мне интереснее быть среди горшков и пелёнок, чем на «престижной» работе в офисе, где каждый думает, как бы дотянуть до отпуска, чтобы хоть на две недели сбежать. И вообще, есть известное выражение: найди себе работу по душе и ты не будешь работать ни одного дня. А жить и не получать от жизни удовольствие я не согласна».
Что главное в христианской конфликтологии
«Пока я не попала в богадельню, думала, что в нашем обществе вообще нет культуры управления. По крайней мере, в массе мест она очень невысока, – как конфликтолог-медиатор по своей первой профессии, я это остро чувствую. А в богадельню приходишь и поражаешься – как сёстры, которые не учились той теории, которую знаю я, умудряются поступать правильно просто по любви».
Вообще задача конфликтолога – не лезть в тот конфликт, где стороны не заинтересованы в его разрешении. Ведь у нас многие живут конфликтами, не могут без них. И вот в такой конфликт точно не надо вмешиваться – и пользы не будет, и останешься виноватым.
Проблема нашего общества, увы, – не разрешить конфликт, а доказать, что «я – прав».
Конфликты, бессмысленные разборки, коалиции, для нас это – форма отношений. Заберите у людей конфликт – им просто нечем станет жить!
В этом смысле Евангелие дает ключ: не ругаться, не дуться «они виноваты, я – хорош», а причины всех конфликтов искать, в первую очередь, в себе. Тогда исчезает почва воевать и можно начать спокойно жить и делать что-то полезное.
А наших управленцев я бы вообще посылала в богадельню на практику, – смеется Зоя, – потому что высший класс управленца, по-моему, – это поставить задачу подопечному с деменцией так, чтобы он её выполнил».
«Иногда мне хочется прийти и спасти тебя оттуда»
Примерно раз в год Зоя ездит к родителям в Новосибирск. Естественно, родители за дочь волнуются: «В моих разговорах с родителями богадельня до сих пор именуется «центром сестринского ухода». Ведь «богадельня» для людей их поколения – странное место, где никто ничего не делает, потому она и «богадельня».
Родителей, конечно, очень волнует материальная сторона. И то, чем я живу сейчас, они считают фантазией. Папа говорит, что я существую в придуманном мире, но когда-нибудь я вернусь, и тогда они с мамой успокоятся. А на самом деле мне есть, где жить, что есть, я нормально, на мой взгляд, одеваюсь. И работа – с важным для меня смыслом. Что ещё нужно?
Теми же вопросами иногда донимают подруги. Одна даже говорит: «Мне хочется прибежать и спасти тебя оттуда». А мне так же хочется спасти людей, которые весь день сидят за компьютерами и перебирают бумажки.
Большинство моих подруг и знакомых – люди невоцерковлённые (не люблю это слово), и мне сложно говорить с ними про мою работу: о болезни, старости, о боли так, чтобы не испугать. Мне очень этого хочется, но я пока не знаю – как? Я люблю своих родителей и подруг, и мне хочется разделить с ними то, чем я сейчас живу.
Впрочем, другая Зоина знакомая, послушав её рассказы, сама пришла работать в богадельню: «В этом нет моей заслуги – у человека просто была внутренняя потребность».
От восьми до восьми и потом накраситься
Зоя: «Представьте человека, которому больно всегда, и вот своей работой ты уменьшил эту боль на 10 минут, на несколько часов. А если еще у тебя выдалась минутка поговорить, и человек вспомнил, что когда-то он читал стихи?»
На разговор со мной Зоя приехала после суточного дежурства, по дороге еще заскочив на какой-то городской форум. Но глядя на неё, – симпатичную, изящно одетую, с нюдовым макияжем, – о таком режиме сложно догадаться:
«В богадельне мы работаем сутками. Приходим к 7.45. В 8.00 начинается день: раскладываем таблетки, молимся, идём завтракать. Потом меряем давление, проводим утренний туалет и везём завтракать насельников. Дальше – прогулка, либо свободное время. Гуляют бабушки, в основном, летом, хотя и зимой иногда, но для этого их надо одеть и вывезти, а это непросто. Ещё в четыре часа мы с сёстрами ходим на канон.
Канон Пресвятой Богородице – часть нашей «корпоративной» православной культуры. В течение получаса мы с сестрами и насельниками читаем-поем, просим о здравии, об устроении дел нашей богадельни.
Потом – досуг, кому-то читаем, кто-то смотрит кино, дальше ужин, лекарства, вечерний туалет, сон – для насельников. Сестра отключиться совсем не может – кто-то позвал, у кого-то вечером давление высокое/низкое – значит, нужно еще проверить, не стало ли хуже, и т.д.
И вот когда я выхожу после суток, – «набрасываю черты лица» (смеется), чтобы не было видно, что мало спала».
