Ювенальный суд моей надежды

Главным образом, я хотел бы обратиться еще и еще раз к теме и идее ювенального суда. Нюансы, которые кажутся прот. Александру Ильяшенко деталями, частностями, мне как человеку, имеющему дело со всеми сторонами затрагиваемой проблемы, от семей с родителями-алкоголиками, до работы непосредственно с детьми-сиротами и выпускниками детских домов, как раз детали и кажутся важными.

Поскольку детали отличают ювенальный суд от обычного. Поскольку деталям уделяется все время обучения педагогов, психологов, врачей, юристов в вузах и именно знание деталей отличает специалиста от просто любителя. Поскольку, оперируя общностями на тему вообще правосудия, вообще воспитания, вообще семьи, вообще психологии и социальных работников как «наростов», мне кажется мы, как минимум, можем многое упустить, и, более того, дискредитировать.

То же касается и рассуждения вообще о некоторой абстрактной «ювенальной юстиции», которая надвигается с такого же неконкретного, недетального Запада вообще, с его «тлетворным влиянием». Сразу отмечу, что с глубоким уважением отношусь к отцу Александру и все сказанное мной дальше прошу рассматривать как частное, возможно даже и заблуждение, но высказанное как допустимое в церкви разномыслие.

Начну с того, что вести сегодня речь о принятии и непринятии, введении или невведении «ювенальной юстиции» уже поздно. Опоздали на несколько десятков лет. В нашей стране уже давно развиваются «ювенальные» технологии и действуют «ювенальные» органы.

Какие? Поясню. Главным ювенальным органом является комиссия по делам несовершеннолетних, ювенальными технологиями: рейд с посещением семьи, совет профилактики, беседа с инспектором по делам несовершеннолетних, получение предписания о возможности ограничения родительских прав, вызов на заседание комиссии, круглый стол по вопросам воспитания в социально-реабилитационном центре, постановка на учет в «детской комнате милиции», помещение ребенка в интернатное учреждение или детскую колонию в другом случае. Список можно и продолжить.

Если сегодня и можно говорить о «ювенальных» технологиях, то стоит говорить об их реформировании, а не появлении или не появлении. Все уже давно работает и действует.

Просто не было этого иноязычного словосочетания, которое до сих пор вызывает столько шума. Поэтому «ювенальные» технологии уже давно реальность наших дней, требующая серьезного преобразования. Что-то изменить в худшую сторону, по-моему, вряд ли можно. Более карательные подходы, чем те, что действуют сейчас, в отношении семьи, надо еще постараться изобрести. Одно только слово «рейд» чего стоит. Побывайте на заседании комиссии по делам несовершеннолетних, многое станет понятно. Разговор родителя лицом к спинам мало заинтересованных и некомпетентных лиц, напоминающих тебе о высотах родительской ответственности и отчитывающих себя, вызывают ощущение не просто суда, а общественной порки, не только не способствующей выходу из кризиса, но скорее усугубляющей его.

Главный посыл, который в себе несет, в частности, и Конвенция о правах ребенка, заключается не в борьбе с семьей, как то обычно представляют, а о компетентной всесторонней общественно-государственной поддержке семьи. Если обратиться непосредственно к тексту Преамбулы конвенции, статьям №№ 3,5,8, 18, мы обнаружим, что центральной ценностью Конвенции является семья «как основная ячейка общества и естественная среда для роста и благополучия всех ее членов и особенно детей» и «наилучшее обеспечение интересов ребенка» видится, в первую очередь, в контексте семейного воспитания. Более того, Конвенция предполагает участие в процессе принятия различных решений в отношении семьи в критических случаях не только компетентных органов и суда, но и общины, привлеченных специалистов и «всех заинтересованных лиц» (статьи 3,5,9), что задает пространство общественной соответственности в деле поддержки семьи и ребенка. При этом хочу напомнить читателю, что Конвенция о правах ребенка – это, по сути, политический документ. Он не определяет конкретные механизмы или технологии, а задает принципы, подходы в создании политической, экономической, социальной инфраструктуры семьи и детства, выраженной, главном образом, в национальном законодательстве.

Итак, центром «ювенальной» системы сегодня является комиссия по делам несовершеннолетних, вызовы на которую и являются ведущей ее практикой. На этих вызовах родителям и детям предлагают исправиться, встать на биржу труда, обратиться к психологу и что-то еще, в зависимости от наличия на территории соответствующих служб. При этом глава комиссии является муниципальным чиновником и далеко не всегда специалистом в области семейной политики, детского права, социальной работы. И по идее, нахождение семьи или несовершеннолетнего на «учете» в таких комиссиях должно целебным образом влиять на исправление ситуации. Иногда это помогает. Но чаще нет. Кризис развивается, а родители после таких «судов» скорее только убеждаются в том, что они и вправду никчемные и права у них стоило бы отобрать. И так, с сильно запущенным кризисом, когда уже многие копья поломаны, семья уже не воспринимает никакого внешнего воздействия, семья или ребенок идут на суд. На котором уже и вправду бессмысленно что либо реабилитировать. Все уже сделано. Осталось просто формально вынести решение. И в такой ситуации и Астахов, и отец Александр прав – никого в помощь на суде не надо, там просто уже некому помогать. Идея же ювенальных судов предполагает более раннюю разработку юридически подкрепленных программ реабилитации, включения специалистов и общественных ресурсов. Когда «нарост» включается в процесс не на стадии, когда можно только развести руками, а в момент, когда еще можно предложить профессионально выверенные механизмы.

