Крестница Екатерины Великой
Екатерина Владимировна Новосильцева родилась в 1770 году в семье графа Орлова, младшего из легендарных братьев и первого директора Санкт-Петербургской Академии наук. Крестной матерью девочки была сама Екатерина Вторая.
Довольно поздно вышла замуж – в 29 лет – за бригадира Дмитрия Новосильцева. Брак получился неудачным. Ее младший брат Григорий уверял, что с Дмитрием Александровичем «невозможно ужиться никакому существу, хотя бы с ангельским характером».
А известная мемуаристка Елизавета Янькова отзывалась о нем еще строже: «Екатерина Владимировна… была во всех отношениях достойная, благочестивая и добрейшая женщина, но мужем не очень счастливая: он с нею жил недолгое время вместе, имея посторонние привязанности и несколько человек детей с «левой стороны»».
Спустя год после заключения брака супруги расстались. Кроме мужней фамилии, брак подарил Екатерине Владимировне сына Володю – (назвали его, разумеется, в честь знаменитого деда). Именно его воспитанию соломенная вдова и посвятила жизнь, практически забросив светские удовольствия.
Сын радовал: он был высок, хорош собой, умен. Прекрасно учился, держался в седле, танцевал, фехтовал и играл на гобое. Он явно пошел в орловскую породу, притом взял лучшее от каждого из пятерых великих братьев.
Екатерина Владимировна, скрепя сердце, отдает его в одно из самых элитарных образовательных учреждений – питерский иезуитский пансион. Но, не выдержав разлуки, следует за ним в столицу. Прошло много времени, прежде чем мать успокоилась и вернулась в Москву. Владимир же, по окончании пансиона, остался в Петербурге, делать карьеру, и в двадцать лет стал флигель-адъютантом Александра Первого.
Уже упоминавшаяся Е.Янькова вспоминала: «Сын Новосильцевой по имени Владимир был прекрасный молодой человек, которого мать любила и лелеяла, ожидая от него много хорошего, и он точно подавал ей великие надежды. Видный собою, красавец, очень умный и воспитанный как нельзя лучше, он попал во флигель-адъютанты к государю, не имея еще и двадцати лет. Мать была этим очень утешена, и так как он был богат и на хорошем счету при дворе, все ожидали, что он со временем сделает блестящую партию. Знатные маменьки, имевшие дочерей, ласкали его и с ним нянчились, да только он сам не сумел воспользоваться благоприятством своих обстоятельств».
Дуэль
Но назревает мезальянс. Сын знакомит Екатерину Владимировну со своей невестой, безродной девицей Черновой. Матушка в шоке: «Могу ли я согласиться, чтобы мой сын, Новосильцев, женился на какой-нибудь Черновой, да еще вдобавок и Пахомовне. Никогда этому не бывать!»
Ей кажется, что она выбрала единственно верную тактику: не демонстрируя своего отношения семье Черновых, она каждый день промывает мозги своему дорогому Володеньке. И в результате добивается успеха, сын рвет все отношения с красавицей Екатериной Пахомовной.
Казалось бы победа? Все закончилось? Нет, ничего подобного. У брата отвергнутой невесты, подпоручика Семеновского полка Константина Пахомовича Чернова тоже есть представление о чести. Он вызывает императорского флигель-адъютанта Владимира Дмитриевича Новосильцева на поединок.
Грибоедов, правда, утверждал, что идея той дуэли принадлежала отцу брошенной невесты, генерал-майору Пахому Кондратьевичу Чернову. Якобы он объявил, что его семеро сыновей будут биться с Владимиром, а если он их всех перестреляет, то к барьеру выйдет сам Пахом.
Так или иначе, до Пахома дело не дошло. После первой же дуэли оба офицера умирают.
Когда Екатерина Владимировна примчалась из Москвы в столицу, ее сын был еще жив. Она бросается за помощью к хирургу Николаю Арендту, прозванному за свое мастерство «оператором-виртуозом». Обещает ему тысячу рублей за выздоровление Володи. Да ладно, хотя бы за то, чтоб остался в живых, пусть калекой. Но рана смертельная, и «оператор» бессилен.
Перед смертью, в тяжелых мучениях Владимир Дмитриевич все интересовался состоянием своего противника, спрашивал, не нужна ли помощь, говорил, что не желал ему «ни смерти, ни страдания».
Друг семьи Новосильцевых, Николай Пражевский, писал Екатерине Владимировне: «Сожалею о том, что Провидение не одарило меня теми способностями, с коими мог бы я изобразить во всем величии твердость духа и спокойствие, с которыми добродетельный двадцатипятилетний юноша ожидал своей кончины».
Это был благороднейший молодой человек. Что ж, тем хуже.
