Бадма Башанкаев врачом-добровольцем уехал в Донбасс. «Спрашиваю: Это прилет был? и продолжаю оперировать»

– Как и когда вы впервые попали в Донецк?

– В марте. Мы всегда профессионально дружили с коллегами из Донбасса, они и запросили помощь. Старт дал мой коллега по хирургии и новой профессии – председатель комитета по охране здоровья ГД профессор Дмитрий Хубезов. Мощный хирург, организатор. Но так как одному ехать смысла мало, я позвонил друзьям, коллегам. В моей первой бригаде было около 10 человек. Мы приехали в Донецк и с тех пор, собственно, ездим. Кто-то трижды выезжал, кто-то – 15 раз, я – около 10 точно.

Наши поездки по 2-3 недели, меньше смысла нет. Так наиболее эффективно можно помочь здешней медицине. Недавно у меня началась самая длинная командировка в рамках мобилизации, я уже полтора месяца здесь и еще буду полтора-два месяца работать. Чувствую себя как космонавт, выпущенный на орбиту (улыбается).

– Как вы адаптировались к боевым условиям, к прилетам?

– Вначале я был в напряжении, конечно, и старался делать все плановые операции очень быстро. Донецкие коллеги еще отмечали: «Бадма Николаевич, а у вас всегда эта операция занимает, например, полтора часа?» Отвечал: «Тут слишком часто прилетает, поэтому ускоряемся и работаем быстро». Но не забывая рассказывать и показывать этапы операции. В Москве такая хирургическая манипуляция длилась бы 2,5 часа. А сейчас, спустя 8-9 месяцев, я уже спокойнее реагирую, интересуюсь у бывалых: «Это прилет был или отлет?» И продолжаю работать. Недавно снова приехала группа врачей со всей России – из Москвы, Костромы, Ставрополя, Уфы, Казани, Элисты. Тоже сначала эмоционально реагировали. А сейчас успокоились, пишут в чат: «Это прилет был? По больнице? Все живы? Сильные разрушения? Нет? И слава Богу. Приходите, приезжайте вечером на борщ, на домашнюю колбаску».

–  У вас были сомнения, страхи?

– Страхи были, скорее, у родственников, их можно понять. Мы им пишем, звоним, как только появляется связь, она тоже не всегда ловит. Врачей-добровольцев, что сразу соглашаются ехать сюда, объединяет выраженная гражданская позиция, желание помочь людям Донбасса, своим коллегам врачам и эдакая легкая «безбашенность». А иначе как определить людей, которые иногда 15 часов – сутки едут в часто обстреливаемый город? Вот мы с вами сейчас говорим, а недавно был прилет по двум корпусам больницы ДОКТМО, где наши квартируются и работают, неделю назад то же самое по больнице в Горловке. Дня два назад был прилет в поликлинику в Светлодарске. Сейчас самый спокойный город здесь – Мариуполь, много машин на дорогах, люди спокойно ходят. А в Донецке по улицам передвигаются перебежками.

«Я привык к деликатной хирургии, а тут вижу одну большую рану»

– Вы колоректальный хирург, широко известный именно по этому профилю в стране и мире. Оперируете сейчас по этой специфике или не только?

– Изначально, чаще всего колоректальный хирург – это общий хирург, который затем уже получил дополнительное образование по толстой кишке. И я около пяти лет был экстренным хирургом, работал, дежурил в простой городской больнице. Меня в Донецке чаще привлекают оперировать по толстой кишке. Но если я вижу, что у ребят на соседнем столе много работы и поступил новый пациент, молодой пацан с ранениями, мне несложно помочь.

– Вы раньше видели такие ранения?

– Только единичные такие случаи в моей практике были. Здесь же пациенты обычно поступают с тяжелыми ранениями сразу нескольких органов, а я привык к деликатной тонкой хирургии, когда мы оперируем аккуратно, без крови, чтобы не навредить пациенту.

Снаряды ничего не щадят в теле, поэтому анатомичность операций очень сложная. Если мы привыкли по слоям, клеточка к клеточке, сосудик к сосудику разбирать один орган, то сейчас видим иногда одну большую рану, которая включает все органы малого таза. Часто это одно сплошное месиво из плоти и костей, поэтому принципы оперирования меняются.

Если мы в обычной рутинной мирной хирургии можем сразу все зашить, ушить и все будет хорошо, то при минно-взрывной, боевой, осколочной травме то, что мы видим сразу, – обычно не то, что есть на самом деле. Есть первичное проявление раны, раневой канал, но вокруг нее еще будет зона гидростатического удара и вторичного некроза. И сразу ушивать и надеяться, что все срастется, нельзя. Наоборот, надо подождать, пока все поврежденные ткани себя проявят, перевязки, и потом уже можно делать операцию красиво и восстанавливать. Так из тонкого «реконструктолога»  я превратился в менее щадящего хирурга и занимаюсь сейчас другой хирургией.

