Я – не тело!

Марина Писклакова, директор Национального центра по предотвращению насилия «Анна», уже 20 лет работающая в этой сфере, убеждена, что молчать об этом опасно.

Зачем нужен флешмоб

– Марина, вы работаете в сфере профилактики насилия уже много лет. Недавно в соцсетях запустился флешмоб #янебоюсьсказать с рассказами пострадавших от насилия женщин. Кто-то полагает, что нельзя так обнажаться перед неизвестными тебе людьми, кто-то поддерживает женщин в их смелости вскрыть проблему. Что вы думаете по этому поводу?

– Я считаю, что опасно молчать об этом, а не говорить. Я читала на «Фейсбуке» несколько постов, в которых на флешмоб реагировали мужчины. Кто-то бросился говорить, что это женщины, которые не получают внимания мужчин. Это просто оскорбительно.

Ведь в первую очередь такое «внимание», о котором пишут женщины, никому не нужно. И во-вторых, с таким неуважением относиться к пережитому тяжелому опыту других людей нельзя. Это эмоциональная жестокость. Но были и правильные реакции, поддерживающие женщин.

Напомним, что официальная статистика отражает только верхушку айсберга. Тысячи жертв насилия не решаются сообщать о случившемся.
По данным Генеральной прокуратуры за 2015 год:
В 2015 году было зарегистрировано 3936 изнасилований и покушений на изнасилование (ст. 131 УК РФ), из них расследовано – 3 817, нераскрыто – 174.
По данным Следственного комитета РФ за 2015 год:
В 2015 году расследовалось 10 744 факта изнасилований и насильственных действий сексуального характера (ст.131, 132 УК РФ) с учетом преступлений прошлых лет, иных преступлений против половой неприкосновенности и половой свободы личности (ст.133-135 УК РФ) – 4 900.

Я понимаю стыд мужчин за свои бывшие поступки или поступки своих друзей. Это хорошее начало. Иначе мы бы продолжали делать вид, что это не происходит, и это бы продолжалось во всех уродливых формах, о которых говорят женщины. Этот флешмоб проявил смелость и силу женщин, готовых рассказать, и честность и силу мужчин, способных раскаяться и, значит, измениться.

– Я помню, как раньше жертвы насилия, рассказывающие о случившемся, снимались со спины…

– Раньше женщинам было стыдно рассказывать о том, что с ними случилось. Теперь произошло верное смещение акцента на то, чтобы стыдился агрессор.

Насилие в отношении женщин происходит по всему миру, это и насилие в семье, и изнасилования, насилие на свиданиях, изнасилования в студенческих общежитиях и так далее, но во всем мире об этом мало говорят. А без нашего осознания масштабов насилия в отношении женщин это будет продолжаться.

Надо говорить об этом.

Существует ли «природная агрессия» мужчины

– А как вы относитесь к идее о том, что агрессивное поведение естественно для мужчины?

– Как мать 32-летнего сына я с этим глубоко не согласна. Мужчина как человек создан с чувством сострадания, добра, как и женщина. В нас изначально заложено не приносить друг другу боль. А говорить о «природной агрессии» мужчины – это потакать собственному эго и стремлению к власти и доминированию. Это не имеет отношения к нашей человеческой природе.

– Получается, все идет из семьи – или общество тоже влияет на наши принципы?

– Общество тоже оказывает влияние. В общественном сознании идет путаница терминов. Когда идет воспитание мужественности, к биологическому понятию примешиваются социальные понятия. И появляется та же агрессия. В среднем под мужественностью понимается способность защитить, и только при необходимости напасть.

Начинается игра понятий: до какой же степени приемлема агрессия, если есть необходимость защитить. Сложный вопрос. Но в то же время в данный момент мы говорим не об агрессии на войне. А об агрессии мужчины по отношению к женщине. И вот тут должна быть четкая граница, понимание, что применение силы и доминирования в личных отношениях недопустимо.

– Что такое вообще насилие? Ведь это и психологическое воздействие тоже, хотя многие этого не признают.

