Протоиерей Федор Бородин, отец восьми детей, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке (Москва):
Кто я Богу, а кто Он – мне?
– Подростки из тех, кто еще ходит в храм, задают вопросы «про Бога»?
– Как показывает мой опыт общения, большинство подростков в 12-15 лет интересуют, в первую очередь, они сами. Их не так волнует вопрос: «Кто такой Бог?», как вопрос: «Кто я Богу и кто Он мне?».
Подросток – это человек, заболевший переходным возрастом. Он должен освоить открывающуюся ему свободу – таково Божье задание для него. Но делает он это болезненно и уродливо, потому что на каком-то этапе форма для него важнее содержания.
Подросток подвергает сомнению все, что раньше было авторитетом, – храм, папу, маму, батюшку.
Если подростки еще ходят в храм, на исповеди некоторые так и продолжают говорить то, что им когда-то надиктовали мама с папой.
Есть и те, кто уже в состоянии по-настоящему понять, что такое грех. Но я понял, что многие вещи с ними лучше разбирать даже не на исповеди, а на занятиях в воскресной школе. Ведь практически всем приходится говорить примерно одно: «Ты чувствуешь, что ты резко изменился, и мир вокруг тебя резко изменился».
А на исповеди у священника просто нет сорока минут на каждого.
«Вы не знаете, как пингвины из Антарктиды шли к Ноеву Ковчегу?»
Елена (имя изменено) 13 лет:
– Вообще в обычной жизни я достаточно эгоистична, и чаще задумываюсь о себе, чем о Боге. Не знаю, правда, что будет в экстремальной ситуации, это, наверное, можно узнать только с опытом.
Вообще в детстве я думала о Боге гораздо меньше, чем некоторые мои знакомые. В последние годы размышлений стало в разы больше. В том числе по каким-то дурацким поводам.
Например, вы не знаете, как пингвины из Антарктиды шли к Ноеву Ковчегу? В детстве я пробовала такой вопрос задать священнику, он рассердился и сказал, что за глупость! А дальше, как в «Маленьком принце»: «С тех пор я перестал задавать глупые вопросы и занялся уроками».
Про то, почему мир так несправедлив, я постоянно думаю. Я пробовала маме такие вопросы задавать, но, мне кажется, на них нельзя найти ответа. Например, если Бог так любит своих детей, как он допустил две мировые войны? Про такие вещи мне иногда даже ночью думается, перед школой. Например, с утра в школе что-нибудь важное, а мне в голову пришла мысль, и попробуй засни с ней.
С одноклассниками подобные вещи я не обсуждаю. У нас в классе почти никто в Бога не верит, если начать с ними это обсуждать, оборжут так, что потом весь день будешь, как на иголках.
Вопросов у меня вообще много. Например, какого размера должна была быть толпа, чтобы они визжали так, что разрушились стены Иерихона? Или откуда взялись какие-то гендерные различия? То есть,
– А почему мальчики всегда главные?
– Потому что Адам появился раньше Евы?
– А почему Адам появился раньше Евы?
– Лена, замолчи!
Еще мне очень обидно за Марфу, которая носилась и делала все по дому. Когда она хотела, чтобы сестра ей помогла, ей сказали: «А вот твоя сестра права, она сидела и просто слушала». А моя мама, например, может одновременно слушать и делать какое-то дело, да и я так умею. Это все потому, что Марфа – старшая сестра, старшие сестры и в сказках часто злые. Ну, или редко-редко добрые, но вот средним точно все время не везет.
Или почему символом кротости в Библии выбраны молодые овцы? У нас в деревне одно время были овцы, они такие злые! Или что было бы, если бы Христос родился где-нибудь в Австралии?
Вообще ходить в храм стало сложнее, чем в детстве. Хотя к Богу-то напрямую я почти не обращаюсь.
Обращение к Богу – это почти как звонок Путину – шансы, что ты дозвонишься – почти нулевые, а шансов, что ты получишь то, что тебе надо, – вообще никаких.
В общем, Бог – Он где-то очень далеко и очень занят, и пускай Он там будет, а я как-нибудь сама.
Бог – как богатый родственник, о котором все много говорят, но который никогда не показывается. Хотя я, например, не понимаю, почему бы Богу не появляться раз лет в 150 и не напоминать:
«Люди! Не делайте дичи! Гитлер, положи власть на место и иди учиться рисовать!» И все такое.
Притча о блудном сыне и всепрощающем отце становится непонятной
– А каких проблем подростки могут касаться на исповеди? С какими вопросами они приходят?
