Психоз отбирал у меня маму

Мама заболела

У моей мамы был маниакально-депрессивный психоз. Первое, что помню: мне четыре года, и мама вдруг перестает быть моей мамой, а становится кем-то чужим и непонятным. Я не могу объяснить, просто вижу: с ней что-то не так. И потом ее увозят в больницу.

Никто мне ничего не объяснял, сказали просто: «Мама заболела». Маму до болезни я не помню, то есть не помню себя младше четырех лет. Осталось только вот это воспоминание.

С тех пор у мамы периодически возникали приступы, когда резко менялось настроение, восприятие меня, реакция на других людей. Чаще всего поведение ее становилось агрессивным, непредсказуемым. Она могла резко встать и убежать или начать говорить что-то совсем непонятное, и я пугалась.

Думаю, что лет в шесть я поняла, что мама именно психически больна. Даже вне приступов она была далекой, отстраненной. Мне было бесконечно одиноко. Конечно, она меня, как могла, очень любила. Кроме как Валечкой, и не называла никак.

Однажды мы с мамой были дома вдвоем, папа на работе, бабушка куда-то вышла. У нее начался приступ, мама бросалась на меня с ножом, я от нее убегала, уговаривала ее. Потом я поняла, что, поскольку никого из других взрослых дома нет, нужно маму отвести к ее брату. Он жил в нескольких кварталах от нас. И вот нужно было с мамой проделать этот путь, чтобы «отдать ее какому-то взрослому». Я вывела маму на улицу – это удалось каким-то чудом.

Сейчас просто не представляю, как такое возможно, но тогда – какими-то приплясываниями, уговорами, обещаниями, подыгрыванием у меня получилось маму «уговорить» пойти к брату. Хорошо помню, как в продолжение всего этого пути она бросалась на проходящих мимо собак с воплями о том, что это инопланетяне, которых нужно уничтожить, и так далее.

С папой тоже была проблема: он был запойным алкоголиком.

И у меня потом было странное ощущение, ретроспективное отчасти, что отец с мамой немножко соревновались, кто из них более болен, более несчастен. Поэтому, когда у мамы обострялось ее заболевание, отец начинал пить или, наоборот, когда у отца начинался запой, у мамы случался приступ.

Это все продолжалось с моих четырех до восьми лет. Потом родители развелись, и отец забрал меня в свою новую семью, где была мачеха. К маме я приезжала где-то раз в неделю.

Думаю, я скучала по маме. Другой вопрос, что, несмотря на алкоголизм отца, я хотела с ним жить. Я его очень любила, восхищалась им. И папа очень меня любил. Когда был трезвым, то были и подарки, и игры, общение. Наверное, он чувствовал свою вину и пытался как-то компенсировать… Помню, что при разводе на суде меня спросили, с кем я хочу жить, и я ответила: «С папой». Наверное, для мамы это была большая травма.

Стыд, страх, вина, боль и одиночество стали моим наследством

Все детство и юность я ощущала, что должна что-то сделать, как-то исправить ситуацию: мамину болезнь, папины запои. И страх – что не смогу, не сумею этого сделать. То есть в какой-то степени мы с родителями поменялись ролями: я оказалась родителем маме и папе. Так бывает – ребенок начинает «спасать» своих родителей.

Мне очень хотелось освободиться от этого груза. Я много думала про смерть как про выход, но до суицидальных попыток не доходило никогда.

Еще меня угнетало чувство стыда, ведь у меня «ненормальная мама». Это будто делало и меня такой – ведь я напрямую с мамой связана, я ее дочь – ее продолжение.

Дети психологически очень сильно связаны с родителями, их автономность начинает формироваться ближе к подростковому возрасту, и этому процессу может многое мешать. Конечно, в восемь лет я не могла отделить себя от мамы и сказать: «Это мама, это ее история, ее болезнь, а я – это я». 

Вместе со стыдом я чувствовала себя виноватой – за то, что у меня «такие родители» и я ничего не могу изменить. Это очень едкое и тяжкое чувство, от него мне позже долго пришлось освобождаться с помощью психотерапии.

Других взрослых, которые поддерживали меня в детстве, у меня не было. Какое-то время им был дед – мамин папа. Он меня любил, давал тепло, которого я не ощущала от родителей, занятых своими болезнями. Мне так нужен был стабильный источник тепла, человек, на которого я бы рассчитывала всегда! Дедушка был им, но он умер, когда я ходила в детский сад. Это была внезапная смерть и для меня еще одна утрата.

В итоге выросла я неконтактной, недоверчивой, с непроходимым чувством одиночества и собственной ненужности. В «утешение» попробовала наркотики. К счастью, не могла позволить себе их покупать, и в зависимость это не перешло.