– Да, конечно, и более того – физическое насилие без психологического подавления не возникнет. Власть проявляется сначала в подавлении. Эмоциональное унижение, психологическое давление – это проявляется вначале. И уже потом наступает фаза физического насилия. Этот флешмоб и правда прорвал гнойник, высыпалось столько случаев физического насилия.

А в реакции многих мужчин на флешмоб, кстати, заметьте, было много эмоционального насилия – оскорблений. Это ярко проявило отношение этих мужчин к женщинам. Уверена, что такие мужчины так же ведут себя и со своими близкими женщинами. Не может быть, чтобы мужчина с кем-то был теплым, заботливым – и мог выливать такую грязь на других. Поэтому мы увидели этот пласт эмоционального насилия, которое мужчины продолжают позволять себе.

Но много, к счастью, и честных, глубоких отзывов. Только честный взгляд мужчин на самих себя поможет остановить насилие.

– Может ли как-то сдвинуться решение проблемы благодаря флешмобу? Или это все же некая массовая исповедь, явление, скорее, психологического порядка?

– Да, я уверена, что это движение сможет менять ситуацию. Что это кого-то остановит. И даже те мужчины, которые эмоционально унижали участниц флешмоба, в следующий раз подумают, прежде чем совершить какие-то агрессивные действия.

Мы больше не можем притворяться, что мы об этом не знаем. Теперь уже знают все. Это как если бы в темной комнате включили свет, и мы увидели все, что в ней есть. Мы можем снова выключить свет, но мы уже знаем, что там есть.

Выдержки из обсуждений флешмоба в «Фейсбуке»:

«Делай то, что зависит от тебя. Научись защищаться сама и научи защищаться своих детей. Иди за помощью к психотерапевту, если с тобой это все-таки случилось. Не надо тащить этот груз, лишая себя нормальной жизни, не надо обсасывать в подробностях, как это было, не надо думать, что жалость к тебе или страх наказания окажутся сильнее инстинкта. Будь взрослым. отвечай за себя, и не давай себя обидеть».

«Я думаю, что для тех, кто набрался смелости, кто нашел слова, кто собрал волю в кулак и обнажился перед миром – это очень значимый шаг, это поступок. Он реально глубоко изменил внутренний мир говорящего. Последствия могут быть очень разные. Очень. Может быть рост. Может быть травма. Может быть падение. Все ли знают, как совладать с ядерной энергией? Но ответ на вопрос «что дальше» – тут это личный ответ…»

«Чувак, я не тело».

«Страшно бездействие окружающих и власти, никто тебя не защищает».

«Истории об изнасилованиях в таком количестве создают у женщин ощущение, что контакт с мужчиной в принципе чреват проблемами и насилием. Во всем дискурсе очень не хватает оглядки и заветного «но» в качество некоего положительно-созидательного вектора. Сам по себе флешмоб мог бы стать трамплином к тому, чтобы заняться ситуаций предметно: законодательно или на уровне психологической работы. Но было сказано А, но не сказано Б. В итоге, окончившись на подобной ноте, флешмоб будто бы закрепил виктимность участниц».

Проблема метафоры головы и шеи

– Почему жертва не сразу сдает своего агрессора? Особенно в случаях домашнего насилия. Что мешает оградить себя от повторения ситуаций?

– Вопрос снова ставится с точки зрения того, что женщины должны сами себя оградить от дальнейшего проявления насилия со стороны мужчины, а не мужчина должен прекратить насилие в отношении женщины.

Отвечая же на вопрос можно сказать, что срабатывает стокгольмский синдром. Стокгольмский синдром был выявлен впервые в случаях с заложниками. Он наступает после длительного времени проживания под серьезным насилием. В случае длительного насилия в семье женщина тоже становится как бы заложницей, и здесь это усугубляется еще и тем, что это очень близкий человек.

Флешмоб, кстати, еще продемонстрировал, почему сложно говорить об этом. Дело в том, что как только женщина открывает рот и признается в случившемся, ее или называют жертвой, или обвиняют, что она не смогла быть той шеей, которая должна повернуть голову своего мужа в нужную сторону, что она спровоцировала и так далее. А это женщины, которые решились рассказать свои истории. Сколько еще тех, кто не решился это сделать.

