Бульон из сена тек рекой: общепит для вегетарианцев

Жизнь с оливковым маслом

Первое вегетарианское общество появилось в Европе в 1847 году. Это была сытая, безмятежная Англия. Наша страна держалась долго. Дело сдвинулось лишь в 1891 году, когда Лев Николаевич Толстой выпустил очерк «Первая ступень», в котором отговаривал людей от мясоедения.

Аргументация живого классика проникала сразу в глубину души. Как это можно, – спрашивал он, – взять и убить корову, которая на протяжении десяти лет кормила молоком тебя и твоих детей? Овцу, которая грела тебя своей теплой шерстью? Взять – и убить! Перерезать горло – и съесть! Справедлива ли эта награда?

Лев Николаевич всегда умел найти точнейшие слова. Видимо, сейчас, в эпоху стремительного падения интереса к художественной литературе, он сделал бы блестящую карьеру на поприще SMM.

За Толстым стала подтягиваться русская интеллигенция. Одно за другим открывались общества вегетарианцев. Отказ от мяса входил в моду.

Художник Илья Репин потчевал своих гостей сырой травой. Сам был на седьмом небе от счастья: «Я чувствую, как благотворный сок трав освежает, очищает кровь… Выброшены яйца (вреднейшая пища), устранены сыры, мясо уже и прежде оставлено. Салаты! Какая прелесть! Какая жизнь (с оливковым маслом!). Бульон из сена, из кореньев, из трав – вот эликсир жизни».

При этом русское вегетарианство принципиально отличалось от вегетарианства европейского.

Там во главу угла ставилось здоровое питание, а у нас – идеология, принцип «не убий», та самая овечка, которая много лет подряд кормила и грела, а теперь, с наступлением новых идей была обречена на долгую мучительную смерть от старческих болезней.

Иностранцы иронизировали: «Вообще в русском народе есть еще много идеализма. Здесь смотрят на вегетарианство большею частью с идеальной стороны; гигиеническая сторона пока что мало известна». А русские в отместку называли своих иностранных единомышленников «желудочными вегетарианцами».

Маяковский и вегетарианцы

Дело, так или иначе, наконец-то свершилось. В 1891 году в Москве открылась первая столовая, в меню которой в принципе отсутствовали пища животного происхождения и алкоголь.

Открылась – и сразу закрылась – властям все это показалось более чем подозрительным. Снова открылась лишь спустя три года, правда пришлось выполнить строгое требование – убрать с вывески слово «вегетарианская».

Однако же влияние вегетарианства все усиливалось. В московскую столовую в Газетном переулке выстраивались очереди – там умудрялись обслуживать до 1300 человек в день. А во всех четырех московских вегетарианских столовых в 1914 году накормили 642 870 человек.

В столице и столовых было больше (9 штук), и посетителей, соответственно, тоже. На начало года по стране значилось 73 вегетарианских столовых, располагавшихся в 37 городах.

Крупнейшее учреждение этого рода располагалось на Невском проспекте. Тут не обошлось без скандала – хозяин столовой, он же председатель Вегетарианского общества, спокойно вкладывал в свой бизнес деньги общества, а прибыль забирал себе.

Бульон из сена тек рекой, крапивный чай выплескивался через край.

Вот меню саратовской столовки от 17 марта 1917 года: «Борщ польский, суп с клецками, каша гречневая, картофельная запеканка, капустные котлеты, тушеный горох, торт ореховый».

Корней Иванович Чуковский описывал, как Илья Репин завел его в такое экзотическое заведение: «Там приходилось подолгу простаивать в очереди и за хлебом, и за посудой, и за какими-то жестяными талонами… Главными приманками в этой вегетарианской столовке были гороховые котлеты, капуста, картошка. Обед из двух блюд стоил тридцать копеек».

Сам Репин, конечно, был в полном восторге: «Порядок столовой образцовый; в передней гардеробным не велено ничего платить. И это имеет серьезный смысл, ввиду особого наплыва сюда недостаточного студенчества…

Стены всех комнат увешаны фотографическими портретами Льва Толстого, разных величин и в разных поворотах и позах. А в самом конце комнат, направо – в читальной висит огромный портрет Л. Н. Толстого в натуральную величину на сером, в яблоках коне, едущего по яснополянскому лесу… Выбор кушаний вполне достаточен, но не это главное; а то, что кушанья, чтобы вы не взяли, так вкусны, свежи, питательны, что невольно срывается с языка: да ведь это – объяденье!»

Восхищались и корреспонденты газеты «Одесские новости»: «Группа местных журналистов посетив третьего дня столовую одес. вегетарианского общества, вынесла из этого посещения самое отрадное впечатление. Общество, по-видимому, положило не мало труда на организацию этого высокополезного гигиенического учреждения.

Здоровая и вкусная пища, при самом предупредительном отношении к посетителям со стороны администрации столовой, в течение первой же недели существования последней уже поэтому успела создать ей большую популярность».

Правда, сотрудники «Одесского листка» отнеслись к нововведению скорее иронично: «В различных частях города открываются новые вегетарианские столовые… Теперь, как сообщают газеты, вегетарианцы деятельно пропагандируют употребление в пищу сена. Новое блюдо, говорят, пользуется большим успехом…

Бедные лошади! Они и не подозревают, какая гроза собирается над их головой. Если сено подорожает, им придется перейти на питание мясной пищей».

