Что на самом деле чувствует жертва насилия в семье, почему нельзя требовать от нее логичных поступков и что сейчас может помочь сестрам Хачатурян, обсуждают Алена Ельцова, директор православного реабилитационного центра для женщин «Китеж», который работает под патронажем Ново-Спасского монастыря, и игумен Серафим (Симонов), который окормляет «Китеж».
Когда звенит первый звоночек и падает последняя капля
Чем дольше жертва пребывает со своим мучителем, тем страшнее и сложнее ей решиться на побег. Еще и потому, что она оказывается лишена почти всех социальных контактов, а значит – поддержки и помощи. Основополагающие принципы домашнего насилия, говорит Алена Ельцова, – тотальный контроль и лишение жертвы всех связей. Отсекая подруг, друзей, коллег, родителей, абьюзер оставляет жертву в одиночестве. Вот почему Михаил Хачатурян не пускал дочерей в школу, не разрешал им звать гостей и выгнал из дома старшего брата девушек и их мать – чтобы никто не пришел на помощь.
Что касается «звоночков», которые звенят в каждой истории о домашнем насилии, то они стандартные, как и реакция женщин – до поры до времени на них не обращают внимания.
«Первый сигнал – когда мужчина от слов переходит к физическому насилию. Часто это происходит во время беременности или когда ребенок совсем маленький. Женщины в этот момент обычно могут насторожиться, но мало кто уходит из семьи. Прячутся на какое-то время, но потом все равно возвращаются к мужу. Думают: «Вдруг он «починится»? Не может же все быть так плохо».
Обычно женщины до последнего пытаются спасти отношения. Сначала – собственным терпением и обвинением себя. Даже вылитый на голову борщ заставляет их думать в таком ключе: может, я была неправа? Потом следуют попытки обратиться в полицию или повлиять через родственников. По словам Алены Ельцовой, нельзя сказать, что официальные органы не работают повсеместно: где-то помогут, а где-то отмахнутся.
Когда угрожают самой женщине, для нее это не очень критичный фактор. Но когда насилие начинается по отношению к детям, а почти половина абьюзеров в итоге распространяет свою агрессию и на них тоже, это может послужить толчком для решительных действий, говорит эксперт.
Защитить себя несовершеннолетнему (каковой была на момент совершения преступления младшая из сестер Хачатурян) в нашей стране почти невозможно. Полиция, органы опеки, родственники и знакомые – обращение к ним не гарантирует удачного исхода. Где-то пожалеют и возьмутся защищать, а где-то не вмешается ни школа, ни правоохранительные органы. За укрывательство несовершеннолетнего чужим людям светит статья за похищение и удержание человека. Налаженной сети приютов для детей, попавших в трудную жизненную ситуацию, у нас нет.
Если женщине, пострадавшей от насилия в семье, уже исполнилось 18 лет, ее может принять один из кризисных центров. Здесь есть возможность спрятаться от мучителя, переждать и понять, как дальше строить свою жизнь, получить психологическую и финансовую поддержку. Но и здесь не всегда безопасно.
Обидчик выслеживает жертву по телефону, соцсетям и уличным видеокамерам
У пришедшей в приют для жертв насилия женщины одно требование – безопасность. Часто ей кажется, что муж найдет везде: вычислит, настигнет и вернет обратно в ад.
По словам Алены Ельцовой, есть три типа мужей-обидчиков. Первые, наиболее опасные, – это те, за кем стоит какой-нибудь большой силовой ресурс. Это чаще всего либо мужья-полицейские, либо представители кавказских диаспор. «Бывает, они приезжают к приюту на нескольких машинах, скандалят, требуют, чтобы им выдали женщину. Нельзя сказать, что мы перед ними абсолютно беззащитны, но с такими действительно очень тяжело работать», – комментирует Ельцова.
Второй тип – это обычные хулиганы. Они могут ломиться в дверь, в окно, нападать на сотрудников приюта – толкаться, оскорблять их и так далее. «Для таких случаев у нас есть тревожная кнопка – вызываем ЧОП и полицию. Сейчас строим забор – на это нам выделили грант, потому что мы смогли мотивировать: забор необходим для безопасности наших клиенток».
Третья категория – это обидчики, которые опасны только для самих женщин. «Они трусливы и при посторонних ведут себя прилично. Они будут подстерегать, выслеживать, держать женщину в осаде. Тогда нам приходится вызывать полицию и вывозить ее в другой приют. Когда женщина заселяется к нам, мы примерно понимаем степень угрозы, которая будет исходить от ее обидчика, и принимаем меры», – рассказывает Алена Ельцова.