Что касается виктимности. Я уже 20 лет работаю с этой проблемой, и никак не поддерживаю точку зрения, что это «определенного типа женщины». Это вообще не так.

Любая женщина, встретив мужчину, склонного к манипуляции и агрессии в отношениях, может попасть в такую ситуацию.

И в первую очередь потому, что наше общество учит женщину быть той самой шеей. И она подстраивается, терпит. Потому что любит, потому что хочет сохранить семью. Потому что просто надеется, что он изменится.

А когда она попытается рассказать о возникших проблемах, ей снова скажут: разрешать конфликты в семье должна уметь женщина. Но это опять ложное суждение. Решать конфликты должны две стороны. И еще важно: мы говорим об агрессии и насилии, а не о конфликте. У обидчика в ситуации насилия в семье вообще нет цели разрешить конфликт. У него задача – выстроить контроль над своей женщиной.

И опять мы сталкивается с конфликтом сознания нашего общества. Существует позиция «он мужик или что?!» – то есть мужчине фактически между строк дается право силой контролировать свою семью. И женщина тоже часто так считает. Поэтому, когда мужчины, склонные к применению насилия начинают выстраивать контроль, женщины вначале это опять воспринимают как норму, его право и тоже поначалу молчат.

А когда в результате доходит до истязаний, когда терпеть уже нет сил и страшно, то женщины начинают говорить об этом, но их окружение и общество в целом снова являются барьером, опять обвиняя женщин. Здесь проблема в том, что в любом случае ответственность возлагается на женщин, подвергшихся насилию, а не на обидчика.

– Цикл насилия идет по кругу, и это во многом же тоже удерживает женщину от того, чтобы рубить гордиев узел. В чем тут проблема?

– Не надо думать, что агрессора легко распознать сразу. «Здравствуй, меня зовут Саша я буду тебя бить», – конечно, такого вам мужчина не скажет. Он говорит прекрасные слова и обещает счастливую жизнь. А потом первое, что старается делать агрессор – это изолировать женщину от окружения. Так женщину проще контролировать, и она меньше кому может рассказать о своих проблемах.

Это часто делается мужчиной бессознательно, хотя иногда и осознанно. И он, например, будет устраивать скандалы каждый раз, когда приходят ее родители – чтобы она постепенно потеряла контакт со своей семьей. Потом с подругами. Сценарий может быть разный.

Постепенно, чтобы сохранить семью, женщина начнет под него подстраиваться и сузит круг общения. Одновременно сбивается ее самооценка, мужчина начинает говорить, какая она плохая хозяйка, жена, плохая мать, что она никому не нужна, кроме него, и он единственный, кто ее будет терпеть, и она еще должна быть ему благодарна.

Через 3-4 года таких отношений женщина и сама начинает так про себя думать. Я видела за годы работы сотни таких красивых, умных женщин, которые говорили: «Да я никому не нужна, куда я пойду?» И часто они экономически зависят от мужа, не работают или живут у него.

А когда такого подчинения мало, доходит и до физического насилия.

Тогда появляется страх. И это доводит женщин в таких отношениях до того, что, когда поворачивается ключ в замке – мужчина приходит в дом – у нее внутри уже все холодеет. Ее уже парализует страх. И не потому, что это слабая женщина. Это просто разрушающее действие такого систематического насилия.

Цикличность проходит три фазы. Все оскорбления, унижения, угрозы – это стадия роста напряжения у мужчины. Это именно его личный процесс. Он выплескивает напряжение, повод можно найти всегда, – и на пике этого происходит акт насилия.

Как это проявляется? Сначала толкнул или дал пощечину. Дальше удары. Формы насилия разнообразны. Бывают удушения. Бывают нестандартные варианты – главное, выработать у женщины страх.

У меня в практике был случай, когда мужчина подходил к жене и ладонью со всей силы бил по спине неожиданно. И сначала говорил – ну прости, не рассчитал. А у нее в итоге постепенно выработался страх, и она уже жила с этим напряжением, ожиданием удара. Уже работал посттравматический синдром.

