Правда ли, что в 40 лет жизнь только начинается?

Говорим с аналитическим психологом, автором книги «Старание к старению» Юлией Жемчужниковой.

А может, и нет никакого кризиса среднего возраста?

– Когда человек достигает некоего пика (а скорее, плато) самореализации и востребованности, наступает этот кризис. Он очень тяжелый, потому что не имеет видимой внешней причины – это не кризис перед сдачей ЕГЭ или от потерянной любви, это – «просто плохо, не знаю, отчего».

Многие помнят Данте:

Земную жизнь пройдя до середины,

Я оказался в сумрачном лесу…

Но дальше идет строчка, которую мало кто помнит, потому что про нее ничего не понятно: «Утратив правый путь во тьме долины».

А мы ведь «живем словами», диагнозами. «Мне хуже, когда ничего непонятно. Поставьте мне диагноз, мне будет легче». Поэтому про кризис середины жизни обычно говорят: «Да он с жиру бесится. У него прекрасная семья, дом, работа».

Да и сам человек порой считает также: «Все прекрасно. Но в то же время почему-то плохо. И ничего непонятно». Это часто и есть кризис середины жизни.

– У меня такое ощущение, что опыт наших родителей, не говоря уже о бабушках, нам тут не помощник. Сейчас и родить в сорок можно, и профессию сменить.

– Сейчас не очень понятно, что делать с подростковым кризисом – раньше он у всех начинался лет в 14-15, а теперь – у кого-то в 11, а верхнюю границу расширили чуть не до двадцати лет. А все, что дальше, – ползет на всё более позднее время.

Но существует закономерность психического здоровья: человек, не проживший какой-то кризис, не может преодолеть и все остальные. Вместо этого он все время возвращается на предыдущий непрожитый этап.

Пройдя подростковый период, человек попадает в «долину людей». Он создает семью, рожает и воспитывает детей. Несколько лет назад на одном диспуте мы пытались дать определение взрослого человека и пришли к выводу, что «взрослый – это тот, который обслуживает и обеспечивает всех вокруг». Так вот, кризис середины жизни – это только про взрослых людей.

И тут, с одной стороны, все изменилось: мы все стали немножко зомби – стали очень долго жить, и пока не знаем, что с этим делать. Ведь в классическом понимании зомби – это те, которые не умирают.

И вот теперь сидят бабушки и прабабушки перед телевизором и говорят подрастающим потомкам, как и что правильно делать.

С другой стороны, ничего не менялось. Думаю, что раньше в сорок лет тоже рожали, просто не считались при этом молодыми. То есть, если женщина родила в сорок – это не значит, что она молодая, и ей двадцать пять. Я вот, например, удивляюсь, насколько «разные» мамы у моей старшей дочки, которой тридцать, и у младшего сына, которому двенадцать. С дочкой я работала на трех работах, училась, каталась на горных лыжах, обслуживала большую семью и ночами «немножечко шила», а с сыном я даже наперегонки не бегаю.

Конечно, человек может тормозить свои биологические часы сколько угодно. Но в то же время факт, что мама постарела, психологически важен для детей. А наше стремление остаться вечно молодыми приводит к тому ужасу-ужасу, который показан в «Иронии судьбы», где оба героя сообщают: «Мне тридцать пять, и я живу с мамой».

С кризисом середины жизни психологи очень любят работать. Но дальше обычно начинаются фантазии – про «третий возраст», «вечную молодость» и тому подобное. Хотя по логике после кризиса возврата назад быть не может – должен быть какой-то новый этап. И если быть последовательными, пройдя серединыу жизни, мы начинаем стареть.

Но почему все так ополчились против старости? А просто старый человек – это тот, кто всем доволен, и ему ничего не продашь. В обществе потребления это – какой-то бесперспективный клиент, маркетологам он не нужен. 

Как в бизнесе

– Как не путать кризис середины жизни с профессиональным выгоранием или сезонной депрессией?

