Девушка, где ваши ноги?

Веронике Скугиной 34 года. В 10 лет страшная авария на дороге искалечила девочку – пришлось ампутировать ноги. В аварии отец погиб, мать оставила дочь в больнице и не вернулась.

Флешбэки из детства

Дом новенький, лифт еще не скрипучий, откуда же эти тоненькие звуки? Они становятся отчетливее, когда открываешь дверь в квартиру. Из импровизированной картонной загородки высовывается рыжеватое мохнатое нечто и пытается тявкать. Это Харли, к ней можно подходить, только когда руки как следует вымоешь.

И не в коронавирусе дело – малышке брюссельского гриффона еще не сделали прививки и она не может гулять во дворе и общаться с кем попало. Вероника следит, как Харли ест, быстро все успевает прибрать и ставит кипятиться воду, мгновенно разузнавая чайные вкусы гостя.

Довольно быстро начинаешь чувствовать себя неуклюжим дылдой, потому что хозяйка удивительно органична на своей тележке – она не пользуется инвалидным креслом – оно тяжелое, неудобное, ему нужно много места. И на этой тележке Вероника передвигается по квартире изящнее, чем многие люди с полным набором конечностей. Она абсолютно самостоятельна.

– Да, я живу одна, снимаю эту квартиру. Вообще-то мне, как выпускнице детского дома, положено жилье, но его мне не дают. Ссылаются на межрегиональные неурядицы. Я родилась в Иркутской области, в детский дом попала в Орловской, а теперь в Питере уже 10 лет живу.

Я пыталась судиться за свое жилье, но у меня нет сутяжнической жилки. Я быстро устаю биться головой о стену отписок. Может, я об этом потом пожалею, ну вот я такая непрактичная. Жизнь проходит, пока я бьюсь. А жизнь я ценю, то, что у меня есть, я завоевала с кровью.

Как-то Вероника сказала, что если бы не та авария, лишившая ее ног, она сейчас была бы другим человеком. О своем детстве она вспоминает с содроганием до сих пор, и эти страшные сюжеты, как флэшбэки, часто вспыхивают в ее снах.

– Вдруг снова вижу, как мы, голодные дети, идем по поселку воровать или роемся в помойке. Зима, холодно, мы грязные, оборванные. Мать ушла в очередной запой – ее нет дома, мы сами по себе.

Она родила нас восьмерых от разных отцов, била всех, если мы ей мешали. По фотографиям, в молодости мама была красавицей, я на нее похожа – надеюсь, только внешне. Когда мы с моим отцом разбились на машине, она даже не навещала меня в больнице, а отец погиб.

Потом мне сказали, что мать умерла, а меня устроили в детский дом для инвалидов. И лишь недавно я узнала, что она жива, эта женщина.

Я только с одной сестрой поддерживаю отношения, она живет в Иркутске, остальные пошли по кривой дорожке, иных уже и на свете нет. То, что я оказалась совсем в другой среде, нежели мне было уготовано от рождения, помогло мне стать нормальным человеком.

«Из передачи много вырезали, потому что я сильно ругалась»

Вероника успела сняться в кино и поработать в нескольких телевизионных проектах. Один из них посвящен путешествиям людей с ограниченными возможностями – «ВсемВозможные маршруты», им руководит режиссер Лариса Базылевич, известная по многим фильмам и передачам об экологии.

– Павлу, моему соведущему, здоровенному такому парню, нужна была в пару противоположность – девушка-инвалид. Идея передачи – показать те туристические места, которые можно посетить на коляске.

Мы во многих местах побывали, например в национальном парке «Вепсский лес», жили в избе – гостевом доме Александро-Свирского монастыря, в знаменитой усадьбе Гостилицы. Эти места объединяет то, что там на коляске делать нечего! Потому что не проехать.

Снимали и в Вырице на Оредеже – у владельца турбазы, который сплав на байдарках проводит, вот только у него и было удобно на коляске, там пандусы есть и прочее.

Оказывается, у владельца девушка – инвалид, он для ее удобства все на базе и сделал, она приезжает на электричке в Вырицу, он ее встречает, и они там гуляют.

