Смерть меня ничему не научила. Но с женой я познакомился на кладбище

Бросить не трудно, трудно не начать

Однажды, вконец отчаявшись, Антон приготовил удавку, выпил водки, чтобы не так страшно было, и вдруг увидел Серафима Саровского – святой словно уходил от него. Это было так явно, так ощутимо, а оттого, что святой ушел, так нестерпимо оставаться в этом месте, что Антон, бросив все, убежал. А про Серафима – запомнил.

Эта удавка была уже второй в его жизни. «Я начал пить с 10-ти лет, а когда мне было 12, мама, думая, что делает доброе дело, обратилась к родителям моих друзей, и друзьям запретили со мной общаться. Все отвернулись, мир, который тогда не выходил далеко за пределы нашего двора, рухнул. Я забрался на технический этаж дома, повесился, и тут неведомая сила привела туда друга, он увидел меня, уже болтающегося в петле, и спас».

Чудесное спасение от второй петли жизнь не изменило. Начались дурные компании, мелкие хулиганства.

Правда, вне всякой очевидной логике, в 15 лет Антон крестился.

«До того я восхищался благородными разбойниками, их силой, бесстрашием, а когда вник в Евангелие, начал понимать, что, например, простить человека даже благородным разбойникам может оказаться не под силу.

Пришел к ребятам и сказал, что я теперь – христианин и „завязываю“».

Но – «бросить не трудно, трудно не начать». Зло так просто не отпустит. И вскоре Антон подсел серьезно, на героин. Пережил две клинические смерти.

«Помню одну из них. Я лежал на лестнице около своей квартиры, не мог пошевелиться, видел какие-то облака на небе… Сосед шел мимо, переступил через меня и позвонил матери в дверь. Помню, как выбежала мать, а дальше ничего не помню. Очнулся уже в больнице, схватил свои шорты, тапочки и побежал домой. Мама открыла дверь и так и ахнула: „Ты же в коме!” А я: „Где мой телефон? Меня пацаны ищут”.

Смерть меня ничему не научила. И нужда ничему не учила. Когда мать, устав от моих похождений, не зная, что ей делать, выгоняла меня из дома, я жил в лесу. На ночь разводил костер, к утру просыпался от холода.

Иногда спал на свалке в картонных коробках и однажды проснулся оттого, что меня вместе с коробкой тащит погрузчик. Я стал кричать и так еле спасся от пресса, который точно раздавил бы меня. Периодически меня сдавали в психушку. Но несмотря ни на что, я все время употреблял алкоголь, наркотики, все, что удавалось достать».

За серьезную драку в школе Антона перевели на домашнее обучение, и он еле закончил 9 классов. Мать работала в театре и предложила поступить в театральный техникум. Антон вырос в театре, театральная жизнь ему нравилась, и он поступил. Но бросил учебу, потом работал диспетчером грузовиков, периодически уходя в небытие.

«Я жил как во сне или в аду каком-то – понимал, что нахожусь в тупике, и не видел выхода. Но что-то человеческое, во мне, видимо, еще оставалось. У меня всегда был с собой корм для птиц, и мне нравилось кормить воробьев и приветствовать их, словно добрых знакомых. Если видел наркомана, который корчился от ломки, я делился с ним, хотя знал, что мне будет плохо через полчаса.

При этом я ходил в храм на службы, исповедовался, причащался. Однажды год прожил в Свято-Троицком Алатырском мужском монастыре в Чувашской республике, при этом – употреблял и там».

Пытаясь что-то изменить, Антон вспомнил, что не служил в армии, но его, понятно, не взяли. Тогда – решил жениться, в надежде, что новая жизнь, ответственность за семью отвлекут от наркотиков. В то время он жил в Нижнем Новгороде и за «поддержкой» отправился пешком в Дивеево к преподобному Серафиму Саровскому, который, по преданию, однажды сказал: «Кто приедет ко мне – будет гостем, кто придет – будет чадом». Шел с молитвой, четверо суток, ночевать в лесу было не привыкать.

И действительно, Антон женился, но продолжил употреблять.

Только став трезвым, я увидел, какой снег красивый

«В 2012 году к нам домой, по просьбе моей матери, пришел человек из реабилитационного центра под Санкт-Петербургом и пригласил там пожить. В Петербурге жил мой отец, а мне всегда хотелось быть рядом с ним. И я поехал».

