Живой кошелек Российской империи
Барон Александр Людвигович фон Штиглиц родился в 1814 году в Санкт-Петербурге. Его отец, барон Людвиг Иванович фон Штиглиц был основатель банкирского дома «Штиглиц и Кo», а заодно и придворным банкиром. Сыну было что наследовать и у кого учиться.
Окончил Дерптский (ныне Тартуский) университет, довольно интересное тогда, в 1840 году образовательное учреждение. Находясь на территории Российской империи, университет был абсолютно немецким по духу. Большинство преподавателей там – немцы, и многочисленные комиссии регулярно признавали русский язык «недовольно уваженным предметом».
Неоднократные попытки русификации университета ни к чему не приводили, но для Александра Людвиговича это все не имело никакого значения. Университет давал первоклассные знания, и молодой человек с жадностью эти знания забирал. Заодно становился в Европе своим человеком.
В 1843 году скончался Людвиг Иванович. В траур погрузилась вся страна. В день похорон даже закрыли столичную биржу – случай уникальный.
Один из современников писал: «когда колесница выехала на Невский проспект, ей должно было остановиться, вся эта широкая улица до перекрестка Литейного наполнена была народом, и по пустынным в обыкновенное время улицам, ведущим на Волково поле, стояли густые толпы».
Александр решил полностью отойти от финансов, заняться искусством, наследство позволяло это сделать. Пришлось вмешиваться самому царю, Штиглицу передали «милостивое настояние императора Николая I, с сожалением представлявшего себе возможное прекращение дел столь знаменитого дома».
В результате Александр Людвигович, будучи единственным сыном, унаследовал не только все имущество, включая банкирский дом, но заодно и должность придворного банкира. А спустя еще три года барона Штиглица выбрали и председателем Биржевого комитета.
Его финансовые возможности сделались безграничными. При том у него не было даже и мысли использовать их с пользой для собственного домашнего хозяйства. А зачем, когда его хозяйством была целая империя фантастических размеров и богатств? Не интересно.
Хотя собственный бизнес у Штиглица существовал. Помимо предприятий, унаследованных от отца, это были суконная и льнопрядильная фабрики в Нарве и, чуть поменьше масштабами, бумагопрядильня в Екатерингофе. Но все это казалось незначительными по сравнению с делами государства.
Можно, конечно, радоваться ежегодному приросту прибыли своей мануфактуры, но если ты только что добился за границей шести четырехпроцентных займов на строительство Николаевской железной дороги, это уже не очень вдохновляет.
Вместо того, чтобы отщипывать финансы для своих личных нужд, он поступает ровно наоборот, на собственные деньги начинает строить Петергофскую и Балтийскую железные дороги. А потом просто их дарит.
«Чугунка» всерьез увлекает барона. Он учреждает Главное сообщество российских железных дорог, задача которого – максимально опутать страну сетью рельсов и шпал. Штиглиц прекрасно понимал, что главное достоинство страны – ее размеры – одновременно является и главной бедой. Попробуй навести порядок, когда расстояния измеряются не в километрах, а в месяцах пути. Железная дорога сильно облегчает жизнь.
Популярность Штиглица растет и за границей, и в России. Первое даже важнее, это позволяет занимать у европейцев практически без ограничений. Доверяют Штиглицу, значит, доверяют и стране. Не в последнюю очередь из-за того, что сам Александр Людвигович держит все свои активы исключительно в российских вкладах и бумагах. Если он сам доверяет той финансовой системе, которой руководит, значит ей и правда можно доверять.
Этот рекламный ход часто используют рестораторы, которые каждый вечер ужинают в собственном заведении и тем самым являются как бы гарантией качества. Только здесь вместо котлет и салатов – немыслимые миллиарды, а вместо ресторации – крупнейшее в мире государство. Но ход сработал безупречно.
Журнал «Вестник промышленности» писал об Александре Людвиговиче: «Имя его пользуется такой же всемирной известностью, как имя Ротшильдов. С векселями его, как с чистыми деньгами, можно объехать всю Европу, побывать в Америке и в Азии. Нет городка в Европе, где бы не приняли его векселя».
А на упреки коллег-финансистов, дескать, не следует все яйца складывать в одну корзину, Штиглиц спокойно отвечал: «Отец мой и я нажили все состояние в России; если она окажется несостоятельной, то и я готов потерять с ней вместе все свое состояние».
Благотворительность с размахом
Странно было бы, если бы птица такого полета не занималась бы благотворительностью. Да, он и вправду постоянно жертвовал четырехзначные суммы то на Крымскую войну, то на учебные заведения, то на улучшение жизни собственных рабочих. Поддерживал детский приют в Коломне, основанный еще его отцом.