При этом в самой Вырице нет даже поручней на железнодорожном переезде, чтобы на коляске проехать. Увы, многое из того, что со мной записали, потом вырезали, потому что я постоянно ругалась в кадре из-за полной неприспособленности этих мест для коляски. Ну не могу я такое спокойно выносить. Например, когда мне предлагают проехать по дорожке, усыпанной крупным гравием с острыми гранями.

«Вы ж со стаканом!» – «Да кофе это, я его пью, а не побираюсь!»

На самом деле, Вероника коляской не пользуется, ей на тележке гораздо удобнее – на платформе с колесиками, когда от земли отталкиваешься гирьками. Она и по улице так ездит. Разумеется, на нее обращают внимание.

– Есть люди очень бестактные, могут подойти и спросить, где мои ноги. Однажды, мне лет 16 было, начала старушка приставать, я ей довольно резко ответила, а она мне: «Ты такая грубая и злая, что Боженька правильно поступил, отняв у тебя ноги».

А вот недавно было. Я ехала в город, принарядилась – люблю красиво одеваться, имею ж право – по пути на автобусную остановку заглянула в кофейню, там меня все знают, всегда беру кофе там, с этим стаканом стою на остановке, музыку слушаю, рядом дядя лет сорока, прилично одетый, что-то мне говорит и протягивает 100 рублей.

Я наушники сняла, деньги не беру, говорю ему: «Да мне твоего стольника не то что на ботокс, на кофе не хватит!» Он аж отскочил.

Отвернулась от него, а с другой стороны – пара средних лет, тоже протягивают мне 100 рублей. Я им: «Да что сегодня такое?! Я не побираюсь!» А они мне: «Но вы же со стаканом!» Я говорю: «Да кофе это, видите, я его пью!»

«Один такой мне писал – давай, мол, страдать вместе»

Бестактность присуща не только обычным прохожим. Одна журналистка запомнилась Веронике «идиотским вопросом»: «Вот если бы у тебя была волшебная палочка, ты себе ножки вернула бы, да?»

– Я взрослый человек, а мне задают идиотские вопросы. Я люблю, когда со мной на равных разговаривают, а не сюсюкают.

Вообще, ненавижу ныть, не выношу, когда инвалиды начинают ныть о своей жизни.

У меня нет желания общаться с человеком только потому, что у него тоже нет ног, я вообще не понимаю, зачем дружить только с инвалидами?!

Один мне писал – мол, давай страдать вместе. Мне совершенно такое не близко. Я увижу такого постного гражданина – так и сама ему подам милостыню. У меня дикое желание жить полноценной жизнью, хочу жить независимо, люблю экстрим, а это тупое сидение в сетях и ковыряние болячек – не для меня.

«Родители появились, когда мне было 29, они байкеры»

Для нее – квадроцикл. Ее знают многие гаишники Питера – она одна такая. Вошла на равных в компанию байкеров, где к ней, с одной стороны, относятся как к товарищу по увлечению, с другой – опекают, как могут.

– Среди ребят есть рыбаки – они мне рыбу иногда дарят, есть охотники – могут лосятиной угостить, это все от чистого сердца, отказаться нельзя. И они не могут привезти немножко, притаскивают сразу столько, что я бросаюсь звонить родителям – мол, заберите половину, я столько не съем.

Стоп. Какие родители?! Отец погиб, мать отреклась?

– У меня появились родители, когда мне уже стукнуло 29. Я тогда руку повредила, долго болел локоть, я не знала, что делать, а мне без сильных рук никак, я же без ног. Сидели в байкерском кафе, я и спросила, не знает ли кто врача хорошего.

И тут одна красивая байкерша, намного меня старше, говорит: «Покажи руку!» Это была врач Гуля. Она меня тогда осмотрела и потом подарила 10 сеансов в своей клинике, чтобы подлечиться.

Стали общаться. И с тех пор она и ее муж Андрей стали мне родными, как и их дочка Снежана. Я могу к ним приехать на семейный ужин, остаться на ночь, я впервые узнала, что такое по-настоящему родные люди.

Когда они меня обнимают, я чувствую всем сердцем, как их любовь в меня вливается.

Ради мамы я теперь пытаюсь освоить протезы – никогда к ним не стремилась, мне казалось, что без них намного удобнее, но мама говорит, что надо, и я стараюсь. 

