«Я не мамочка. Я – женщина, я – мать. У меня есть имя»

Два родительских сообщества, «Малыши» и «Лялечка», взбунтовались против профессионального врачебного жаргона – большинство молодых женщин, составляющих актив и костяк сообществ, признались, что они «ненавидят», когда их называют «мамочками». Так родилась компания «Лялечка против “мамочек”». «Милосердие.RU» пытается разобраться – как «правильно» обращаться друг к другу.

Фото с сайта lyalechka.livejournal.com

Бунт

На сайтах «Малыши» и «Лялечка» был проведен специальный опрос. Вот результаты, как они обдуманы и описаны самими родительницами, активистками компании: «В обоих сообществах мамам не нравится, когда их называют «мамочка». В сообществе “Лялечка” 72% мам не нравится такое обращение. В сообществе “Малыши” 55% мам не нравится такое обращение».

Так же на сайт было помещено обобщающее слово, своего рода манифест компании, и яркий визуальный символ борьбы – смелый плакат. На плакате написано: «Милые врачишечки, журналистики и психолушки! Я мамочка женщина. Я – мать. У меня есть имя».

А манифест (приводим его в сокращении, но сохраняем, естественно, оригинальную стилистику) таков: «Мамы в обоих сообществах сошлись во мнении, что это хамский, фамильярный и принижающий способ обращения к женщине с детьми. Многие считают, что эта форма обращения к ним допустима только от их собственных детей. В обоих сообществах мамы описали, что часто за обращением «мамочка» следует нечто ироничное, нравоучительное или унижающее женщину с ребенком. Некоторые даже сравнили слово «мамочка» с преступным жаргоном! И все сошлись во мнении, что именно обращение «мамочка» распространено в сфере здравоохранения.

Как же обращаться к мамам, когда вы лично с ними общаетесь? Самый простой вариант – спросите у женщины: «Как вас зовут?» или «Как вы хотите, чтобы к вам обращались?» Это так легко! Есть еще нейтральное слово «мама». В сфере здравоохранения можно на карточке сверху писать имя мамы и папы».

Ну что ж. Сказано, и сказано сильно.

В обсуждениях пафоса меньше, но, действительно, многие члены сообщества со звонкими словами манифеста согласны: «Может, сюсюкающая лексика и дышит добротой, как тут выше говорили, а уважения к «мамочке» нет!»

Любопытно, что в бой против слова с уменьшительно-ласкательным суффиксом вступили именно родительские сообщества, прославившиеся в сети (в основной своей массе) умильнейшими самоназваниями. Родительницы называют свои сайты и сами себя пузиками-болтусиками, бэбикомамками, карапузцами и беремнюшками. И есть еще портал беременчиков-родопусек.

И на каждом материнском сайте отыщутся легендарные «линейки детского роста», сопровождающие всякий родительский пост: «Нам три года, четыре месяца и восемь дней!» Или – «Нам восемь месяцев и два денечка». Так-то ничего особенного, трогательно даже, но вообще, эти «нам три года» преизрядно раздражают той телесной сентиментальной силой, с какой мать приватизирует ребенка: «мы растем», «у нас зубки режутся», «мы с сегодняшнего дня отказались от памперсов». А ведь в бунтарских обсуждениях на «Лялечке» часто встречается аргумент: «неприятно «мамочка», потому как позиционируешься не сам по себе, а через ребенка»; «как будто ты до сих пор связан, как кенгуру».

Так что активисты «Лялечки» (тоже, к слову, сахарное название) могли бы начать борьбу со слащавостью с чистки собственных родительских рядов; но – мы же должны говорить о главном. Не неуместное сюсюканье раздражает МАМ, а пренебрежительный оттенок, который слышится в слове.

Тут, нужно сказать, изощренный слух активисток компании «Лялечка против “мамочек”» сбоя не дает – оттенок этот можно при желании сыскать. Филологи вполне согласны с тем, что дериванты (варианты словоупотребления) слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами могут в отдельных случаях совпадать по значению со словами, имеющими суффиксы ласкательно-уничижительные или фамильярные.

Действительно, уменьшительные варианты собственных имен, особенно в сочетании с обращением на «вы», могут быть использованы для ущемления самолюбия или как способ подчеркнуть низкий статус собеседника. «А теперь сделайте так, как я просила, Верочка (Светочка, Наденька)». И особенно разоблачающе звучит – Милочка. Милочка (как определение, а не собственное имя) – проверочное для этого случая слово. В культурологическом контексте – перед нами классическое обращение к приживалке, компаньонке, старшей прислуге, младшей родственнице; или – в современном варианте – к незначительной офисной сотруднице.