– Обычно – ни с какими, в этом возрасте они очень стесняются нового мира, который перед ними открывается, своих реакций на мир, на себя, и очень боятся оказаться «непонимающими», особенно перед чужими людьми.
Но если уж кто-то пришел, то ждет, что это вы найдете интересную для него тему, сами что-то расскажете. Слушать, они, правда, могут недолго – минут пять-семь.
Если вы начали интересно, они, может быть, начнут задавать вопросы. Но вот проблема – уже не все евангельские сюжеты понятны современным подросткам.
Недавно меня пригласили в кадетский корпус, на встрече сидели как раз мальчишки двенадцати-четырнадцати лет. Почти у всех я заметил затаенную боль в глазах, которую я безошибочно узнаю вот уже сорок один год, с тех пор, как мои любимые родители развелись. Совместно проживающий отец оказался примерно у каждого девятого кадета. У многих папы даже не платят алиментов.
Как таким детям говорить о Боге как о любящем Отце, душу за нас положившем? Как объяснить притчу о блудном сыне, которая впервые за 2000 лет нуждается в предварительной лекции об отцовстве?
Как говорить о том, что «мы познали любовь Божию к нам», если с детства есть только опыт отчего предательства? То есть, теперь отец – это не постоянный человек в моей жизни, моя внутренняя опора, а странный человек, у которого есть дети еще от одного или двух браков, который – в лучшем случае – появляется раз в неделю, дарит планшет и ведет в «Макдональдс».
Только теперь становятся понятны слова Евангелия: «вернуть сердца отцов детям»! Тоска по папе сохраняется в каждом ребенке. Даже если папы перед глазами нет, в душе есть какой-то его прекрасный образ.
При этом в христианстве есть истина, очень важная именно для подростков. Христианство основано на вере в то, что Бог любит людей. А для подростка ощущение того, что его «хоть кто-то» любит, крайне важно.
Потому что он меняется, узнает свою телесность, ему беспокойно, он в прыщах, его волнует, красивый он или не супер, продвинутый или не очень. «Меня никто не любит», – это ведь постоянный лейтмотив подростковых разговоров.
Но, конечно, личная встреча подростка со Христом может произойти и при чтении самых разных Евангельских сюжетов. Личная встреча всегда – тайна.
– Значит, фигура отца так важна для подростков? Ведь в этом возрасте родители – самые неприятные для них люди. Все ограничения, все проблемы – от родителей.
– Это не так. Родителей подростки любят, просто не всегда об этом помнят. Может быть, на какое-то время потерян сердечный контакт и привязанность, но любовь сохраняется, если, конечно, в более раннем возрасте она была дана родителями.
Любви к родителям у ребенка не будет, только если родители ведут себя так, что любви негде было зародиться. Заботиться о родителях – это одно. А вот почитать родителей, относиться так, чтобы они были важными для тебя людьми, ценными собеседниками – это возвращающийся родительский труд, который кто-то совершает, кто-то не совершает.
Колоссальная ошибка большинства отцов – считать, что если они ребенка одевают-обувают-кормят, в ответ рождается сердечная привязанность.
То, что его обеспечивают, ребенок считает само собой разумеющимся, а все, что у него есть, – своим. Сколько ресурсов – финансовых, сердечных, временнЫх – в него вложили, он поймет примерно тогда, когда лет в тридцать начнет обеспечивать собственных детей. И при этом не факт, что будет родителям благодарен. Скажет, например: «Вы мне недодали безусловной любви».
Настоящая сердечная привязанность рождается в раннем детстве, когда папа, для ребенка еще большой и всесильный, вдруг спустился со своего Олимпа, пришел ко мне, сел на кровать и рассказывает сказку, которая мне нравится, смотрит со мной фильм, который мне интересен, ходит со мной на лыжах и разрешает разводить костер в походе. То есть, он делает что-то, что мне интересно.
Начинать такие занятия важно с рождения ребенка. Сердечная связь с ребенком налаживается в самые первые годы, когда вы его тетешкаете и тискаете. Тактильный контакт отцов необходим ребенку, избегать его – ошибка.
«Сложные вопросы, конечно, есть»
Евгения (имя изменено), 16 лет:
– В последние годы мысли о Боге стали для меня более редкими. В детстве все воспринимаешь на веру. Сейчас мне тяжелее. Во-первых, когда перечитываешь Библию, постоянно выплывают какие-то нестыковки, и напрашиваются соответствующие вопросы.