– Когда вы впервые в Донецке увидели пациентов с минно-взрывными и осколочными травмами, что почувствовали, как с человеческой, так и с профессиональной точки зрения?

– С профессиональной – это наше хирургическое, травматологическое, анестезиологическое, врачебное братство. Я горжусь и благодарен своим друзьям, которые приехали со мной. И я, и мои коллеги помогаем всем, будь это мирный житель, наш военный или солдат ВСУ, такая наша работа. А по-человечески – очень жаль людей. Любая судьба после сложного ранения – большая трагедия. Дай Бог, сейчас человек выживет без больших дефектов. Но ему часто предстоит долгий период реабилитации, реконструктивные операции. И этот человек просто пошел на работу или на рынок. Так, недавно у нас тут разворотило снарядами «Галактику», это местный супермаркет типа «Ашана». «Галактика» горела аж два дня, и люди пострадали. А они всего лишь пошли купить продуктов. И так каждый день.

«Я человек от практики, мне важно помочь делом»

– В основном сейчас вы врачебную помощь раненым оказываете?

– Да, раненым мирным и военным. Наша задача – прикрыть спины, помочь коллегам, получившим много работы. Еще учу своим приемам и навыкам в хирургии толстой кишки, такой запрос тоже есть. Не только я так делаю, приезжает мой коллега, известный травматолог, специалист по хирургии спины Борис Сычеников. Он умеет маленькими инструментами, без больших разрезов не только грыжу межпозвоночную оперировать, но и осколки вынимает из спинного мозга. Приезжает Илья Денисов, один из ведущих анестезиологов-реаниматологов Москвы. Учит, проводит мастер-классы, дежурит, ставит руку молодым коллегам, кого еще можно научить новым современным принципам анестезиологии-реаниматологии. Приехал Максим Хавандеев, сердечно-сосудистый хирург, и с места, прям со старта показал приемы, которые облегчают работу, позволяют экономить лекарства. Много таких примеров.

Я рад, что приезжают не просто хирурги, спецы хорошие, но и люди, дающие скачок в образовании, новые знания. Потому что за восемь лет появилась легкая дидактическая, иногда и техническая просадка, скажем так. И современные, уже освоенные методики не доходили сюда.

Местным коллегам предстоит период привыкания, синхронизации/гармонизации системы здравоохранения к большой российской. Это будет непросто, иногда непривычно, надо будет отвыкнуть от некоторых местных «традиций и обычаев». А кто как не лучшие заведующие и специалисты со всей страны в этом могут помочь? Главное, чтобы слышали и слушали.

– Помните особенно тяжелые случаи?

– Если честно, это все в один долгий хирургический день сливается. Тяжело видеть «молодую» травму, оторванные конечности у юных совсем ребят. Очень непросто все это переживать. Не должно всего этого быть. Должен мир быть на этой земле, вот и все.

– А у вас получается найти слова для таких молодых людей? Пацан молодой плачет, потому что не будет ходить. Как с ним разговаривать?

– По идее, врач должен подбодрить, да. Но вот недавно пришел пацан 19-20 лет, у которого осколком выбило локтевой сустав. Сами руки, кисти целы, а локтя нет, рука висит как плеть. Подбодрить словами, это достаточно? Я обратился к московским коллегам, они обещали восстановить потерянный сустав, его примут на замену локтевого сустава, уже договорился. Это очень редкая операция, мне пришлось недели две-три, наверное, искать хирурга, который может это сделать и согласится. Мы провели дистанционный консилиум, совместно приняли это решение и поможем этому пацану. Сейчас донецкие коллеги долечат руку и сразу отправляем парня в Москву. Вот так я могу поддерживать. Я человек практичный, мне нужен результат. Поговорить можно, но и дело нужно. И так я общаюсь со всеми, кому могу помочь делом. Видно, что у людей светлеет в глазах, они понимают, что они не брошены.

– Что самое страшное вы видели за эти 10 месяцев?

– Самое страшное – это дети. Сам отец, говорить о раненых детях, о детях, которые будут всю жизнь жить со сложными дефектами, я не могу. Или о погибших детях. Это ужасно. Наверное, я плохой в этом отношении врач. Я всячески избегаю разговоров с их родственниками. Не могу просто, иначе сам буду рыдать с ними. Их горе, эта пустота, ее ничем не заполнить. Никакими словами.

«Я узнал, что могу жить почти без воды и что вокруг много отзывчивых людей»

– Что говорят вам люди, простые люди, как в больничных палатах, так и на улицах?