История смирения

Но все ли поголовно врачи и медицинские сотрудники тайно злорадствуют, называя группу, скажем, молоденьких беременных женщин «мамочками»?

Насчет группы – это я так, по личному опыту. Скажем, санатория для «донашивающих», коридор, нужно звать дам на процедуры. Что делать медсестре? Смотреть имена в медкартах, и выкликать их в алфавитном порядке, или громко кричать: «Идите за мной, МАМЫ», – как того хотят наши протестующие лялечки? Мама – слово, может, и нейтральное, но во множественном числе звучит как-то диковато. Да и без множественного-то. Как автор манифеста представляет себе обыденную сцену приема: барышня заходит к доктору, и слышит нейтральное: «Ну, как наши дела, мама?»

Тут нужно сказать, что когда «мамочкой» называли меня (а это период длиной где-то в семь лет, от первого похода в тягости в женскую консультацию, до первого класса, в который идет подрощенный ребенок), это определение раздражало меня точно так же, как родительниц из сообщества «Лялечка». Действительно, во всех медицинских учреждениях, занимающихся сопровождением беременности, родовспоможением, микропедиатрией и педиатрией раннего детского возраста, «мамочки» – негласное официальное именование женщин с детьми. Действительно, чувствуешь себя кенгуру – как если б тебя умственно срастили с ребенком.

Я слышала в этом слове не пренебрежение, а обезличенность, раздушевление – как в манерном и беспредельно пустом слове «человечек». Но по зрелому размышлению я поняла, что следует смириться.

Потому что нет «правильного» слова, на которое можно было бы опереться.

Самыми нейтральными и самыми распространенными обращениями, которыми мы пользуемся в быту, служат определения «девушка» и «женщина». В странах, не прошедших через сословное крушение, имеются спокойные и прохладные определения дамского статуса – «мисс» и «миссис», «мадам» и «мадемуазель». В русской традиции – «госпожа» и «барышня». Разница между «мисс» и «миссис» (и прочими словесными парами) – не возраст, а замужний статус.

Фото с сайта freedom.livejournal.com

Разница между «женщиной» и «девушкой» – в социальном варианте этих обращений – именно возраст. Поэтому «девушка» (по причине большей ценности юности) считается более вежливым обращением. И все продавщицы до пенсии – «девушки». А женщина звучит грубовато, разоблачающе, как приговор. Каждая из нас знает, что тот день, когда ее впервые на улице назвали «женщиной», незабываем – это день перехода в другое состояние, печальный день откровенности.

Но в словах «женщина» и «девушка» есть и еще один смысл – древний, важный, грубый физиологический смысл наличия или отсутствия девичества – и этот смысл не может быть потерян или стерт уличным нейтральным зовом. И хотели бы нас в наших медицинских учреждениях звать спокойно и без затей, как повсеместно принято в обществе – скажем, «девушками», но не получается. Потому что в выражении «в комнату вошла беременная девушка» есть что-то от заголовка желтой газеты: «Вы не поверите, но в комнату вошла беременная девушка». Ну не выходит, язык такая штука – смыслообразующая.

За невозможностью использовать не сумевшую вернуться «госпожу», медики употребляют единственно возможный в этом случае способ женского именования – используют наш новоприобретенный родительский статус. А уменьшительный суффикс, как мне кажется, идет не от городского высокомерного «милочка», а от деревенского «девочки». Именование по имени-отчеству каждого клиента – не в природе и не в возможностях медучреждений. К тому же обобщающий термин все равно необходим.
.
Я прошла свой смиряющий «мамочкин» опыт в девяностых годах, а старшие подруги, между прочим, делились подробностями куда более волнующими. Потому что прямо вам скажу, когда тебя называют «товарищ роженица», или санитарка в коридоре кричит на всю округу: «А сейчас в столовую идут гражданки первородки», это тоже довольно сильно бьет по нервам.

Почему лялечки так обиделись?

Вся компания «Лялечка против “мамочек”» держится на ощущении недооценности – грубо говоря, вопрос ставится так: а с чего доктор взял, что его личный статус выше статуса женщины с ребенком?

Это одна из самых тяжелых проблем для общества с разрушенной иерархической лестницей, с разрушенным сословным каркасом: важно не только то, как тебя именуют, гораздо важнее – а вот тот, кто так тебя называет, имеет на это право?