Но, тем не менее, главным его делом, благодаря которому имя барона Штиглица известно до сих пор, стало, вроде бы, незначительное начинание – Центральное училище технического рисования, основанное им на собственные деньги в 1876 году. Статус Центрального оно получило значительно позже, когда у училища открылось несколько филиалов.
В то время в России была очень сильно развита благотворительность. Училища открывались одно за другим. И вдруг такой масштабный человек открывает всего лишь одно из них, да еще и укладывается в миллион рублей и входит в историю. Как это могло получиться?
Похоже, все дело в исторической прозорливости Штиглица. Он своим мозгом финансиста просчитал, почувствовал интуицией, что уходит время тульского Левши, а взамен ему приходит время технологий, отработанных, продуманных, экономически просчитанных и понятных любому рабочему. При этом главное – нарисовать, сделать убедительный и объемный чертеж.
Это с одной стороны. Есть еще и другая. Развитие тех самых технологий позволяет не задумываться о конструктивных ограничениях. Условно говоря, в XVIII веке необходимо было строить большие здания с колоннами. Не потому, что это красиво, а потому, что иначе оно бы обрушилось. А если уж от колонн никуда не денешься, их всячески украшали.
Штиглиц понимал, что в скором времени необходимость в подобных подходах полностью отпадет. Здание можно будет делать любой формы, архитектура фактически сведется к дизайну. Это вскоре и случилось, появился стиль модерн.
Штиглиц опередил свою эпоху, но опередил совсем чуть-чуть, так, чтобы современники это увидели. В результате его начинание смогли оценить по заслугам.
Сам Александр Людвигович был более чем скромным человеком. Роскошью пренебрегал, в театрах абонировал самые дешевые места. Да и училище хотел назвать в честь своего отца, в честь Людвига Ивановича. Но что-то там напутали, и получилось в честь него, в честь основателя.
Студентами могли стать молодые люди любого пола, выдержавшие экзамен. Кроме того, при училище действовала начальная школа рисования, черчения и лепки.
Первым директором стал Максимилиан фон Мессмахер, русский архитектор немецкого происхождения и такой же фанатик, как сам барон Штиглиц. Он набрал в штат лучших европейских педагогов. Дисциплину ввел строжайшую, но от желающих отбоя не было.
После окончания училища выпускники приобретали выгодные и престижные специальности промышленных художников и скульпторов, преподавателей черчения и рисования.
А вскоре барон приступает к строительству музея при училище. И здесь снова сказалась его прозорливость. Просчитать, что дизайн настолько войдет в жизнь каждого человека, что понадобится фиксировать его историю, притом не в фотографиях и описаниях, а с помощью самих экспонатов.
В основу, разумеется, ложится собственная коллекция финансиста – мебель, фарфоровая и стеклянная посуда, гобелены, печи и камины. Директором становится все тот же господин Мессмахер.
К 1917 году собрание разрослось до 30 000 единиц хранения.
При советской власти музей то становился филиалом Эрмитажа, то вновь обретал свою самостоятельность. И коллекция, и здание медленно приходили в упадок.
А вот училище, напротив, набирало обороты. Техническое рисование сделалось востребованным, обучаться там было престижно. Со временем ему присвоили имя скульптора Веры Игнатьевны Мухиной, за что оно получило прозвище «Муха», наряду со «Щепкой», Щепкинским театральным училищем и «Щукой», Щукинским театральным институтом.
Студенты говорили: «Штиглиц – наш отец, а Мухина – мать». А некоторые на протяжении всего двадцатого века называли училище «имени Штиглица» – один из немногих случаев, когда во все время советской власти не забывалось имя мецената-основателя.
Сегодня это – Санкт-Петербургская художественно-промышленная академия имени А.Л.Штиглица.
О любви к России
Когда Штиглиц скончался (как и многие в те времена, от воспаления легких), по России пошел слух, дескать, барон отписал на благотворительные нужды ровно сотню миллионов.
Действительность была скромнее. Их было не 100, а 38. Тридцать тысяч служащим Государственного банка, пять собственному камердинеру, так вот по мелочам и набралось. Мы же в очередной раз увидели, какой каплей в море самого богатого российского финансиста XIX столетия было содержание училища. Хотя в завещании училище было уважено, ему отписывалось целых 9 миллионов. Но это для того, чтобы безбедно существовать с одних только процентов.
Не потому так мало, что ему жалко было денег на свое любимое детище. Нет, конечно. Сколько было надо, столько и давал. Больше, значит, не требовалось. Училище, как и музей, получало все лучшее и в необходимом количестве.
Просто это уже иной уровень благотворительности. Когда деньги, конечно, нужны, но не они главное. Главное – другое. Ум, интуиция, любовь к своей стране как к самому себе и даже больше. Александр Штиглиц крепко-накрепко усвоил напутствие отца: «Люби Россию, и она будет любить тебя».