Например, незадолго до того, как Моисей освободил евреев из Египта, Бог сказал ему, что Он «ужесточит сердце фараона». Потом сердце фараона ужесточилось и начались казни египетские, но зачем было так делать, я до сих пор не очень понимаю.
Обсуждать это тоже стало сложнее. Во-первых, не всегда понятно, как формулировать вопрос. Во-вторых, непонятно, как его формулировать, чтобы это не прозвучало оскорбительно или пренебрежительно.
Раньше все подобные непонятные вещи я просто принимала на веру. Теперь при чтении Библии иногда бывает настроение «здесь что-то непонятное – пойду-ка я лучше займусь своими делами». Или «Я попробую до этого докопаться, но не сегодня».
Со священниками тоже стало говорить сложнее. Даже банальная исповедь – там и каяться тяжелее и понимать, в чем ты каешься. Каяться за сворованную конфетку в шестнадцать лет – это, по-моему, бред.
Личность священника тоже играет роль. Я видела разных священников, некоторые из них меня откровенно пугают, потому что бывают резковаты. Другие мне нравятся, потому что говорят по делу. А третьи, простите, просто разводят пустопорожний треп.
Такое умение видеть людей у меня давно появилось, лет в тринадцать.
Соответственно, изменилось мое поведение, сейчас я посмотрю на человека прежде, чем обращаться к нему с вопросом.
Сложные вопросы, которые мне хотелось бы задать, конечно, есть. Не знаю, насколько это прозвучит глупо, но так ли необходимо, например, было отдавать Христа на распятие?
Не спешите дать конкретный ответ на вселенский вопрос
– Говорили ли вам подростки: «Мне неудобно исповедоваться», «Я не хочу ходить в храм»?
– Прямо – нет. Если в храм начинает реже ходить кто-то из детей прихожан, знакомых мне подростков, я, конечно, пытаюсь аккуратно поинтересоваться, что происходит. Но при этом контролировать их я права не имею, в храм мы все приходим добровольно, даже маленький человек, приходящий в храм, должен чувствовать, что он здесь – по своей воле.
На встрече с подростками где-то в другом формате священник может задать такие вопросы сам и определить, актуальны ли они, по ответной реакции.
Обычно вопросы о духовной жизни начинают формулироваться в юности – лет в 17-18 – когда ощущение себя, интеллектуальное, психологическое, социальное, – в какой-то степени сформировалось. И есть доверие, даже не столько к друзьям из компании, сколько к самому себе.
Тут у юных возникают самые вселенские вопросы вроде: «А почему ребенок родился больным и страдает?» «А почему любящий Бог терпит зло?»
И здесь, пробуя ответить, опять очень важно сказать, что у нас нет окончательного ответа. В какие-то вещи мы верим, но окончательный их смысл раскроется, только когда мы посмотрим на них с той стороны жизни.
Если вы дадите «конкретный» ответ на «вселенский» вопрос, да еще обличите кого-то, не быв на его месте: «Этот ребенок страдает потому, что его родители сделали что-то неправильно», – это будет просто преступление.
– А про первую любовь подростки рассказывают на исповеди? Или бояться, что священник родителям сообщит?
– Нет, обычно такие вещи они держат в себе. Бывает, если сам что-то замечаешь, пытаешься что-то сказать: «Да, вы вполне можете быть друг другу особенными людьми и хранить верность, но ты же понимаешь, что сейчас эти отношения не могут иметь продолжения, нужно подождать несколько лет».
Из личного родительского опыта отца Федора Бородина:
– С малышами можно играть, например, в «антилоп и крокодила», когда дети прыгают с дивана через папу, а папа лежит на ковре и «ловит» их примерно каждый пятый раз (количество успешных прыжков должно быть строго больше, чем количество «съедений»). Дети будут в восторге. Удивительным образом, но через такие, казалось бы, бессмысленные игры устанавливается сердечная связь.
Позже наступает время сказок. Вы берете какую-то историческую эпоху, о которой до этого вы прочли хотя бы пару книжек. Будет ли это крещение Руси, Куликовская битва или Бородино, – не важно. Главное, чтобы война была. В эту эпоху вы вводите героя-мальчик, если у вас сын и девочку, если дочь. Главный герой должен быть ровесником вашего ребенка, плюс вы вводите для него друга года на полтора постарше, потому что все дети хотят быть старше.
Сначала вы прочитываете что-то об этой эпохе и рассказываете ребенку, что такое князь, что такое его дружина, язычество, крещение Руси. После того, как вы погрузили ребенка в эпоху, у вас начинаются приключения.
