Два часа жизни

Я работала сестрой по уходу за больными в одном сестричестве. Вспоминаю одну встречу.

Он лежал на старом диване, впитавшем в себя запахи мочи, кала, лекарств, крови, гноя, пота, грязи, квартиры, тела и самой болезни. Был ли это запах смерти? Нет. Это запах усталости, тщетности человеческих усилий зацепиться за  жизнь.

Запах – сложная составляющая в общении с тяжело больным человеком. Он въедается в твою одежду, кожу, волосы. Он поселяется в носу и даже через час и два после ухода от пациента остается с тобой. И как бы далеко или быстро ты не уходил от места болезни, ее запах идет с тобой.

Мой пациент – еще совсем не старый мужчина. Крайнее истощение. Тоненькие косточки, скрюченные и покрытые пролежнями черного цвета. Кожа уже не несла, не выполняла свои защитные функции. Она умерла быстрее своего владельца.

Мне предстояло подготовить пациента к госпитализации: вымыть, побрить, остричь. Но как это можно сделать, когда перед тобой не подающий признаков жизни человек?.. И нужно ли.

Я поздоровалась.

– Он вас не слышит. Он спит или снова потерял сознание, сказала жена.

В.И. действительно лежал с закрытыми глазами, не отвечал. Не было слышно дыхания.

– Только вы не говорите о хосписе, он не знает.

– А как вы завтра объясните В.И. отъезд из дома?

– Скажу, что едет в санаторий.

– В хосписе, Первом московском, имени Веры Миллионщиковой, действительно, очень уютно, красиво и тепло.

– Он просто очень боится больниц! Это там его довели до такого состояния.

Последовала долгая пауза.

– А может В.И. дома до конца остаться?..

Ни я,  ни она не знали, что этот конец наступит через два дня.

Когда был готов таз с теплой водой для мытья головы, В.И.  сделал первое осознанное движение. Скольких усилий это ему стоило, знает только он сам! Я не могу даже догадываться. Я держала его голову на своей руке, другой рукой поливала водой волосы. И в этот момент почувствовала, что он напряг шею.

В.И. помогал мне! Он пытался держать голову, он облегчал мои старания помочь ему.

Не знаю, как передать чувства, испытанные в тот момент. Кажется, ни одно слово не способно передать безмолвный диалог, где нет слов, а есть ощущение друг друга.

Я стала говорить с В.И.. Стала благодарить за его помощь, за его усилия. Стала шутить. Бесценным подарком прозвучали его слова: «не больно» и «спасибо».

«Не больно» – важнее. Так как было страшно дотрагиваться до тела, казалось, косточки просто сломаются от легкого прикосновения. Казалось, раны дышат болью.

Мешочки, которыми он был обклеен, для кала и мочи, длинные трубки усложняли процесс обтирания, но мы благополучно справились. В.И. даже пару раз дотронулся до моей руки. Казалось, он слушает мои мысли. Казалось,  он молчит, потому что хочет более точно понять, о чем я думаю. Или это я пыталась понять его? Предвидеть его мысли в его молчании.

Далее предстояла сложная процедура: я никогда не брила мужчин. Меня саму пугало собственное неумение, отсутствие такого опыта. Пугало то, что невольно могу сделать больно.

– В.И., простите меня! Я никогда не брила мужчину. Я волнуюсь и не хочу сделать вам больно. Но если вдруг сделаю, простите меня, пожалуйста. Это может выйти не специально.

В ответ В.И. моргнул закрытыми глазами, и вместе мы стали бриться. Вместе.

Он оттягивал верхнюю губу, чтобы удобней было выбрить жесткую щетину. Он поднимал вверх подбородок, чтобы я могла дотянуться до шеи. Он говорил со мной телом. Он знал, как помочь и делал это, периодически теряя сознание, уходя в недоступный мне мир. Тот, новый мир, принимающий его и наш мир, отпускающий его, где-то пересекались. Но он возвращался, в комнату, впитавшую в себя запах пота, крови, гноя, мочи и самой болезни.

После удачного бритья мы воспользовались парфюмерным  лосьоном. Все, как бы он сделал сам. Раньше.

– В.И., спасибо вам за помощь. Только благодаря вам мы смогли справиться с этим испытанием. Вы – молодец!

Долгая процедура, гигиеническая и парикмахерская, была окончена. Вымотанная болезнью мужа жена сидела на постели, опустив голову и руки вниз, повторяла:

– Он у меня такой жертвенный. Его обижать нельзя… Он такой жертвенный. Все другому отдаст. Никогда никому ни в чем не отказывал. Всю жизнь так прожил. Он у меня такой…

– Кажется, В.И. уснул. Я сейчас уйду, а вы отдохните сами.

– Да, я устала…  Знаете, а ведь мне специально дали силы ухаживать за ним это время… У меня был сердечный приступ. Но я перенесла его, зная, что за ним некому ухаживать. Я ему сейчас нужна. Вот силы и дали. А сейчас устала.

Чистая рубашка надета. Другая приготовлена на утро.

– Лишь бы калоприемник не отклеился … только бы держался… Столько труда…отклеится, все зальет… Весь труд тогда зря…

Да, если он отклеится, пропадет наведенная чистота. Будет досадно и обидно. Мы обклеили калоприемник со всех сторон медицинским скотчем и вместе помолились, чтоб он не подвел.

В.И. уже не держал меня за руку. Было тихо и странно покойно. И не хотелось уходить.

Два часа вместе.

Это были два часа моей полноценной жизни. Когда понимаешь друг друга без слов, даже «без глаз», ведь В.И. не видел меня. Вдруг оказалось – это совсем не сложно, если человеку хочешь помочь и сочувствуешь. А мы друг другу помогали, сочувствовали. Через закрытые глаза и открытое сердце.

В.И. был готов к госпитализации. И умер через два дня. Я унесла с собой запах тяжелой болезни: крови, мочи, пота, лекарств; и память о тихом, почти бестелесном В.И., который так помогал мне не сделать ему больно.