Гарантировать женщине полную безопасность и тайну пребывания, никакой приют, к сожалению, не может. В цифровую эру найти пропавшего человека гораздо проще, чем это было еще лет 10 назад. «Врагами» жертв семейного насилия стали их собственные мобильные телефоны и камеры видеонаблюдения, которые в Москве стоят на каждом шагу.
«Женщину можно найти по телефону, даже если он отключен, по постам в соцсетях. А самое главное – сейчас человека можно легко найти с помощью видеокамер. Если подать заявление о нем как о пропавшем, а тем более если у абьюзера есть ресурс напрямую обратиться к полицейским, информацию можно получить довольно быстро. Сейчас в Москве активно тестируется общая база, подключенная к системе Fine Face – системе распознавания лиц. Это камеры в метро, коммерческие камеры, камеры домофонов. Обнаружить с ее помощью человека все легче.
Уже были случаи, когда нас мужья находили по видеокамере, которая отследила например номер машины, на которой к нам уезжала клиентка.
Находили водителя, и он им все рассказывал», – говорит директор «Китежа».
В самых тяжелых случаях приходится просить помощи у коллег – «Китеж» налаживает связи с другими приютами, чтобы иметь возможность «обмениваться» подопечными и эффективно укрывать их таким образом от преследователей. Но все же главное, чего не хватает – это адекватного соблюдения законов.
«Законы это одно, а правоприменение – совсем другое. Порой абьюзеры действуют хитро. Например, стараются убедить приехавшую на место полицию, что женщина не понимает, что делает – она просто не в себе. Говорят, что она попала в притон или в секту – и такое бывает! Нас очень выручает что, что мы находимся на территории монастыря и работаем по благословению Русской Православной Церкви. Если бы не это, было бы гораздо сложнее», – объясняет Алена Ельцова.
Личность жертвы всегда деформируется
Когда состояние безопасности достигнуто, главное, в чем нуждается пришедшая в приют женщина и ее дети, – это реабилитация. И сами жертвы, и дети, ставшие свидетелями насилия, очень страдают от того, что с ними было. Симптомы могут быть разными: это и психосоматика вплоть до судорог и панических атак, и агрессия, и нанесение себе повреждений.
«Это только в сказке жертва отряхивается и идет дальше, как ни в чем не бывало. В реальности личность всегда деформируется, увы. Нужны годы и годы психотерапии», – с грустью говорит Алена Ельцова. Анализируя случай сестер Хачатурян, Ельцова добавляет, что девушкам сейчас остро необходима работа с психологами и психиатрами – при любом исходе дела это то, что поможет Крестине, Ангелине и Марии хотя бы частично восстановиться и получить надежду на нормальное будущее.
А вот рассуждать гипотетически о том, что сестры Хачатурян, да и любая другая жертва семейного насилия могли бы сделать, чтобы спастись, точно не стоит. Прежде всего потому, что обыватели имеют достаточно слабое представление о том, что происходит с личностью пострадавшей. Мы пытаемся подходить к ней с общей меркой, оперируем логикой, приводим разумные доводы и не знаем, что в этот момент творится у человека в душе.
«Абьюзер разрушает волевой компонент личности своей жертвы. Такие женщины не знают своих потребностей – они не могут сказать, что они любят есть, какую одежду хотят носить, о чем мечтают. Чтобы вырваться из этой ситуации, нужны хотя бы остатки этой воли. Если ее нет, человек порой не способен увидеть даже широко распахнутую перед ним дверь, – объясняет Алена Ельцова. – У сестер Хачатурян нарушались их базовые потребности – человек хочет чувствовать себя дома в безопасности, а они жили как на войне».
Другая особенность – это постоянные «гормональные качели».
В ответ на насилие в организме бушует взрыв гормонов – это и адреналин, и кортизол, и имеющий обезболивающий эффект серотонин, которые становятся для женщины своеобразным наркотиком.
Когда она уходит от насильника, и эта фигура оказывается изъята из ее психики, остается огромная дыра. Нужно время, около года или двух, чтобы остановить гормональные качели и заполнить пустоту другими социальными связами.
Сместить фокус с жертвы на насильника
Все это время мы рассуждали о жертвах насилия, совершенно забыв о том, кто создал эту ситуацию – о фигуре самого обидчика. Увы, это стандартная в таких случаях схема – и это тоже проблема.