Так же, как не путать грипп с туберкулезом и ушиб с переломом. Симптомы похожи, вопрос только в том, можете ли вы справиться самостоятельно. Если плохо-плохо, но вы покрасили волосы или вкрутили лампочку поярче – и полегчало, то не оно. А если через некоторое время опять плохо, то, может быть, и оно.

Конечно, при этом надо смотреть на возраст. 25 лет в современном мире для кризиса середины жизни рановато, хотя во времена Бальзака и Тургенева было как раз. А нам теперешним вероятнее – в сорок. Психология – это вообще работа души, и мои клиенты в этом смысле такие же психологи, как и я.

Если вы привыкли работать душой, то кризисы вы будете проходить легче.

Это как с гриппом: заболел, но пришел домой, лег под одеяло, выпил чаю с малиной – уже легче. А того, кто проглотил «Колдрекс» и побежал на работу, потом накроет по полной программе.

В середине жизни у нас в любом случае происходит переосмысление. В подростковом возрасте мы создам себе некоторые ценности и картину будущего, план жизни. Потом что-то из этого реализуем, что-то корректируем. В любом случае эта картина существует только в нашей голове – в объективной реальности нет никакого «нашего статуса» или «идеи нашей семьи».

Потом мы дожили до середины жизни, каких-то целей достигли, а что делать дальше? Нужна новая цель. Развивать и поддерживать.

Этот вопрос хорошо проработан в бизнесе: создал фирму – дальше надо реструктурировать, делать реинжиниринг. В обычной жизни то же самое.

И хорошо, когда умение ставить цели и задавать вопросы у человека хоть как-то проработано. А у тех, кто не хочет работать с собой, кризис уходит в подсознание и проявляется психосоматикой – беспричинные болезни, инфаркты. Или же начинаются переносы: «я хороший, а все вокруг – дураки», «муж плохой», «жена плохая».

– Какие вопросы к кризису середины жизни вообще не относятся? Страх смерти, – относится?

– Всякий кризис всегда связан с вопросами о смерти. Ребенок впервые начинает говорить о смерти в три года, подростки в эту тему углублены очень сильно. Если кризис – всегда будут переживания около смерти. Причем если в детстве и юности мы с темой смерти играли, то теперь она – действительно где-то рядом.

Раньше кризис середины жизни совпадал со временем, когда у человека умирали родители. Теперь родители к этому времени обычно живы, но человек все равно чаще начинает ездить на похороны. В детстве и молодости он мог на похоронах оказаться случайно, а теперь люди вокруг него умирают регулярно.

– Страх потери собственной привлекательности – из этого кризиса проблема?

– Страх потери привлекательности – это вариация страха смерти. А в кризисе середины жизни как раз сталкиваются страх смерти и страх бессмертия. С одной стороны: «Боже, неужели я скоро умру?» С другой: «Ходить на работу, готовить ужины – неужели это будет бесконечно?»

– А любимый женский страх «как же я до сих пор не замужем»?

– К середине жизни это – уже отголоски прошлого. По возрасту в это время пора успокаиваться: «И так доживу». Хотя, конечно, если у кого-то что-то не доделано из предыдущих периодов, – оно и вылезает.

Один вспоминает, что он еще не сходил на Эверест, другой – что он вообще-то хотел спасать китов, кто-то – что еще не замужем или был замужем всего два раза.

«Кто же я такой?»

– То есть, люди начинают резко доигрывать в то, во что не доиграли?

– Да. Это происходит от ощущения, что «смерть скоро», поэтому надо «все вспомнить» и «все доделать», причем, и плохое, и хорошее.

С другой стороны, появляется ощущение рутины, которую надо сломать. И тогда народ пускается во все тяжкие: разводится, разрушает бизнес, меняет работу. Именно на тезисе «долой рутину» держится нынешняя популярность дауншифтинга.

