Неудачный брак
Вера Фирсанова родилась в 1862 году в Москве. Ее отец – довольно состоятельный предприниматель Иван Григорьевич Фирсанов. Он прекрасно знает, что такое деньги и умеет их ценить.
Верный своим убеждения, он выдает свою единственную дочь замуж за человека, приставленного к очень большим деньгам. За господина Воронина, работника Учетного банка. Сам Фирсанов был клиентом этого учреждения и, видимо, личность Воронина подсознательно ассоциировалась у него с тем финансовым изобилием, которым оперировал Учетный банк. Дело в том, что Иван Григорьевич в то время начал терять разум.
Есть, впрочем, и другая версия – сама Вера Ивановна, не особо раздумывая, вышла за первого встречного, чтобы избавиться от чрезмерной опеки отца, жить в одном доме с которым становилось все сложнее.
В любом случае, это была не самая удачная идея. Да, Воронин при деньгах, но при чужих. Его жалование оставляет желать лучшего. К тому же супруг оказался патологически скуп. Уровень жизни молодой жены круто снижается. При богатом и щедром отце было гораздо вольготнее.
Но вскоре Иван Григорьевич умирает, оставляя все свое состояние дочери. А состояние было нешуточное – одних только домов в Москве более двух десятков.
Вера Ивановна первым делом разводится с мужем. В позапрошлом веке сделать это было не так просто, требовалось, чтобы кто-то из супругов взял на себя вину за распавшийся брак. Чтобы это сделал ненавистный муж, Вера Ивановна выплачивает ему миллион рублей отступного. Семейную пару разводят.
Вера Ивановна свободна. Она возвращает себе девичью фамилию и, наконец-то, начинает самостоятельную жизнь. И огромная часть этой жизни посвящается благотворительности.
Свеча в 32 килограмма
В 1881 году Вера Фирсанова вошла в состав распорядительного комитета Московского попечительского общества. А в 1883 году открыла на углу Электрического (в то время – Соколовского) переулка и Грузинского вала «Дом для вдов и сирот».
Идея основать убежище на 400 человек, «старых, дряхлых и таких, кои совестятся просить милостыню, доброго поведения, всякого звания, которые по несчастью пришли в убожество и не в состоянии пропитаться своею работой» принадлежала еще покойному отцу. И Вера Ивановна с радостью взялась за ее воплощение.
В качестве архитектора был выбран Митрофан Арсеньев. К тому времени Митрофан Александрович выстроил несколько солидных доходных домов, и его услуги стоили дорого.
Вера Ивановна на вдовах и сиротах не экономила, дом в модном тогда псевдорусском стиле, с богатой отделкой фасада обошелся в 700 тысяч рублей. В нем было 180 отдельных комнат и 80 палат на несколько человек.
Больше того, при убежище открыли благотворительную школу для слепых детей, чего Иван Григорьевич уж точно не планировал. Дети не только получали там образование, но и обучались доступным профессиям, плели корзины, вязали чулки.
Дом Вера Фирсановна отдала – разумеется, безвозмездно – комитету братолюбивого общества. При этом осталась пожизненной попечительницей учреждения. Что означало готовность и дальше платить и платить.
Она даже из собственной усадьбы сделала своего рода островок меценатства в Московской губернии. Ее Середниково славилось тем, что там частенько пел Шаляпин, музицировал Рахманинов, демонстрировали свои новые полотна Константин Юон и Валентин Серов.
Юону настолько там понравилось, что он, когда позволили финансы, выкупил у Фирсановой кусок земли и выстроил себе на нем небольшой домик. Правда, не в самом Середникове, а в Лигачеве, деревне напротив.
А многие начинающие и безденежные живописцы жили у Фирсановой в имении бесплатно и на всем готовом.
В 1914 году, к столетию со дня рождения Михаила Лермонтова, Вера Ивановна поставила в Середнякове памятник поэту. Он там гостил у предыдущих владельцев. Памятник был выполнен со вкусом, простой скромный обелиск.
В том же году Вера Ивановна открыла для крестьян Лермонтовскую школу. На собственные деньги приобретала форму для учеников, книги и тетради, всякие карандаши и готовальни. Обязательно делала подарки по праздникам. Многим она, кстати, приходилась крестной матерью, селяне часто приглашали ее выступить в этой почетной роли, а «барыня» не воротила нос и соглашалась.
Вторую школу Вера Ивановна открыла в одном из ближайших сел. Третью – в Москве, приходскую, при Ильинском Обыденском храме.