Он-то кто? Все наше общественное устройство – это бесконечная попытка определить свое собственное место и место окружающих в системе непроговариваемых сословных координат.

В принципе, для «культуры обращений» обыкновенное дело беспрестанная подвижность и переоценка «допустимого-недопустимого» в именовании. Однако это обычный процесс для личного круга общения, когда в зависимости от крепнущей дружбы, или, напротив, охлаждения, люди переходят от «вы» на «ты» и обратно; от полного имени к «домашнему» и т.д.

Но у нас такие же волнение и кипенье смыслов происходят в самом широком, общественном круге – каждый оценивает каждого, всякий раз пробуя на слух обращенный к нему зов. Допустимо вот ему так обращаться вот ко мне? Дважды за сто лет рушилось общественное устройство, и нет, действительно, никакого скрепляющего обращения.

Как обыденные, неразличимые в общем строе речи «мистер», «мсье»; как великое истертое слово «товарищ».

«Господин», «госпожа» – по-прежнему горячее обращение, пылающее дополнительными неприятными смыслами, с барской подкладкой. И хотя за некоторыми сословиями признается право на власть, закреплять это право в речи общество совершенно не желает. Именно поэтому на народный слух так плох оказался «господин полицейский» (во время реформы полиции было обсуждение – как обращаться к милиционеру по-новому). Обращение сочли оскорбительным, причем оскорбительным – для обращающегося: «какие они нам господа»; «а если пожилой человек – что же, он тоже должен говорить молодому сотруднику полиции “господин”»?

Прекрасно слово «гражданин». Вот его бы вернуть. И пусть будет «гражданка первородка» – оно того стоит. В этом слове слышится звон античного щита, тает отблеск римской гражданской доблести, но на российский слух оно вышло коммунальным, протокольным, кастрюльным. Две гражданки подрались на общей кухне из-за примуса. Гражданин (в советском повседневном пространстве) – это пораженец в правах. Во всяком советском детективе преступник (после признания) не имеет права называть следователя товарищем: «тамбовский волк тебе товарищ». И это не художественный прием, а реальность и правда. Все так и было. Товарищам приговор не зачитывали. Оступился – стал гражданином.

С таким бэкграундом слово в оборот никак не пустишь. Остаются только бесстыдные, пустые, голые слова – «мужчина» и «женщина», смысл которых мы уже почти не замечаем. И постоянный общественный спор насчет каждого частного обращения. Не обидно ли, когда называют «мамочками»? Нужно ли оскорбляться, когда паспортистка в ЖЭКе говорит: у меня «народ»? Можно ли произносить слово «инвалид»? А если таджик в магазине говорит продавщице: «Мать, сколько стоит батон?» Правильно ли, что продавщица отворачивается от него? Не очень ли стыдно называть гаишника «шефом» и «командиром» – вообще все эти умилостивительные обращения уместны ли по отношению к маленькому властолюбцу? А если тебя называют «мамаша» – это очень обидно? И в каждом-то слове таится бездна скрытых смыслов, и всякий раз ты как с мороза, как с пустого места начинаешь обдумывать – сойдет обращение или нет? Как там мой личный статус – в порядке?

Третьего дня я села в машину к молодому водителю, который обернулся ко мне, и, ласково улыбнувшись, сказал: «Куда поедем, тетя?» Я понимала, что мне надо промолчать. Я видела, что добрый юноша родом из Средней Азии, и, очевидно, не имел в виду ничего дурного. Я знала, что все уважительные обращения к старшим в близких ему культурах замешаны на родственной почтительности. Я даже знала, что таджикское обращение к старшей женщине «холаджон», или, скажем, турецкое «тейзе – эффенди» как раз и имеет значении «почтенная тетушка». От моего вопля: «А у меня племянников нет!» – сотрясся лубяной жигуленочный кузовок. Потому как есть русское слово «тетка», а вот оно как раз очень обидное слово. Я рассказывала юноше, насколько он неправ, а он молча смотрел вперед, сквозь стекло, на серый, великий, чужой город. Где еще можно назвать мужика «отцом» и не отгрести, а продавщицу «матерью» уж никак не назовешь. Где девушка еще иной раз отзовется на «сестрицу», а парня уж точно «братом» называть нельзя – эта наука передается от вокзала к вокзалу, от общежития к общежитию. Непонятный, путаный город, в котором злая тетя орет уже полчаса подряд, а машину заметает злая косая ледяная крупа, которую все вокруг почему-то ласково называют «первым снежком».