Например, своим детям, а потом детям в приходском лагере я рассказывал сказку про двух мальчиков, потом она превратилась в мою книжку «Приключения будущих богатырей». Один был сыном язычника, другой – сыном священника Василия, мальчики подружились, вместе сели на плот и уплыли по Днепру, потому что хотели попасть в княжескую дружину.
В конце сказки они становятся Алексеем Поповичем и Добрыней Никитичем. По ходу действия им надо пережить самые разные ситуации, которые для детей актуальны, – выбор, трусость, преодоление себя, деликатность по отношению к другому. То есть, вы не читаете ребенку лекцию, а проживаете проблемы на героях. Если эту сказку рассказывать по одной «серии» два-три раза в неделю, дети – ваши всей душой.
В похожую сказку можно превратить любой фильм или сериал. Собрать ее, как конструктор, может любой родитель, даже если он не рассказчик. Главное – вплетайте в действие те проблемы, которые вы хотели бы обсудить с ребенком.
Позже, когда наступит переходный возраст, дети будут помнить, что когда-то были вам важны и интересны. Они не будут совершенно управляемы, но ваша связь не порвется. Когда в переходном возрасте у детей с нашего прихода, когда-то ездивших в лагерь, начинались проблемы с исповедью, эти прежние контакты мне как священнику давали преимущество.
Места для подростка в нашем храме нет
– Умеют ли у нас священники разговаривать с подростками?
– Священники такие же люди, у кого-то есть контакт с молодыми, у кого-то лучше получается с пожилыми.
Да, сейчас никто из подростков не будет слушать неинтересного взрослого почтительно и долго, как это было семьдесят лет назад. И результат виден сразу – если детям неинтересно, они встают и уходят.
Отдельная проблема – что для ребенка или подростка у нас на приходе вообще нет места, где ему было бы комфортно. В большинстве случаев вся храмовая практика заточена под одинокого человека пожилого возраста женского пола.
Мало кто из священников понимает, что спокойно стоять на службе и слушать Бога ребенок обязан, но может делать это ровно пятнадцать минут. Подросток это может, но тоже без особого восторга. Потому что он отучился пять дней в школе, в воскресение его подняли спозаранку, два часа ехали в храм на метро, ему потно, душно, ничего не видно, мама раздражена, потому что ей нужно покормить младшего грудного ребенка, для этого нужно попить чаю, а негде.
И при этом, если ребенок делает хоть шаг в сторону, на него начинают шикать.
Недавно один священник сказал в проповеди: «Если ваши дети мешают окружающим молиться, вы воспитали фашистов». Представьте, что должны чувствовать дети, которых так обозвали, и будут ли они в контакте со священником, когда станут подростками.
В общении с подростками я стараюсь соблюдать несколько принципов. Если им не следовать, общения вообще не получится.
Во-первых, подростку важно чувствовать, что вы его уважаете и воспринимаете всерьез. Если это не так или подросток этого не ощущает, реагирует он на ваши слова болезненно. Причем подросток быстрее согласится с вами, если вы повернете разговор так, будто он дошел до всего сам.
Во-вторых, важно уметь быть на равных. То есть не говорить с подростком как специалист по жизни с недотепой, а делясь опытом своих ошибок, например, или сомнениями: «Не думаю, что я могу ответить тебе на все вопросы, но я попытаюсь», – тогда шансов быть услышанным у вас больше.
И есть такая особенность – если то же, что говорят взрослые, подростку расскажет кто-то из сверстников, это будет услышано. С моими собственными детьми у меня не раз были такие диалоги:
– Папа, представляешь… !
– Конечно, я говорил это тебе десять раз!
– Да не говорил ты мне такого!
Если вы наорали на ребенка и просите за это прощения, – ваши шансы снова повышаются. И вы должны быть предельно искренни, потому что подросток чувствует фальшь моментально и снова закрывается: «Это взрослый, он пришел меня поучать, а у меня свобода». В тоне поучения подростки будут слушать разве что священника, которого они знали еще маленькими детьми, и то крайне недолго.
Общаясь с подростками, нужно постоянно пробивать ту стену, которой они отгораживаются от мира.
Это могут быть ролевые игры или пейнтбол в приходском лагере, уроки исторического фехтования, как было у нас в церковно-приходской школе, или уроки самбо от хорошего тренера, как было в храме моего знакомого.
Сорок пять минут Закона Божьего и потом тренировка по самбо – 70% из детей, ходивших на эти занятия, воцерковились без какого-то специального давления, и это сохранилось в юности.