С самыми разными людьми я воспроизводила усвоенную в раннем детстве модель отношений: я нуждаюсь – мне не дают. Так продолжалось, пока я не осознала, что это уже моя болезнь – созависимость. И выздоравливать от нее или оставаться больной – решать мне самой.

Я училась принимать то, что жизнь началась нездорово

В подростковом возрасте детские страх и стыд перешли в обиду и злость. Меня измучило недовольство собой и всем вокруг. Отчасти поэтому, поначалу не понимая своих мотивов, я пошла учиться на психолога. А там уже началась моя работа с психотерапевтом.

И тогда удивительным образом жизнь вокруг тоже стала меняться: папа перестал пить. До сих пор не знаю, что за перемена с ним произошла. Он пошел в группу анонимных алкоголиков и с помощью 12-шаговой программы стал выздоравливать. Он, всю жизнь не признававший свой алкоголизм, прямо назвал себя алкоголиком!

Мне очень хотелось поговорить с ним о его болезни откровенно, о ее причинах, как он их понимал, о том, почему решил выздороветь. Мне хотелось открытости, искреннего разговора с папой о серьезном, о том, почему мы такие, как устроены наши души… Ведь я сама, хоть и не употребляла, была внутренне больной, порушенной. Но, к сожалению, об этом он со мной не поговорил.

А вскоре, в 2001 году, папа умер, а через два года умерла мама.

Их потеря и стала началом моего выздоровления: я вдруг осознала, что, так и не побыв с ними по-настоящему дочерью, я их потеряла. Неужели это значит, что я так и не смогу их понять, простить? Не смогу принять реальность – да, у меня были такие родители, они были больны, болезнь исказила наши отношения, омрачила детство и сделала меня весьма проблемной личностью. И всего этого уже не отменить ни протестами, ни вопрошаниями: а почему так, я так не хочу, за что это мне?! Я пришла в терапию из очень глубокой депрессии. И вот тогда-то обнаружила, что, принимая ту часть жизни, которую ты уже прожил, и боль, с этим связанную, дальше, даже после смерти человека, если очень этого хочешь, возможно что-то исправить в отношениях с ним, с самим собой и жить дальше.

Жить дальше

Некоторые говорят: «Надо просто жить дальше». Думаю, есть некоторая мудрость в этом совете и порой по-другому просто не получится. Но лишь на время. Даже если нам кажется, что мы какие-то важные события оставили в прошлом, перевернули страницу, психика сработает по своим законам. Наша психика ничего не забывает, она может что-то неудобное для человека убрать из поля зрения и отложить в подвал. Но в подвале это «что-то» тихо лежать не станет, а начнет отравлять вас неочевидным образом. 

И чтобы найти причину отравления, необходимо рассмотреть травматические события. Непрожитые, спрятанные эмоции нуждаются в проживании. А чтобы не захлестнули горестные чувства, их лучше пережить в присутствии надежного помощника. И то, с чем не мог справиться ребенок, подросток, оставленный без всякой помощи, теперь сможет сделать взрослый, у которого есть надежный помощник.

Мне понадобились годы психотерапии, чтобы начать понимать и принимать своих родителей, примириться с собой. Принятие того, что невозможно исправить, очень глубинное, совсем не простое, как раз и дает возможность жить дальше. Потому что дальше учишься быть здоровым человеком.

Это только кажется легко – быть здоровым человеком

Мне кажется, это один из самых больших вызовов для травмированных людей – начать жить здоровой жизнью. Ведь настолько привычно жить в разрушающей реальности, что, когда возникает ситуация «Вот, пожалуйста, будь счастлив!», возникает растерянность, непонимание: а это как?

И прошлое все время мешает. Ты привыкла жить в защитной стойке, потому что ну нападают же все, цепляются или хотят отвергнуть, не заметить – да я вас первая отвергну и не замечу, я ж научилась делать это мастерски! А когда голова проясняется, ты начинаешь понимать, что никто и не нападает, и совершенно не нужны твои умения обижаться, злиться. По сути, в этот период люди учатся жить заново.

Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что точно не хотела бы ничего менять в своей жизни. Ведь оказалось, что все мои горести и сформировали меня нынешнюю. Теперь они дают мне силу. Я могу терпеть, надеяться, ждать. И в этом есть красота и логика.

Теперь я, в свои сорок один, верю, что человек может в любом возрасте начать жизнь сначала. Но если бы мы с вами встретились еще десять лет назад, может быть, я сказала бы по-другому.

Коллажи Оксаны Романовой с использованием гравюр Джона Тенниела к книге «Алиса в Зазеркалье»