Духовник тоже байкер

Не так давно у Вероники появился знакомый священник, тоже байкер. На самом деле он знаком очень многим – это знаменитый «мотобатюшка» отец Вячеслав Харинов, который дружит с байкерами (а еще с поисковиками, которые находят погибших солдат Великой Отечественной).

– Отец Вячеслав никогда не читает мне нотаций. Это так удивительно! Он сказал, что мне нужно оставаться в этой байкерской тусовке и подбадривать своим видом людей, впавших в уныние.

Он считает, что я нужна людям. Ему виднее…

Как пережить потерю тех, кого любишь

Сейчас у Вероники тяжелые времена. Рассказывая о произошедшем, она говорит медленнее, чем обычно, смотрит то в чашку, то в пол. Видно, как дрожат пальцы, как опускаются длинные ресницы, кажется, вот-вот заплачет – но нет, снова поднимает взгляд, и в нем решительность человека, заглянувшего за край.

– Сначала ушла Ника, моя первая собака. Она была уже старенькая, я понимала, что рано или поздно это случится. Когда она тяжело заболела, мне предложили ее усыпить, чтобы не тратить зря деньги на безнаджное животное. Я выбрала заботу о Нике и не пожалела об этом нисколько.

Мама ставила ей капельницы – и собака прожила еще четыре года. Почему про капельницы так важно – да потому что моя мама не любит животных. Ну вот не любит, такой она человек, так воспитали в детстве.

И только из сострадания ко мне мама начала заниматься моей собакой! Этого я никогда не забуду. И когда Ника все-таки умерла, когда я пережила это горе, именно мои родители подарили мне другую собаку. Точно такую же – девочку брюссельского гриффона. Вот эту, что сейчас спит у меня на руках.

Никину смерть Вероника переживала тяжело. Но помогал Паша. Он сажал Веронику в машину, вез ее к заливу, устраивал с видом на море – и отходил в сторону.

Она сидела одна, молча, ветер дул ей в лицо и не давал закипать слезам. Кто же знал, что скоро придется остаться и без Паши?!

– Моего Пашу любили в байкерской тусовке, и Харли я назвала щенка в честь его любимого мотоцикла – «Харлей Дэвидсон». У него были яркие голубые глаза в черных ресницах – не забуду никогда.

Он был таким жилистым, крепким на вид, но он родился с пороком сердца, хотя гонял на мотоцикле, как все, я и не знала, что он болен, пока он не сказал. Я жила – как у него за пазухой была, тепло и нежно, он так заботился обо мне! Я с ним поняла, как надо ценить близких, кто рядом с тобой.

Когда Паша умер, я и решила свою мать простить, успеть это сделать, пока я жива.

Его не стало, но он оставил мне своих родителей, с которыми я тоже общаюсь как с родными. Мы могли просто молчать вместе, так было хорошо рядом друг с другом, думали, что поженимся и у нас будет ребенок.

Он многим казался грубым, резким, не терпел сюсюканья, но в этой нарочитой грубости было столько нежности! Я как-то грустила, вдруг он звонит по телефону – мол, открой дверь, я открыла, а он стоит с шикарным букетом – на, я тебе веник принес!

В тот день он позвонил: «Допоздна не катайся, вечером дождик будет». Вот я еду домой, стою на светофоре, приходит эсэмэска от его мамы, я смотрю – у меня телефон на руле укреплен – там написано: «Паши больше нет».

Не помню, как до дома доехала, как квадрик поставила, как домой вошла, упала на постель и лежу, мне звонят, а я не чую, как провалилась, потом проснулась и говорю сама себе – какой отвратительный сон! И вдруг вижу все эти сообщения на телефоне и понимаю, что это не сон…

Вероника закуривает. Уже третью подряд. Да, она курит. Ей так легче справиться с переживаниями. Она затягивается и вдруг почти улыбается:

– Вирус пройдет, денег заработаем, будем здоровы! Жаль только, что в этом году я не попадаю на дайвинг, а так ждала этого, так мне это нравится.

Молодая женщина без ног, потерявшая любимого. До 29 лет не знавшая, что родители могут не только родить, но и любить. Простившая мать, бросившую ее 10-летнюю, после аварии, – не отчаивается.

Фото: Дмитрий Колосов