Светские острословы называют поединок «битвой московской спеси с петербургской простотой». Тело Володи бальзамируют и отправляют в Москву, чтобы похоронить в Новоспасском монастыре, в склепе Новосильцевых. Туда же тихим ходом возвращается и мать. При ней серебряный сосуд, в сосуде – сердце сына.
Варвара Петровна Шереметева писала: «На всех станциях только и разговору, что о покойном Новосильцеве, так как везде тут они проезжали, и я не могу Вам сказать, как кончина этого молодого человека и грустное положение его матери всех занимали. На последней станции мы встретили одного офицера, который вчера выехал из Петербурга. Он нам сказал, что весь Петербург против мадам Новосильцевой».
Вот теперь – точно конец истории. И начало другой, совершенно непохожей на две предыдущие.
Чрезмерно усердная благотворительница
Жизнь Екатерины Владимировны Новосильцевой – как трехактная пьеса, написанная тремя разными драматургами, которые вообще не знакомы друг с другом. Первый акт – трагедия, замешанная на амурных страстях. Второй – трагедия честолюбивой матери. А третий – вообще не трагедия, мы не сможем этот жанр определить, в классической драматургии он отсутствует. В первых двух частях присутствует немало театральности, а третья – исключительно про жизнь.
Екатерина Владимировна обращается к митрополиту Филарету с необычной просьбой: «Я убийца моего сына, помолитесь, владыко, чтобы я скорей умерла».
Конечно, отец Филарет отказался исполнить ее пожелание: «Если вы почитаете себя виновною, то благодарите Бога, что он оставил вас жить, дабы вы могли замаливать ваш грех и делами милосердия испросили утешение души своей и вашего сына; желайте не скорее умереть, но просите Господа продлить вашу жизнь, чтобы иметь время молиться за себя и за сына».
В разгаре была осень 1825 года, и до смерти Новосильцевой оставалось почти четверть века.
Она сначала селится рядом с Новоспасским монастырем, но затем все же уединяется в собственном доме на Страстном бульваре. Она всегда в глубоком трауре, не принимает никого, кроме тех, кто с ней связан по делам благотворительности. А еще всякого рода странниц, нищенок, «божьих людей». Слушает их бесконечные истории и не жалеет на них денег.
На месте роковой дуэли – в Петербурге, на окраине Лесного парка – Екатерина Владимировна ставит Князь-Владимировскую церковь и Новосильцевское благотворительное заведение (по сути, богадельню). Первый корпус предназначался для содержания отставных воинов «имеющих нужду в призрении по преклонности лет, или по причине полученных ран и увечия», второй – для людей «из других званий, также имеющих нужду в призрении по беспомощной старости, или по болезням и увечьям не могущих снискать себе пропитание», в третьем же располагалась больница для бедных.
За все это, включая покупку земли с постоялым двором (именно в нем умирал ее сын) пришлось заплатить около миллиона рублей.
А места, где стояли стрелявшие, были отмечены круглыми тумбами.
Екатерина Владимировна заседает в дамском благотворительном комитете, сама ездит по трущобам и перевозит особо нуждающихся в дармовые квартиры, ею же купленные. Ее черный креповый чепец можно увидеть в самых страшных закоулках городского дна. Покупает и отделывает двухэтажный дом для детского приюта.
Помогает, когда нужно, даже внебрачным детям собственного мужа – милосердие обид не знает.
Сам Филарет упрекает ее в чрезмерном усердии: «Излишняя забота о предприятиях, возмущающая даже молитву, есть признак, что мы не довольно предаем свои дела воле Божией, а имеем сильную естественную волю, домогающуюся, чтобы непременно было по-нашему…
Как можно требовать, чтобы каждое преднамерение наше исполнялось? Не слишком ли это для человека? Можно ли быть довольно уверенным, что лучше исполниться нашим предприятиям, нежели не исполниться. Вы скажите: как же лучше, чтобы благоугодное заведение учредилось, нежели не учредилось? А вот как: заведение может достаться в худые руки и употребиться пристрастно и корыстно, следовательно, на грех, а не на добро. И напротив, имение может остаться в руках владельца доброго и добрых наследников, и получится много добра справедливости, если и не очень много добра милосердия.
Итак, не надобно страстно желать исполнения и добрых предприятий; а молить Бога, чтобы Он благословил исполниться им, если то во благо, или дал им иное, нежели какое мы хотим, направление, в воле Его святой».
Екатерина Владимировна сама ухаживает за своим отцом, ему уже за восемьдесят. Много жертвует своему приходскому храму. Но сама туда даже не входит, считает недостойной такой близости к Господу. И постоянно себя называет преступницей.
* * *
Скончалась Новосильцева в 1849 году. Ее похоронили рядом с сыном. В память о ней в Санкт-Петербурге названы Новосильцевская улица и Новосильцевский переулок.