Когда они выросли, судьба этих детей сложилась по-разному, но свой переходный возраст они прожили при храме и лично узнали, что такое «жить в благодати». Будут ли они церковными людьми, решат они сами.
Сейчас я, например, наблюдаю, как в храмы возвращаются взрослые люди, ходившие в воскресную школу в 90-е. Чаще всего, они возвращаются в другие храмы, не в свой, в этом нет ничего страшного. Важно, что у ребенка остались какие-то воспоминания о благодати, которые для него дороги, опыт жизни, которую он хотел бы повторить.
Большое счастье, если ребенок в это время нашел себе духовника по сердцу, через него он сохранит связь с Церковью.
«Если есть выбор, я выберу для разговора священника помоложе, они более веселые, более юморные, что ли»
Иван (16 лет):
– Думаю, что я сам и мои проблемы в последние годы занимают в моих размышлениях больше места, чем Бог. Хотя и о Боге, и о вере я все-таки периодически задумываюсь.
Года четыре назад я, в принципе, редко размышлял о Боге и уж тем более, задавался какими-то вопросами. А теперь мне стало, интересно, к примеру, на что имеет право государство с точки зрения Православия. Может ли оно, к примеру, казнить преступников. А вот вопросов, касающихся лично меня, в связи с верой я у себя не припомню.
С исповедью происходит так: если у меня есть выбор, к кому идти на исповедь, я, конечно, пойду к тому священнику, с кем мне комфортнее. Если выбора нет, пойду к тому, кто есть, а как иначе? Кстати, с тем, у кого исповедуются мои родители, это никак не связано.
Со священником, который своими взглядами или своей строгостью меня бы оттолкнул от желания исповедоваться, я никогда не сталкивался. В то же время, если есть выбор, я выберу для разговора священника помоложе, они более веселые, более юморные, что ли. При этом, если священник категоричный или слишком строгий, я закрываю на это глаза.
При этом, если я спрашиваю духовного совета, я всегда обращаюсь к нескольким батюшкам, независимо от того, что мне сказал самый первый. Мне кажется, так надежнее и достовернее.
Если сейчас мне что-то интересно в делах духовных, я или спрашиваю у батюшки на исповеди, или спрашиваю у своего родного деда, который тоже священник и, к тому же, монах.
Но при этом нужно понимать, что дед – человек очень эмоциональный и, к тому же, категоричный; к тому, что он говорит даже в вопросах веры, нужно относиться с большой критикой. Думаю, если бы он не был моим дедом, я бы все равно относился к его высказываниям с критикой.
– Могут ли родители помочь подростку в контакте с духовником?
– Можно священника, с которым общается семья, пригласить в гости, чтобы ребенок увидел, батюшка – обычный человек, с ним можно поговорить «за жизнь».
А если ребенку понравился кто-то из священников в интернете, хватайте и везите к нему.
Предварительно, конечно, спишитесь со священником: «Батюшка, мой сын (или дочь) сейчас находится в сложном возрасте. Но вам он доверяет. Напишите, пожалуйста, когда бы вы могли выделить нам время для встречи, хотя бы полчаса».
При этом священники, которые есть в интернете, как правило, понимают, как важна для фолловера встреча с предметом его интереса.
Да, вы не понимаете смысл того, что этот священник делает в You–Tube или «Тик-Токе», но важно, чтобы ребенок через общение с ним сохранил общение с Церковью. Даже если священник, если, конечно, он не еретик, но такие, как правило, уже извергнуты из сана, вам категорически не нравится, не стоит ломать все процессы, происходящие с вашим ребенком, «под себя».
С этим отдаленным батюшкой общаться не вам, возможно, вы просто не умеете общаться с молодежью. И, если вы не учтете мнение ребенка, он просто уйдет из Церкви.
Кстати, режим с регулярными поездками ребенка «на чужой приход» вполне обычный. Очень многие семьи постоянно ходят на один приход, а раз в месяц или несколько месяцев ездят к духовнику, который где-то далеко.
Если же вы поняли, что ваш ребенок не нашел понимания с этим священником, никак не нужно драматизировать и заострять, а спокойно предложить поискать другого.
Духовнику тоже надо уметь отпускать
Если с Церковью у ребенка сохранились добрые связи, это дает возможность вернуться. Как правило, в этом случае молодые люди меняют духовника или приход, потому что духовник родителей их внешнему миру может быть не созвучен.
Священник здесь должен смириться, это похоже на крест любого педагога – много лет вкладывав в человека, ты должен его отпустить, потому что ребенок не твой, он Божий.
Иллюстрации Екатерины Ватель
