«Из голодовки устраивают шоу»

— Я считаю, что голодовка допустима только в крайних случаях. Прежде всего, когда это единственный способ спасти жизнь другому человеку. Мы на зоне не раз оказывались именно перед таким выбором – одну из нас выдергивали, чтобы заморить в карцерах холодом и голодом. И мы всегда объявляли голодовку до тех пор, пока она не вернется к нам живой. Голодовку бессрочную – если бы она не вернулась, умерли бы все. Заморить всю малую женскую зону власти не решались, и благодаря таким радикальным протестам мы все выжили. А в 36 мужской политической зоне за время, пока я сидела, погибло около четверти заключенных. Нас, конечно, было гораздо меньше (максимально – 11 человек), но ни одна не погибла, что для того времени чудо.

Могу рассказать про свою последнюю голодовку, которую я сняла, когда выполнили мое требование. У нас была на зоне Ядвига Беляускене, ровесница моей матери, пенсионерка. И вот КГБ подбило одну заключенную – не политическую, а которую специально к нам подсадили, и эта здоровая молодая девка стала нападать на пани Ядвигу. Это уже в перестройку, в 1986 году КГБ решило устроить нам еще и такой террор. Я один раз подвернулась и отбила пани Ядвигу, второй, и вообще мы старались не оставлять ее одну. Не знаю, почему жертвой выбрали ее. Именно в это время мне сообщили, что меня увозят в тюрьму, следовательно, я не смогу быть рядом с пани Ядвигой. И тогда я объявила бессрочную голодовку с требованием прекратить физический террор против политзаключенных малой женской зоны. В это трудно поверить, но мое требование выполнили. Я и в тюрьму КГБ в Киеве приехала, продолжая голодовку. Когда меня запихнули в камеру, уже еле держалась на ногах, но в эту же камеру кагэбэшники принесли мне письмо от моих соузниц – я знала их почерки, поэтому не сомневалась, что письмо подлинное. Они писали, что, как я и требовала, их теперь никто пальцем не трогает. Если бы я не получила доказательств, что мое требование выполнено, не сняла бы эту голодовку. А как еще молодая безоружная женщина могла заступиться за ровесницу своей матери? Я понимаю всю сомнительность такого способа, но митрополит Антоний Сурожский, которому я рассказывала об этой истории, не назвал мой поступок грехом.

Могут быть и другие ситуации, когда голодовка оправданна, но все же это крайняя мера, а сегодня ей, по-моему, злоупотребляют и этим дискредитируют саму идею голодовки. Я уж не говорю о случаях, когда объявляют бессрочную голодовку, а потом ее снимают. Из голодовки устраивают шоу. Не надо разбрасываться этим методом направо и налево. Если есть другие варианты, надо использовать их. А кричать «Волки, волки!» имеет смысл тогда, когда волки действительно приходят.