– А в чем акцент таких перемен: я все изменю, потому что мне нечем заняться в ближайшие сорок лет, или в том, что меня не устраивает то, что я делал до сих пор?

– Акцент – в том, что такое «я». Есть такой простой вечный тест – надо написать пятьдесят ответов на вопрос: «Что такое я?» И бывает: «Я – хороший специалист», «я – хорошая жена, мама и хозяйка», «я – человек, который что-то делает для мира» или «я что-то хочу понять про себя». У каждого свой ответ, но первый критерий гораздо больше на виду.

Вот меня иногда спрашивают о том, как там мой сын. И мне приходится напрягаться с ответами. Я отвечаю: «Здоров, счастлив, у него хорошая семья». Насколько проще было бы ответить: «он – большой начальник» или «он – работает на заводе».

Так и у нас: наступает кризис – и мы начинаем перестраивать именно те вещи, о которых постоянно думаем: «Уйду с работы», «продам фирму», или «разведусь с плохим мужем».

– То есть, вместо того, чтобы задумываться о внутреннем, мы иногда начинаем менять внешнее?

– Или хотя бы думать об этом. Бывает, человек приходит к психологу именно с таким запросом: «Плохой начальник, плохой супруг, плохие дети». Следом возникает идея: «плохой я». И только потом – эволюционный вопрос: «А что дальше?» И этот вопрос – не про то, куда ехать, а про то, что будет дальше со мной. Это вопрос – про душу.

С другой стороны, мы почти все – трудоголики. И у нас сразу первый вопрос: «Что делать?» А, может быть, – ничего не делать? А, может быть, – сесть в глубокую медитацию и осмыслять?

В конце концов, зачем-то мы живем теперь больше сорока, пятидесяти и шестидесяти. Конечно, не для того, чтобы потреблять. Но и вряд ли для того, чтобы бесконечно что-то строить.

Сейчас у нас – новый этап в развитии человечества. Мы уже физически как-то выжили, эмоционально – тоже худо-бедно. Возможно, настало время понимания – надо садиться и пытаться понять. И это необязательно делать специально, в строго отведенное время, каким-то волевым усилием.

Всякий кризис – это возможность поменять алгоритм. Изначальный смысл понятия «дауншифтинг», которое мы интерпретировали как «бросить работу и уехать на Гоа»,– «снижение скорости». То есть, смысл не в том, что «был офисным работником, а стал художником»; смысл – в том, что вы замедляетесь.

Есть такая метафора: жизнь – это шоссе. Сначала тебя водят по тротуару, потом – возят. Потом ты становишься взрослым – садишься в собственную машину и учишься ездить сам – ехать в потоке, кого-то обгонять – это зрелость. И вот приходит время снизить скорость. И на маленькой скорости можно ехать в том же потоке, просто в другом ряду. Можно так же получать удовольствие. Можно, кстати, продолжать ехать на «БМВ», хотя многие по ходу пересаживаются на велосипед. А вот потом… Потом есть шанс сойти с асфальта, увидеть цветущие поля и поселиться в них…

То есть, вопрос не в том, чтобы все ломать. А в том, что вы приостанавливаетесь и задумываетесь, например, о таких словах как «благосостояние». У нас много слов, смысл которых подменен. Что такое «благосостояние» – количество денег, которое вы получаете, качество машины, на которой вы ездите, или ваше внутреннее состояние, которое благое?

И как они связаны?

Полезно искать свой путь. Я очень против поп-психологии, охотно раздающей рецепты. Если вам совсем не хочется работать с собой, вы легко найдете в интернете статьи, которые подробно расскажут вам, разводиться или не разводиться, искать новую работу или сохранять старую.

Но, если посмотреть глубже, к середине жизни на социум вы уже отработали. Вы уже – такой или не такой, какой есть. И теперь – можно подумать о себе, понять, «кто же я теперь?» И для этого совершенно необязательна какая-то безумная ломка и перемены.