Затем после акта насилия – особенно на первых порах – обидчик может раскаиваться. Иногда даже искренне. Весь парадокс в этом. Я разговаривала с этими мужчинами. Они просят прощения. Обещают, что больше этого не будет. И в этот момент он снова становится тем Сашей, Ваней, Петей, которого она полюбила, и она снова начинает ему верить, снова дает ему шанс.

Но потом в нем снова нарастает напряжение. И фаза перемирия с годами становится все короче, а акты насилия все длиннее и серьезнее. Поэтому в конце уже может произойти и убийство. У нас были случаи, когда женщина несколько раз заявляла в полицию, но полиция пришла только после ее убийства.

Однажды муж убил жену, ей было всего 26 лет, он ее забил до смерти. И мама ее на похоронах кричала: «Ведь все знали, что он ее избивал, все три года!» Но несмотря на это знание, ни окружающие, ни правоохранительные органы не защитили и не спасли женщину.

В насилии виноват агрессор, а не жертва

– Почему же органы правопорядка не защищают жертв насилия?

– Еще одна проблема: женщины на стадии перемирия часто забирают заявление. Это происходит всегда, так как это одно из проявлений домашнего насилия, связанных с его цикличностью. А у полиции тоже выработались стереотипы, что это бесполезные дела. Что они ничего все равно не могут сделать. Отсюда их заниженная реакция. Но чаще не потому, что они бесчувственные, а от непонимания серьезности последствий.

Я много работала с полицейскими и могу сказать, что те, кто долгое время с этим работают, сами в конце концов понимают, чем это может закончиться. И если это добросовестный участковый, то он пытается вмешаться. Но закон до последнего времени не позволял в это вмешиваться.

Сейчас благодаря поправкам в УК эту сферу вывели наконец на белый свет. Хорошо, что государство наконец защитило семейную сферу и наконец-то говорит открыто о семейном насилии. И это хорошее начало, чтобы работать над снижением семейного насилия.

– Вы одна из первых женщин в России, которая начала работать с этой проблемой. И первому телефону доверия для женщин уже более 20 лет. Почему вы начали заниматься темой насилия?

– Когда я начинала эту работу, я еще не думала, куда это приведет, тогда я хотела просто помочь тем женщинам, которых встретила в своем окружении. Но я понимаю, что все это не зря, и я жду с большой надеждой новый законопроект о противодействии семейному насилию, в разработке которого я являюсь руководителем рабочей группы.

Ведь пока мы с вами говорим, женщины погибают. Этот внутренний счетчик никогда не останавливается.

Наш центр «Анна» был основан в 1993 году, когда и возник первый в России телефон доверия. Не потому, что я сама подвергалась насилию, а потому что встретила женщин, ставших его жертвами. Когда с ними начинаешь говорить и видишь все изнутри, это не может никого оставить равнодушными.

В 1994 году я была в Швеции, где все это уже работало, были убежища для жертв насилия, оказывалась помощь, и мне было обидно за наших женщин. У нас до сих пор действует принцип «бьет – значит любит». И Ритва Холлмстрем, директор городского кризисного центра в Гетебурге, помогла нам сделать такой центр.

Ритва сама меня тренировала, учила. Я сначала одна работала на том нашем телефоне доверия. Номер объявили по радио «Маяк». За год я здорово сгорела.

Кстати, тогда даже не было такого термина как «домашнее насилие». Об этом никто не хотел говорить. Мы работаем столько лет пока только над осознанием серьезности проблемы и созданием нулевой терпимости, чтобы перестали к этому равнодушно относиться. Надо понимать: это не частная проблема отдельных женщин, это проблема всего нашего общества.

Центр «Анна» стал основателем и координатором Национальной сети противодействия насилию. Сейчас в сеть входят более 150 разных организаций, работающих с проблемой насилия в отношении женщин. За 20 лет в Национальный центр по предотвращению насилия обратились более 70 тысяч женщин.