Идея тех ювенальных судов, которые близки мне лично, сродни идеи медицинских и психолого-педагогических консилиумов. Консилиум используется в практике для решения наиболее сложных вопросов. Когда требуется мнение не одного специалиста, а разных, с разным опытом и профессиональным ракурсом. Простой пример из собственной практики. Я веду программы по социальной адаптации детей-сирот. В рамках адаптационных лагерей мы стараемся выработать некоторые индивидуальные меры, сценарии для коррекции поведения того или иного подопечного. И в этом процессе у нас участвует до 5 специалистов, по возможности подключаем и священника. Поверьте, каждый вносит свое видение, свой ракурс, что значительно обогащает представление о конкретной истории. Социальный работник смотрит на проблему в контексте социальных связей, особенностей социального статуса и происхождения, социальный педагог в ракурсе социальных ценностей и социализации, детский психолог с позиций индивидуальных и возрастных особенностей развития психики, священник находит свои слова для врачевания детской души. И только в таком сотрудничестве удается достигать определенных успехов. Никакой судья, хоть с пятью образованиями, не заменит круга разнопрофильных специалистов. Он скорее должен его организовать, соотнести их суждения с законом, принять к сведению их предложения помощи и форм поддержки. И на этом основании выносить свое решение. Например, о предоставлении времени на изменение ситуации, на направление ребенка или родителей в такой-то центр, и не обязательно присутствующий на данной территории.

Опыт деятельности таких судов, которых можно называть и «ювенальными», «коллегиальными» и «детскими», и по большому счету, «милостивыми», значительно увеличивают процент успешного решения кризисных ситуаций, будь то трудности в семье или антисоциальное поведение подростка. Итак, идея в том, чтобы сместить центр ответственности с «безрукой» комиссии по делам несовершенолеттних к компетентному, открытому для участия разных сторон коллегиальному органу, возглавляемому судьей как обладателю судебной власти.

Также, защищая по профессиональному долгу честь мундира, хочу обратить внимание всех читателей и самого отца Александра на тот факт, что уже давно и в психологических, и в педагогических светских вузах при рассмотрении тех или иных парадигм рассматривается христианская педагогика и христианская психология. Предметы же порой читаются православными преподавателями, которые без стеснения представляют научные конструкты, опирающиеся на позиции христианской антропологии. Да, при этом рассматриваются и другие. Но все же будем объективны, хотя это и детали. Более того, уже несколько лет в рамках Рождественских чтений проходит конференция «Психология воспитания и образования современного человека: диалог со святоотеческой традицией», возглавляемая Архиепископом Петропавловским и Камчатским Игнатием и создающая пространство для диалога научного и церковного сообщества. А, к примеру, одну из ведущих кафедр в России, выпускающих психологов-консультантов, возглавляет профессор Ф.Е.Василюк, человек открыто православный и развивающий соответствующее научное направление. Поэтому думать, будто бы современная психология сплошь материалистична, а все психологи, в том числе и пишущие законы, сплошь атеисты я бы не спешил. Ровно как не спешил бы думать, что социальный педагог или психолог ничем не способен помочь судье. Тогда, может, они вообще никому и ничем помочь не могут?

Надеюсь, что эта дискуссия будет продолжаться, поскольку вопрос не такой уж однозначный, как это многие стараются представить по известной формуле: «что с Запада, то зло». И тонкость позиции Патриарха, мне думается, не просто пример хорошего политического тона, а понимание того, что нет смысла, по русской поговорке, плевать в колодец из которого пить.

Также надеюсь, что совместными усилиями семьи, Церкви, общества, государства, мы обеспечим детям их главное право. Право на Христа. «Пустите детей приходить ко мне и не препятствуйте им» – не просто просьба Спасителя, а требование. Требование фундаментальной возможности ребенка вне зависимости от наших желаний и представлений о нашей роли в его жизни, о наших правах по отношению к нему, не помешать обрести свой личный путь к Богу, в этом и видя задачи каждого в реализации наивысшего интереса ребенка. И почему бы этому не способствовать ювенальному суду, когда во время разбора очередного дела, ребенок, может быть, впервые в жизни встретится с милосердием, когда вдруг присутствующий на процессе отец Александр вдруг встанет и скажет: «Уважаемый суд, разрешите мне, согласно такой-то ювенальной технологии и такому-то ювенальному закону, взять попечение о данной семье и ребенке, предоставив им возможности реабилитации, имеющиеся у нашего прихода». И вдруг суд ответит: «Принимается. Согласно принципу суда и милости!».

Алексей ГАЗАРЯН,
православный социальный педагог,
член Союза социальных педагогов и социальных работников РФ,
отец четверых детей, один из которых приемный,
руководитель проектов социальной адаптации детей-сирот,
поддержки приемных семей и профилактики социального сиротства