Мужчины и женщины: кому тяжелее?

– Кризис середины жизни сильнее проявляется у мужчин или у женщин?

– У этого кризиса нет гендерных различий – он общечеловеческий, и есть у всех. Но проявляется он по-разному.

Мужчинам труднее рефлексировать, они хуже идут за помощью. Сейчас это меняется, но небыстро. Мужчина больше задумывается о статусе, об ответственности, о внешних проявлениях успешности.

Иногда так задумываешься над некоторыми популярными постулатами: «Мужчина должен кормить семью». А должен ли? Но в нашем обществе это лучше не обсуждать, «мужчина должен» – и никак иначе. Поэтому мужчины все переносят сложнее. И, поскольку не допускается, чтобы кризис был у мужчины, он переносит его на кого-то – например, «жена стала плохая».

Кроме того, именно у мужчин часто возникают психосоматические болезни. Либо инфаркт, либо какие-то жесткие решения, либо начинается экстрим – всякие погружения с аквалангом, прыжки с парашютом. Мужчине сложно просто сесть и почитать что-то по психологии. Причем, по моим наблюдениям, женатым легче – у них жены частично берут на себя работу по осмыслению ситуации и помогают.

– Ой, а женщины все прям такие рефлексирующие, рассудительные и беспроблемные…

– Я всегда и своим дочерям объясняю: «Не забывайте, что женщины – существа многофункциональные, многозадачные».

Вы можете работать – и одновременно проживать кризис середины жизни, воспитывать, готовить… и думать. А мужчина по-другому устроен – у него мономысль.

Если он в кризисе, то он в кризисе: он включит телевизор – и будет несколько месяцев перед ним сидеть, или полезет на Эверест. Ему труднее думать на ходу, он всецело нацелен на работу. А кризис ведь не проживается за неделю – ему нужно уделять какое-то серьёзное время.

Хорошо ходить к психологу. Потому что психолог – это специально выделенное время на размышление о себе. Обычный российский человек о себе думает между делом – когда в машине едет, когда в очереди стоит.

У нас, например, не принято вести дневники. А вот в дневнике Юнга есть замечательная фраза: «Мне приснился сон, и я начал об этом думать. Думал неделю. Наверное, мало».

Но Юнг, конечно, феноменальный мужчина, и у него были другие возможности и другие силы.

Вот что такое современный сеанс психоанализа? Это вы приезжаете и час специально думаете только о себе. Не «между делом», не «пока не перебили», и при этом не смотрите телевизор, не делаете что-то по дому, а просто думаете. В это время иногда происходит подчистка того, что не пережито, но основная задача – найти то, что будет дальше. В вашем подсознании, в ваших снах, в ваших мыслях. Найти неосознаваемое и сделать его осознанным.

Почему социуму вредны вечные мальчики и девочки

– Бывают люди, которые не прошли кризис среднего возраста?

– Есть даже женщины, которые так и не повзрослели, – вечные девочки. Есть женщины, которые так и не стали мамами, даже если у них много детей, – это такая «мама-подружка». Бывают «мужчины-мальчики». Сейчас вообще очень много людей, которые «девочки» и «мальчики».

Если человек повзрослел, кризис его обычно накрывает. Другое дело, как он его переживает. Можно отправиться в плавание, а можно намочить ножки с берега и убежать.

Если брать какие-то образцы, модели, в литературе есть, например, Дориан Грей, который кризис среднего возраста не пережил, даже не попытался подойти к нему, а встретившись с вытесненной фантазией о старении, сразу помер. Есть и «вечно молодые» наши герои – царь Дадон, Кощей Бессмертный. Весьма печально видеть, как мужчины реализуют эти сценарии. А у женщин есть – Снежная Королева, не стареющая и не живая.

Бывает, приходит такая клиентка – она прекрасно выглядит, в потрясающие театры ходит, но это – некая замороженность.