Насилие в семье со стороны женщины и мужчины проявляется по-разному. У женщины меньше уверенность в том, что она может совершать насилие, поэтому, как правило, с ее стороны это манипуляции. А мужчина реализует свое чувство хозяина.

– Почему вы назвали свою организацию «Анна»?

– Анна – имя моей бабушки. В 1995 году умер мой муж, а через полгода дедушка. Дедушка с бабушкой были женаты более 50 лет. Муж мой умер внезапно и молодым, в 37 лет, я тяжело переживала. Где-то через месяц после смерти дедушки я говорила по телефону с бабушкой, и она мне сказала: «Ты должна быть сильной, взять себя в руки».

И я вдруг подумала: это я ее должна утешать, а тут она меня утешает. Это пример сильной русской женщины, которая воспитала пятерых детей, прошла через войну, дедушку в тюрьму сажали, но она сохранила силу духа.

И я подумала, что женщины, которые подвергаются насилию, тоже сильные духом, как моя бабушка, они возрождаются из пепла. Поэтому имя моей бабушки символизирует сильную женщину, которая и в трудных испытаниях способна и сама их пройти, и поддержать других.

– Как вы тянули это на себе в одиночку такое дело?

– Мне хотелось что-то изменить, помогать… скорее, это миссия. Возложенная на меня, возможно, свыше. Это был некий выбор души. Когда я потом анализировала свою жизнь, думала: ведь я зачем-то, например, очень глубоко учила английский язык со школы, что помогает мне сегодня изучать эту проблему во всем мире, и так далее – и все, чему меня готовили в жизни, все это мобилизовалось для реализации именно этого дела.

Даже мой папа, полковник авиации в отставке, очень много волонтерил и помогал мне в Центре. Хоть он был военный, командир, он поддерживал меня в моей позиции. Он как раз сам часто разбирал ситуации такого поведения офицеров в семье.

Помню, как он приходил домой и рассказывал маме: «Вот, опять он жену избил. Ну что с ним делать? Ведь я столько раз с ним об этом говорил, он обещал, что перестанет».

Когда моему сыну Пете было лет 11, мы как-то пошли в бассейн, и помню, выхожу, а рядом с ним стоят пара молодых людей лет 18-ти, и он им говорит: «Вот моя мама, она вам все пояснит». Оказывается, он в раздевалке услышал их разговор о том, что девушки провоцируют насилие.

И он вмешался и сказал им: «Это неправда, нет провокаций изнасилования. Насилие – ответственность того, кто это совершает. Моя мама все это знает, она вам расскажет». Удивительно, что они даже согласились меня выслушать. Вот так рос мой сын. Сейчас в своей семье он говорит: мне нужна не домработница, мне нужна супруга-партнер.

– Сейчас обращений в центр «Анна» становится меньше, или такой тенденции вы не замечаете?

– Благодаря таким различным публичным акциям, просветительским мероприятиям, обращаемость даже возрастает. Последние несколько лет я постоянно анализирую нашу статистику обращаемости.

И пугает то, что к нам обращаются женщины от 20 до 55 лет – то есть самый активный брачный возраст. Самая большая концентрация пострадавших от насилия – в возрасте от 30 до 45 лет.

И второе, что меня беспокоит и сильно расстраивает, то, что женщины в среднем страдают от насилия от 3 до 10 лет. Причем случаи насилия и агрессии по отношению к ним происходят несколько раз в месяц в среднем.

То есть, если понимать эту проблему с учетом цикличности, интенсивности насилия, это уже очень серьезная группа риска, и там могут случаться уже серьезные увечья вплоть до убийства. Получается, эти женщины годами живут в такой атмосфере. Как правило, они звонят нам после особо серьезного инцидента, когда уже не в силах терпеть.

Еще более тревожная информация, что более 70 процентов этих женщин никуда не обращались. Ни в государственные, ни в общественные организации. Это синдром избиваемой женщины: они не верят, что им кто-то может помочь. Потому что они очень долго находились в ситуации насилия один на один с агрессором.