– Я ни разу не слышал никакого негатива. Все по-человечески благодарят: «Спасибо вам большое, братцы, вы молодцы, что приехали». Приехавшие в Донбасс врачи ведь оказывают поддержку не только профессиональную, но и душевную. Почти каждый день по больницам, центру города прилеты, а наш «дядя Юра» Казьмин ходит и перевязывает пациентов, ездит и разбирает, развозит гуманитарные грузы, которые ему посылают друзья. Это давнишний наш врач-волонтер, мой коллега из московской больницы им. Ворохобова, он с самого начала сюда ездит и очень много делает. Человеку 60 с лишним лет, он перевязывает сложных пациентов без каких-либо указаний. Когда ты молодой ординатор, тебе неохота этим заниматься, ты грезишь большой хирургией. А дяде Юре охота. И пациентам, да и самим врачам немного легче от этого. Он знает, почему он здесь. Это его жизнь.

– Что нового вы узнали о себе и о профессии за последние 9-10 месяцев?

– Что некоторые ранения, которые я в Москве, наверное, лечил бы по-другому, я могу врачевать иначе. У наших пожилых пациентов с онкологией такое повреждение организма от осколка было бы последним, и они бы не выжили, а молодые выживают, это хорошо. У нас здесь летальность, слава Богу, маленькая, выживает более 90% пациентов, кто приезжает в госпиталь/больницу. Еще узнал, что могу жить почти без воды, хотя это непросто. Перешел с обычной бритвы на электрическую и могу искупаться в 5 литрах воды. Научился любить термобелье, которое никогда раньше не носил. Еще с большим уважением стал относиться к военным медикам. Я и так их любил и уважал, но сейчас понял, что это величайшие хирурги и у них есть, чему поучиться.

И еще я убедился, что у меня, слава Богу, есть друзья. Хотя каких-то друзей я потерял, меня исключили из нескольких образовательных проектов в медицине за гражданскую позицию. И спустя полгода некоторые из тех, кто отвернулся тогда, сейчас пишут: «Николаевич, я был не прав, извини». Я стараюсь забывать и прощать. Время все расставит на свои места.

– А что касается простых людей, не врачей, что нового вы узнали о них?

– Я узнал об отзывчивости людей в нашей стране. Благодаря помощи нашего коллеги, батюшки Иоанна Перевезенцева из Рыбинска сюда каждую неделю-две приезжают простые люди, получившие навыки оказания медпомощи, курсы сестринской практики. И делают самую тяжелую работу – перестилают кровати, выносят утки, помогают с едой. С нами в командировку приехала Светлана Дербина из Костромы, менеджер из одной крупной компании. Я сомневался, брать или не брать, для меня работа с коллегами более привычна, а тут человек не из медицины. Но эта помощь оказалась очень нужной, я убедился, что надо продолжать такой опыт. Думаю, к середине месяца приедет от 10 до 30 девушек со всей России, которые хотят помогать сестрами милосердия, санитарками, которые прошли такие курсы на ВПШ, которые мы организовали с Дашей Лантратовой. Мы им честно объясняем: «Это не кино, вы не будете, как во времена Пирогова, в военном госпитале красиво стоять в белом одеянии у стонущего пациента и держать его за руку. Вы будете тяжело работать в прифронтовом госпитале. Согласны?» И люди соглашаются, едут помогать на общественных началах.

Нужны все, даже стоматологи

– Какая помощь нужна прямо сейчас?

– По-прежнему нужны анестезиологи, травматологи, хирурги, комбустиологи. На сроки 3-4 недели, не меньше. Есть невероятная потребность в акушерских анестезиологах. Нужны врачи общей практики. Это передовая от медицины, поликлиники оголенные сейчас стоят. Необходимы терапевты, которые будут просто сидеть на приеме и слушать, лечить тех же самых бабушек, что и дома. Потихонечку, думаю, это наладится. Мы сможем. Все специалисты нужны. И стоматологи тоже (улыбается).

– А младший и средний персонал?

– Медсестры-анестезистки нужны очень сильно, как и операционные, процедурные, перевязочные сестры. И санитарки, конечно, санитарки в России нужны всегда. Я не могу гарантировать оплаты, к счастью, у нас не про деньги, у меня все добровольцы. Но всем найдем кров, питание. Будут кушать при больнице, даже спать в тепле.  А доставку в госпиталя\больницы мы стараемся организовать. Можем заказать автобус из Москвы, можем встретить в Ростове на вокзале. Ждем всех, кто может и хочет помочь. Есть телеграм-канал – https://t.me/Bashankaev. В нем есть чат-бот, пишите.

Фотографии из личного архива Бадмы Башанкаева