Сказать, плохо это или хорошо, – сложно, мне больше нравятся люди теплые. Но и Снежные королевы зачем-то к психологу приходят, значит там в душе тоже не все в порядке.

Или ведьмы из сказок. Раньше они все были старухами. А в современном эпосе уже до девочек дошли. А сейчас у нас люди и так, и сяк: ударился оземь, сходил в косметический салон – и внешне опять «молодая». В любом случае в этой ситуации есть некоторое расщепление.

Мы ведь все в курсе, что земля крутится, что тело – стареет. Можно пить таблетки, что-то замораживать, но в природе есть процесс – рождения и смерти, это и есть жизнь. Если ко мне приходит тридцатилетний человек и говорит: «Я чувствую себя подростком» – значит, с ним что-то не так. Если подросток из ревности к пятилетнему брату играется в маленького ребенка – значит, надо помогать. Но если приходит пятидесятилетняя женщина и говорит: «Чувствую себя девочкой», – это вроде социальная норма? Расщепление все равно есть.  Может ли оно быть здоровым? По-моему – вряд ли.

Да, вы можете жить, как молодуха, в любом возрасте, но для социума это не полезно. Сейчас таких женщин – «ягодка опять» много. Идет такая женщина по улице и все ей говорят: «Да не может быть, чтобы это был ваш сын! Это муж или брат!» И это считается комплиментом. А что при этом должен чувствовать сын? Почитайте «Царя Эдипа» повнимательнее.

И риск, и труд, и страх

– Получается, что пережив кризис среднего возраста, человек должен перейти в какое-то новое качество? Какое?

– Вспомните короля Лира. Он начал действовать очень правильно – разделил свое королевство и раздал. Но у него не было королевы, может быть, в разговорах с ней ситуацию удалось бы отрефлексировать. А так – возник вопрос: «Я – Лир или тень Лира? Какой ужас! Кто же я теперь?»

Если вы не король, а просто глава семьи, ситуация на самом деле – та же самая: «Квартира и дача, должность на работе – могу ли я все это отдать? Или я тогда становлюсь тенью короля? Кто же я?»

Люди остаются с тем же вопросом, который бывает у них в подростковом возрасте. Но подросткам тут же охотно дают множество советов: «Ищи себя! А может ты – художник? Поэт? Многодетная мама?» А в среднем возрасте – готовых ответов нет. Их искать надо, и свои, а не книжные. В этом и риски, и труд, и страх.

Хотя, если вы пойдете на популярные сайты, вас закидают советами: «Учитесь! Получите новую профессию! Езжайте в путешествие! Купите то, купите это!» Эти советы скорее – про потребление, рынок заботится о том, чтобы вы не переставали потреблять: «Рисуй, танцуй, ешь, молись, люби, главное – диеты покупай».

– А положительный-то исход есть из этой ситуации?

– Безусловно. Давайте вернемся к словам. «Благополучие», «благосостояние». Мне еще очень нравится слово «благодушие», но его я себе поставила целью на старость. Еще есть «достоинство» и «благородство» – я ориентируюсь на эти слова.

Я не могу нарисовать общую радужную картину, которая подходила бы каждому, – у всех она будет разной. Вот у меня, поскольку у меня семеро детей, всю жизнь сидел страх, что я не выживу, не справлюсь. Потому что все вокруг говорили: «Куда тебе третьего ребенка? Куда тебе четвертого?» И признаться, что ты действительно боишься, было нельзя, потому что начались бы возгласы: «Мы же говорили!»

А потом был очень мощный кризис середины жизни, когда я практически прожила смерть, и в итоге подумала: «Ну, просто возьму и умру, и ничего страшного не случится». И после, около сорока двух лет, вдруг появилось ощущение: «А все. Я справилась». Такой приобретённый навык жизни: «Что бы ни случилось, справлюсь».