К одежде Зоя требовательна до сих пор. Любит актуальность и качество, уважает бренды. Странный спор, порой вспыхивающий в среде православных, – «надо ли женщине заботиться о своей внешности» – Зое совсем непонятен.
«Люблю выбирать одежду. У нас работают молодые сестры, которые умеют это делать со вкусом. Да, она закрытая, но бабской ее не назовешь. Мы научились сочетать элементы из разных стилей: бохо (наш любимый!), рустик, этно, сафари, арт-деко – при желании даже вполне закрытый наряд можно сделать привлекательным.
А вот так называемая православная «модная» индустрия вставляет палки в колеса: огромных денег стоит, а носить это, на мой взгляд, нельзя».
Свободное время Зоя проводит активно.
«В Москве огромный выбор всяких событий, причём часть из них бесплатные, надо только найти и зарегистрироваться. Это я вам как бывший работник сферы культуры говорю (кроме кафедры соцработы, Зоя работала и в культурно-досуговом центре)».
Что делать, если бабушка ворчит
«Я не понимаю, что значит «любимица среди бабушек», – это Зоя опять про работу. – Ты ко всем относишься одинаково – для меня это принципиальный момент. Да, они все разные. Но тут педагогический опыт помогает – когда я преподавала в вузе, любимчиков у меня тоже не было.
Надо просто очень чётко понимать, что ты приходишь помогать. Не исправлять, не «совершенствовать». Их надо принять такими, какие они есть. И ещё нужно понять, в насколько более выигрышном положении ты сама находишься.
Ведь мы – счастливые люди, только этого не понимаем. Мы можем сами выбирать, куда пойти, сами дойти до туалета, смотреть, читать, слышать, что нам говорят. Когда видишь людей, которые этого лишены, начинаешь понимать жизнь иначе.
В отношения бабушек мы не вмешиваемся – наше дело организовать уход. Но если бабушка целый день ворчит: «Бу-бу-бу», – её можно только пожалеть.
Счастливый человек ворчать не будет. А представьте себе, что вы не видите, не слышите, да ещё и ходите под себя, какое у вас будет состояние?
Вот нашим бабушкам «бу-бу-бу» я прощу, а человека, у которого есть руки, ноги, голова, и он всё равно сидит и ворчит, – понять не так просто.
Самая главная задача – как можно дольше сохранить активность наших старичков. Ухаживать за теми, кто полностью лежачий, проще – поднимать и поворачивать тело нас же учили.
Сравнительно просто всё сделать за бабушку, сложнее – набраться терпения и дождаться, когда она сделает что-то сама.
Мне, конечно, ещё расти и расти до сестёр. На практике нам показывали бабулечек и дедулечек, которые попадали в богадельню после месяцев отсутствия ухода вообще. Представьте себе человека в пролежнях, который три месяца ходил под себя. А они их выхаживают! Я вообще преклоняюсь перед нашими сёстрами.
На этой работе я могу расти, и потолка я ещё не достигла. И это не просто «сегодня я научилась ворочать её лучше, чем вчера».
Представьте человека, который испытывает постоянную боль, и вот своей работой вы уменьшили эту боль на 10 минут, на несколько часов. Разве это не важно?
А если при этом у тебя выдалась минутка поговорить, и человек вспомнил, что когда-то он читал стихи? И так каждый день».
Про свободу
После двух часов разговора я всё ещё не понимаю, кто передо мной, – а вдруг просто наивная идеалистка?
Зоя смеётся: «Ну, да, загнаться спасать мир – это, конечно, моя тема. Но, если у меня в квартире вдруг заведётся парочка бомжей, у меня самой это вызовет скорее недоумение, тем более, что квартира съёмная. Нет, сейчас моя поляна – это девять бабушек на моём этаже».
Я смотрю на Зою и думаю: «Кажется, она противоречит всем расхожим сценариям.
Нам твердят, что счастье – это где-то там, под пальмами. Или когда тебя понимают-ценят-любят-уважают.
А тут – конфликтолог-медиатор из преподов вуза пошел …в богадельню».
И опять Зоя смеётся:
«Свобода – это ощущение радости и благодарности. Если человек испытывает его, оказавшись на Бали верхом на дельфине, – пожалуйста. А мне в богадельне спокойно и радостно. Я здесь – свободна. Это чувство на сейчас, что будет через год, я не знаю.
Когда человек живет в мире с собой и живой верой, ему становится всё равно: Бали или не Бали. Сейчас я даже не хочу тратить силы, заглядывая в будущее, потому что мне хорошо в настоящем».
На этом мы расстались, и неуёмная Зоя отправилась искать, с кем бы в отпуске съездить на авиасалон. Потому что самолёты в небе – это тоже про свободу, и это красиво.
Фото: Павел Смертин