Убегают они обычно, уже когда существует угроза убийства – по отношению к ним или детям. В этом еще одна несправедливость нашего законодательства. Все должно быть построено так, чтобы обидчик покидал пространство, потому что он не умеет себя вести, а не они должны скрываться. А у нас в итоге агрессор еще и начинает преследовать жену с детьми.

Законопроект о домашнем насилии

– Какие перспективы у законопроекта по противодействию домашнему насилию? Когда он может быть принят?

– Мы получили большую поддержку от Михаила Федотова, председателя Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека. Законопроект еще в работе.

Основная проблема в отношении к этой проблеме со стороны общества. В тех людях, кто считает, что насилие в семье допустимо. Общество наше раскалывается по вопросу, что же такое наша традиция.

– Жертвы насилия боятся общества?

– Да. Для общества такая женщина вдруг перестает быть «какой надо женой», когда она идет против мужа. А когда он уже ее истязает, и она в этом признается, ей говорят – а что ж ты молчала? А за мужчиной закреплено право насилия. Потому что без этого почему-то мужественность недостаточно подтверждена.

– Как можно изменить общество? Ведь часто, действительно, говорят – «нормальная женщина в такое не вляпается», обвиняют жертв насилия в попустительстве. Кстати, часто такие мнения высказывают, как ни странно, женщины.

– Замечено, что такие взгляды могут проповедовать женщины, которые сами подверглись насилию и сопротивлялись, и это у них было успешной стратегией. Хотя сопротивление, кстати, не всегда срабатывает, и часто это опаснее. Сопротивление вызывает еще большую агрессию.

Это, кстати, проблема юридического разбора факта изнасилования: если женщина не сопротивлялась, то было ли это насилием? И это же объясняет, почему женщины в случаях домашнего насилия часто не пытаются бороться – потому что это стратегия их выживания.

Либо же жертв насилия осуждают те женщины, которые просто глубоко уверены в том, что мужчина голова, а женщина шея. И думают, что они могут действительно влиять на ситуацию. Но просто им еще не попался такой мужчина, который будет агрессором.

И третье – они повторяют стереотипы «она сама виновата». Это стереотипы общества. Но как от этого избавиться? Общество – это люди. Если мужчины не будут нуждаться в применении насилия, чтобы считаться полноценными мужчинами, то проблема сама собой исчезнет.

Это личный выбор каждого человека. Моему сыну общество тоже пыталось внушать, каким ему надо быть. Но к счастью, он вырос тем, кто он есть. И мой отец, офицер-летчик, тоже не испытывал необходимости доказывать свое мужество путем насилия. Была сила убеждения и личного примера, которая помогала мне сформироваться такой, какая есть.

– Вам не кажется, что сейчас образ мужчины-хулигана романтизируется? И это тоже одна из предпосылок насилия?

– Да, у нас романтизируется агрессия. Когда мы в беседах задаем вопрос девушкам, каким они видят своего будущего спутника жизни, в первую очередь они говорят: надежный, сильный, защитник. Меня все время поражало, что не возникает слово «добрый». Под мужественностью часто понимается маскулинность, которая доминирует.

Интересно, что среди молодых мужчин я меньше встречаю потребности в подтверждении собственной значимости через доминирование в семье. Мне кажется, что происходит какой-то сдвиг. Но в то же время, если мы посмотрим на стереотипы, которые применяются к мужчинам, это просто страшно.

Из мужчины делают монстра, который обязан зарабатывать деньги, быть неэмоциональным, доминирующим. Это Терминатор. Я задумываюсь: если бы я росла мальчиком, то вписаться в такие ожидания общества мне было бы страшно и сложно.

И это ломает психику. Когда тебе больно, а тебе запрещают плакать, это унижение, подавление нормальных эмоций. И это несправедливо по отношению к мальчикам.

У нас в центре «Анна» второй год идет новая программа «Отцовство». Это подготовка мужчин к рождению детей и равному родительству, когда мужчина рассматривается не в помощь маме, а равный родитель.

Мужчины, которые проходят у нас эту программу, много с нами потом общаются. И я вижу других мужчин. Это радостно.