Иронизирует и «Петроградский листок»: «В вегетарианских столовых обед из трех блюд стоит рубль, но вместо блюд дают «блюдечки» и, чтобы почувствовать себя сытым, надо спросить два обеда».

А Владимир Маяковский, тоже каким-то образом попавший в одно из таких царств овса и сена, повел себя и вовсе дерзко. Его спутник, Бенедикт Лифшиц описывал это событие: «Цилиндр и полосатая кофта сами по себе врывались вопиющим диссонансом в сверхдиетическое благолепие этих стен, откуда даже робкие помыслы о горчице были изгнаны как нечто греховное.

Когда же, вымотав из меня все жилы, Маяковский встал наконец из-за стола и, обратясь лицом к огромному портрету Толстого, распростершего над жующей паствой свою миродержавную бороду, прочел во весь голос – не прочел, а рявкнул, как бы отрыгаясь от вегетарианской снеди, незадолго перед тем написанное восьмистишие, мы оказались во взбудораженном осином гнезде:

В ушах обрывки теплого бала,
а с севера – снега седей –
туман, с кровожадным лицом каннибала,
жевал невкусных людей.

Часы нависали, как грубая брань,
за пятым навис шестой.
А с неба смотрела какая-то дрянь
величественно, как Лев Толстой».

Как не трудно догадаться, ярые противники насилия над животными, не пожелали распространять свой гуманизм на стихотворца: «Разъяренные пожиратели трав, забыв о заповеди непротивления злу, вскочили со своих мест и, угрожающе размахивая кулаками, обступали нас все более и более тесным кольцом. Не дожидаясь естественного финала, Маяковский направился к выходу. Мы с трудом протиснулись сквозь толпу: еще одна минута накипания страстей, и нам пришлось бы круто».

После чего тихая трапеза продолжилась.

«Отдохни от мяса»

Вегетарианские блюда вырывались из стен специальных столовых, распространяясь по всей России. В первую очередь, конечно, по местам скопления этих фанатиков. Супруга Ильи Репина Наталья Нордман, сама ярая вегетарианка, описывала угощение, которое давали на одной из лекций ее мужа:

«Вчера в Психоневрологическом институте Илья Ефимович читал «О молодежи»… Было около тысячи слушателей, в антракте давали чай из сена, чай из крапивы и бутерброды из протертых маслин, кореньев и рыжиков, после лекции все двинулись в столовую, где студентам был предложен за шесть копеек обед из четырех блюд: размоченная овсянка, размоченный горох, винегрет из сырых кореньев и смолотые зерна пшеницы, могущие заменить хлеб…

Съели пуд размоченной овсянки, пуд гороху и безграничное количество бутербродов. Запили сеном и пришли в какое-то электрическое, особенное настроение».

Интересно, что вегетарианство, а точнее, неприятие вегетарианства обществом, сделались своего рода объединяющей национальной идеей. Против него в один голос выступали простые обыватели, большая часть интеллигенции, духовенство, врачи.

Доктора предупреждали об опасности таких диет для жизни и здоровья. Верующие не без основания усматривали в этих практиках признание наличия у животных бессмертной души. Полиция просто косилась с подозрением – странные люди какие-то, чего еще от них ждать?

Еще один необъяснимый парадокс состоял в том, что при наличии богатейшей многовековой культуры русского постного стола, эти удивительные люди как будто нарочно выбирали не моченые яблоки в квасе, не ароматные, благоухающие укропом малосольные пупырчатые огурцы, не разваренную в горшке гречку с луком и грибами, а нечто категорически несъедобное.

Уже упоминавшийся Бенедикт Лившиц писал: «Вегетарианство десятых годов… было чем-то вроде секты, возникшей на скрещении толстовства с оккультными доктринами, запрещавшими употребление мяса в пищу…

Ослепительно белые косынки подавальщиц и снежные скатерти на столах – дань Европе и гигиене? Конечно! А все-таки был в них какой-то неуловимый привкус сектантства, сближавший эту почти ритуальную белизну с мельтешением голубиных крыл на хлыстовских радениях».

Многие чувствовали это, только не решались высказать. Очень уж миролюбиво и добропорядочно выглядели вегетарианцы.

В первое послереволюционное время вегетарианство продолжало пользоваться популярностью. Действовали старые столовые, даже открылась одна новая – в особняке на Петровке. Называлась она «Отдохни от мяса». Именно сюда захаживали молодожены Калачевы, герои романа Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев».

Но постепенно на вегетарианев стали поглядывать подозрительно. Не удивительно, ведь подозрение вызывало все, что хотя бы как-то выделялось из общих незамысловатых трендов. Столовки стали переименовывать в «диететические» (так тогда писалось это слово), а затем и вовсе закрывать или душить арендной платой. Общества – упразднять, их активистов – арестовывать.

В 1951 году, в седьмом томе второго издания Большой Советской энциклопедии «Вариолоид – Вибратор» было официально заявлено: «Вегетарианство, основанное на ложных гипотезах и идеях, в Советском Союзе не имеет приверженцев».