Мне потом один человек говорил: «Ты все врешь, не может человек жить с таким количеством «не знаю»». Мы как раз строили дом в деревне, и он спрашивал: «А если машина заглохнет? Еды не хватит? Ногу сломаешь?» – а я на все отвечала: «Не знаю», – и думала о том, что мне теперь не надо продумывать все детали – я столько умею, что как-то точно справлюсь.

Потом я все-таки нарисовала себе некую картинку, в которой мне хотелось бы оказаться лет через 15-20. Рассказала о ней подруге, а она спрашивает: «И что? Будешь стремиться?» На что я ответила: «Вот, знаешь, «стремиться» – это теперь точно не про меня». Картина мира поменялась: это раньше я все время стремилась, а теперь я гуляю.

Помню, самая первая картина мира у меня была похожа на сетевой график. Я по первому образованию – строитель, а сетевой график – это такой график строительства со сроками, в которые должны выполняться разные этапы. А теперь я осознала, что картиной мира может быть акварель. И вот по этому ощущению я поняла, что кризис середины жизни я прожила.

Хотя бывают люди, которые проживают кризис середины жизни этапами, по нескольку раз.

Кризис середины жизни – это даже не нахождение себя в новом качестве – это такое большое нахождение себя: иногда теряешь, а потом находишь.

Мудрый никого не учит

– А это знание о себе, которое ты нашел, нужно куда-то передавать? Или ты нашел – и тебе хорошо.

– Его нужно интегрировать. Мы то и дело скатываемся на старение, но что такое, в принципе, старый человек? Это человек, который умеет молчать. И мудрость – это такие спрессованные переживания, которыми вы не поделились ни с кем.

Знаете, чем бабушка отличается от мамы? Бабушка может рассказывать сказку от того момента, когда ребенок прибегает: «Расскажи», – до того момента, когда он бежит дальше. Она не сажает его рядом с собой: «Слушай меня», – не приходит: «Сейчас я тебе расскажу».

Старость и мудрость – это когда вы все про себя поняли, вам хорошо с собой и нет потребности учить и навязывать.

Поэтому люди, пережившие кризис середины жизни, кстати, часто раздражают окружающих, даже собственных родителей. Видно, что они почему-то счастливы, но они не делятся.

Это кажется странным, потому что старики и вообще взрослые – мечтают учить. И дети и молодежь под жутким гнетом этих стариков-хоттабычей.

Но на самом деле  насильная «передача опыта» – это травмирующее насилие. Мудрый не учит! И даже вопросами из него можно выудить крупицы! Тогда это мудрость.

Нашим родителям действительно сложно. Например, мой отец говорит, что главный двигатель развития – постоянно быть собой недовольным. А лично я теперь категорически против такого утверждения, я считаю, что быть все время в основном счастливым вполне можно.

Это не значит, что я сижу на одном месте и жру плюшки – я работаю, учусь, развиваюсь, могу с кем угодно посостязаться количеством прочитанных книг, но при этом – не хочу быть недовольной собой. И не хочу никого учить.

То есть, после кризиса среднего возраста ты позволяешь себе быть собой, освобождаешься от штампов родителей, социума. Например, у старшего поколения считается, что читать книжку можно только в очереди, или в транспорте, или когда ты переделал все дела. А просто так читать – нельзя. Но я вот – читаю. Хотя такой рецепт счастья – не универсален.

У нас вообще сейчас какая-то «эпидемия нормопатии» – всем все «норм». Молодежь использует это выражение, и старики его переняли. И кому-то, наверное, оно подходит. Но, по моему мнению, не надо искать, где тебе «нормально» – ищи то, где хорошо. Причем может быть так, что и менять ничего особо не надо. Например, одни мои любимые родственники 30 лет работают на заводе, и вполне счастливы. Критерий простой – радость. Если вам радостно – то это вы, а если благо-состония нет, значит это не вы, и кризис не пройден.

Счастья вам!