Во-первых, то, какие эмоции они позволяют себе по отношению к детям. Они же их испытывают внутри себя – просто им не разрешали их проявлять. И какое же это освобождение для них, когда признается их право на это!

Важно, когда из отца не делают страшилку, который будет тебя пороть. Важно, чтобы ребенок понимал: это мама и папа, на которых он одинаково может положиться в жизни. Мне кажется, такая модель семьи более правильная.

Приходят мужчины к нам чаще на стадии ожидания рождения ребенка, и чаще женщины-будущие мамы направляют к нам своих мужей. Но информация распространяется, и к нам начинают обращаться мужчины, которые уже являются отцами и хотят лучше общаться со своим ребенком. И это самая хорошая профилактика насилия.

По данным организации UN WOMEN, учрежденной ООН в 2010 году, каждая 3-я женщина в мире является жертвой сексуального насилия. От 40 до 70 % убийств женщин в США, Канаде, Израиле и других развитых странах мира были совершены их партнерами, супругами.

Очень многое может делать Церковь

– Как вы считаете, реально ли изменить агрессора?

– Я считаю, что измениться может каждый человек. Если агрессор хочет сохранить свою семью и измениться, и прийти в свою семью другим, это точно возможно. Но это не усилия других людей – это усилие этого конкретного мужчины. Движение изнутри самого человека.

Во многих странах это принудительные психологические группы по решению суда. У нас пока этого нет, но это необходимо. Сначала принудительно, а потом человек сам понимает пользу такого перерождения.

Это может быть индивидуальная, но чаще групповая работа. Я присутствовала как-то за рубежом на работе такой группы. Это внутренне сложная работа, она требует внутренней честности от мужчины. Признать, что ты жесток по отношению к своим близким, – непростая задача. В группе были и новички, и уже те, кто ходит в группу давно.

У одного мужчины было решение суда о годовом посещении такой группы, и этот год прошел, но он сам остался заниматься дальше. И он спросил меня, есть ли в России такие принудительные психологические группы. Я сказала, что нет, а он ответил: «А мы начали работу по борьбе с насилием в семье с 1970-х годов». И я вдруг поняла, что он причисляет себя к тем, кто борется с насилием. Он сказал «мы».

У нас такие мужчины, которые хотят работать со своей агрессией и избавляться от нее, – это пока единицы. О массовости говорить нельзя. Поэтому нужны законодательные изменения. Работа с обидчиками – это ведь профилактика насилия. Тем самым мы боремся и с рецедивом насилия в семье, и с продолжением насилия в обществе. Это нужно законодательно закреплять в комплексе других мер.

Но опять повторюсь – пока у нас в обществе считается, что бить жену -это подтверждение мужественности, это некая бравада, такие меры будут слабо работать. Вот когда это будет по-настоящему неприлично, когда все общество будет осуждать этих мужчин, тогда дело сдвинется с места.

– Возможно, такой взгляд на вещи проще привить людям, живущим в центрах цивилизации, в крупных городах, но в глубинке гораздо больше, видимо, распространены стереотипы.

– Мы сотрудничаем с Православной Церковью. И я считаю, что в сельской местности именно Церковь может играть большую роль в профилактике насилия. Особенно если там нет общественных организаций, очень многое может делать Церковь.

Например, прекрасную программу убежища я впервые увидела в Румынской Православной Церкви. Я спросила у батюшки: «Что вас сподвигло создать убежище для этих женщин?» Он сказал: «Достаточно услышать истории этих женщин». Когда ты слышишь истории от пострадавших, от первого лица, а не то, как общество это воспринимает, ты понимаешь, с чем ты имеешь дело.

У нас сейчас есть такое же замечательное православное убежище «Китеж». Я считаю, что такая работа Церкви очень важна. И нужны разъяснения верующим, что не на насилии строятся отношения в семье, а на любви и уважении.

Говоря о российских традициях, я бы напомнила, что у нас есть хорошая традиция: с бедой справляться всем миром. Мы должны вместе, всем миром делать наше общество более здоровым.

«Не боюсь сказать» в XIX веке: о домашнем насилии в крестьянской России