«Заметьте, когда происходит любое насилие над женщиной дома, мы сразу начинаем говорить: почему она терпела, почему не убежала. Никто не спрашивает насильника: почему ты насиловал, почему ты бил? Рассуждают: она же могла уйти. И тут начинаются всякие манипуляции. Могла ли уйти? Не могла? Как и когда? И пока мы фокус внимания ставим на женщину, мужчина остается этаким стихийным бедствием непреодолимой силы: ураганом, наводнением, цунами. Как будто его невозможно остановить никак», – говорит Алена Ельцова.
«Анализируя то, что произошло с сестрами Хачатурян, я хочу сказать: у них на тот момент уже не было выбора, ничего другое уже не работало – ни школа, ни полиция, ни родственники. Девушки остались без помощи. Видимо, поэтому убийство и не было для них моральной дилеммой. Это закон психики: насилие порождает насилие, агрессия порождает ответную агрессию.
Мне кажется, этот случай действительно может стать прецедентом в том смысле, что из него все должны сделать правильные выводы. Нужна реформа законодательства, принятие закона о домашнем насилии, охранных ордерах и системная работа с обществом, чтобы не поощрялось насилие над детьми», – говорит Алена Ельцова.
«Да убоится жена мужа своего, но не как тирана страшного»
Клиенток реабилитационного центра «Китеж» окормляет священник – игумен Серафим (Симонов), управляющий находящимся рядом подворьем Ново-Спасского монастыря. Это не обязательно для обитательниц приюта, только для тех, кто сам изъявит желание. Таких немного, потому что в «Китеже» многоконфессиональный состав: сюда часто попадают и мусульманки, и буддистки, и атеистки. И все же благодаря опыту у отца Серафима сформировался свой взгляд на проблему насилия в семье.
«Мне кажется, речь идет не об индивидуальных проблемах людей, которые не умеют справляться со своим гневом. Это глобальная проблема нашего общества. Здесь и утрата воспитательных традиций, преемственности. Ведь не секрет, что много нынешних супругов росли когда-то в неполных семьях. Когда у девочки не было папы, она просто не знает – а как себя муж должен вести?
Это история про вседозволенность и безнаказанность. Иногда мужчины считают, что распоряжаются другими людьми – женой, детьми. Но ведь это дикость, у нас рабовладельческого строя нет! Откуда они берут этот пример? Но главная проблема – это в корне неверное понимание того, что такое семья», – сетует отец Серафим.
К сожалению, даже в православной среде иногда существуют неверные трактовки Священного Писания: и женщины, и мужчины не пониманию, что такое на самом деле послушание, терпение, смирение, говорит о. Серафим. В «Китеже» признают, что проблема семейного насилия в православных семьях также существует. Только за последний год среди клиенток центра было двое жен священников, и, по словам отца Серафима, это были достаточно тяжелые случаи.
«Все эти домостроевские идеи – они как раз циркулируют в обществе светском. Люди оправдывают свое поведение неверно понятыми православными догматами, и потом это к нам же возвращается как какая-то церковная идея – в основном за счет неофитов. Но Домострой – не церковная идея. Наша идея – Евангелие, и там не написано: «Возьми жену за волосы и приложи ее к батарее». Там говорится: «Муж да любит жену свою, а жена да убоится мужа». Причем убоится не как тирана страшного, который ее колотит, а как любимого человека, которого не хочется обидеть. Вот к чему призывают Церковь и Христос», – объясняет священник.
Отцу Серафиму, беседуя с женщинами, приходится быть и психологом, который утешит и успокоит, и юристом, который опишет все возможные последствия, и даже следователем, который изложит перед попавшей в трудную ситуацию женщиной все факты – без прикрас. По его словам, именно тогда, когда удается немного остыть от эмоций и разобраться в ситуации, многие женщины признают: предпосылки беды можно было заметить уже давно, и жить так, как они жили до этого – это настоящий ад на земле. Для такого осознания порой нужно время, говорит священник, но он готов ждать. А также беседовать, исповедовать и просто быть рядом вместе с жертвами семейного насилия.
«Чувство вины у таких женщин огромное, зачастую – навязанное, ложное. Не в обвинениях они поначалу нуждаются, а в принятии и огромной любви. Какие слова тут можно сказать? «Придите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Аз упокою вы». Лучше чем написано в Евангелии не скажешь. Я священник и я говорю о Христе, а Христос и есть Любовь. Я не могу ничего другого предложить. Только рассказать, что Христос нас любит, что он создал нас для счастья – и женщину, и мужчину, и их детей».
Фото: Павел Смертин