Девять месяцев Антон провел в реабилитационном центре, начал помогать таким же зависимым, а потом – сбежал. И все же это были первые девять месяцев трезвости. «Я, только став трезвым, увидел, как красив мир – как цветут цветы, распускаются весной листья, какой красивый снег – и меня это так поразило!

В ту ночь, когда я ушел из реабилитационного центра, я молился в лесу, готовясь к Причастию (наступало воскресенье), потом решил идти к храму и спрятаться от холода – там подошел ко мне парень, достал пакет с наркотиками и предложил зайти к нему на огонек. Хватило сил отказаться.

Я устроился помогать строителю при храме в Пушкине, а спал у него в машине. Потом снял комнату в Питере и был счастлив, что у меня будет свой угол. К тому времени я уже был разведен – жена со мной намучилась за то время, что я употреблял.

Но что делать дальше, я не знал. Я снова ощутил себя в тупике. Вот – я трезвый, а что изменилось? Теперь-то я знаю, что у наркомана есть только три выхода: могила, тюрьма и реабилитационный центр. В центре работает комплексный подход: психологический, физиологический, социальный – только это и поможет уйти от зависимости. И то, что я там получил, видимо, продолжало как-то «работать».

Я знал о преподобном Серафиме Вырицком, знал, что он почитал святого Серафима Саровского, и решил пойти к нему, тоже пешком, труд не остается без награды! Только дороги я не знал и потому пришел уже к ночи, постоял у храма и поехал назад… На следующее утро проснулся – денег даже на проезд на работу до Пушкина не хватало. Такая тоска напала, что решил – все, пойду к тому пареньку, вколю себе „золотую“ дозу и – прощай. Выключаю телефон, и в последнее мгновение – звонок. Отец совершенно неожиданно позвонил и предложил помочь…

Я опять начал работать, обеспечивать себя, и изменил свое имя Антон на имя святых, которые так дороги мне, – Серафим! Мне было тридцать лет».

С женой мы познакомились на кладбище

Еще в то время, когда Серафим жил в реабилитационном центре, их возили на экскурсию на Никольское кладбище Александро-Невской лавры. Тогда Серафим решил, что, как выйдет из центра, обязательно сюда вернется – убрать листья у могил монахов. И вернулся.

У одной из могил – архимандрита Елеазара (Иванова), ставшего после св. Серафима Вырицкого духовником Лавры, – он увидел женщину, разговорились, та сказала, что поет в церковном хоре «Астрон», созданном отцом Елеазаром, и пригласила на спевку, которая как раз должна была начаться. Позже Серафим узнал, что это хор с давней историей, ежегодно, на Пасху и Рождество, проводящий благотворительные концерты, и поет хор в Троицком Измайловском соборе Санкт-Петербурга.

«Я молча посидел на спевке и решил, что им от меня что-то надо. А еще – чему это они все время радуются?» – вспоминал Серафим. Больше на спевки он не ходил, но продолжал приходить на кладбище, помогал певчим ухаживать за могилой старца. А через некоторое время там, на кладбище, познакомился со своей будущей женой – в канун праздника преподобного Серафима Саровского.

«31 июля 2016 года, придя на Никольское, я вдруг увидел прекрасную русскую женщину – русые волосы в косе, синее платье – она стояла неподалеку от могилы отца Елеазара. Я узнал, что это певчая хора Зоя.

Чтобы чаще видеть ее, я стал приходить на спевки и постепенно „влился“. Вроде бы ничего особенного не происходило на спевках, а я чувствовал себя словно в семье.

Через три года в храме Преображения Господня Иоанно-Богословского Череменецкого монастыря нас с Зоей повенчали под пение нашего хора. Через год родилась дочь Маша.

Мог ли я подумать когда-то! Я – трезвый, у меня есть семья, есть любимая работа. Я побывал в Иерусалиме, на Афоне, получил среднее образование, а этим летом – получу высшее.

Работаю я ритуальным агентом, и свою работу воспринимаю как служение, потому что знаю, что в трудную минуту человек, как правило, оказывается один, и ему нужна человеческая доброта и практическая помощь. Кладбища же я люблю с детства и чувствую себя там как дома.

А два раза в будни и два раза в выходные – я в хоре, потому что я – бас, и мой голос там необходим».