Впрочем, с учетом школы для слепых в Электрическом переулке, это была уже четвертая.
В одной же из ближайших деревень, где многие крестьяне-кустари делали мебель, Фирсанова открыла курсы краснодеревщиков. Курсы работали под патронажем Строгановского училища. После этого местная примитивная продукция приобрела необходимый лоск и сильно поднялась в цене.
Постоянно помогала многодетным крестьянским семьям, инвалидам. Началась эпидемия холеры, сразу выстроила холерные бараки, необходимые для изоляции заболевших, Фирсанова снабдила их бельем, всяческим медицинским оборудованием. Эпидемия быстро закончилась, и благодарные крестьяне поставили за здравие Веры Ивановны совершенно фантастическую двухпудовую свечу.
Для всеобщего удобства эта неугомонная барыня оборудовала рядом с Середняковым железнодорожную станцию – благо в непосредственной близости от деревни проходили рельсы Николаевской железной дороги. Задействовала многочисленные связи и потратила немало денег. Но для хорошего дела не жалко, а станция – дело хорошее.
Сегодня она так и называется – Фирсановская.
Впрочем, для тех ленивых москвичей, кого даже станция не примиряла с перспективой куда либо ехать, существовал концертный зал на Пречистенке в одном из фирсановских домов. Там не только музицировали, но и читали стихи. Многие знаменитые, а также совершенно неизвестные поэты Серебряного века околдовывали с этой сцены своих экзальтированных слушателей.
А выручка с тамошних выступлений шла на благотворительность.
Савраска без узды
Свои добрые дела Вера Ивановна не афишировала. Зато были широко известны два ее коммерческих проекта – Фирсановские бани и Фирсановский пассаж. И то, и другое – высочайшего класса. Андрей Белый в романе «Москва под ударом» писал: «Кто же не нежился в мраморах черных огромных «Феклушинских бань» с металлическим, темным, литым Посейдоном?»
Под «Феклушинскими банями» он более чем прозрачно зашифровал Фирсановские. Главный бассейн действительно украшала роскошная статуя Посейдона. После революции вместо нее поставили фигуру пионера, и уже в новейшую эпоху вместо пионера снова появился Посейдон. Но, правда, уже не такой великолепный, как во времена Фирсановой.
А когда перед коронацией Николая Второго, вдруг обнаружилось, что городских мощностей не хватает для работы праздничной иллюминации, Фирсанова любезно предложила воспользоваться ее личной электростанцией, оборудованной при весьма энергоемких банях. У нее благотворительность была, что называется, в крови.
В Фирсановском (ныне Петровском) пассаже удалось собрать более полусотни магазинов, принадлежавших первейшим, элитнейшим брендам. Тот же Андрей Белый восхищался: «В проходах пассажа… блистала толпа: золотыми зубами, пенснэ и моноклями. Кто-то уставился в окна, съедая глазами лиловое счастье муслинов, сюра, вееров; здесь же рядом – сияющий выливень камушков: ясный рубин, желтоливный берилл, альмантин цвета рома и сеть изумрудиков; словом – рулада разграненных блесков; и липла толпа, наблюдая, как красенью вспыхнет, как выблеснет зеленью: вздрогнет; и – дышит.
Прелестно!»
Оба объекта приносят немалый доход. Купцы называют Фирсанову «предпринимательской бабой». А писатель Александр Амфитеатров выводит ее в пьесе «Княгиня Настя» и в других своих произведениях, в образе купеческой дочери, вышедшей замуж за графа:
«Женщина, на вид лет 26, в действительности значительно старше. Редкой красоты. Янтарный оттенок в цвете лица и сверкающие очи.
Одета темно и скромно, с тем изяществом, которое сразу говорит знатоку о безумной дороговизне парижского туалета. Любит найти себе светлый фон. Стоя у белой колонны, выше толпы, она напоминает Демона Зичи.
Только три украшения: бриллиантовые серьги-росинки (без оправы) и такая же брошь-солитер – три яркие точки, которые как-то неотъемлемо, органически дополняют южную красоту графини и делают ее приметною даже издали».
А сама благотворительница говорила: «Я – савраска без узды».
Она, кстати, любила править тройкой. Иоаким Викторович Тартаков, известный в свое время оперный певец, рассказывал:
«Когда садилась на козлы, – катай-валяй! Головоломная скачка, лошади уже не бегут, а несут, седоки ни живы, ни мертвы, – не знай, доедем, не знай, на первом хорошем ухабе шеи сломим… А она – она хохотала!»
* * *
А потом случилась революция. Богатую домовладелицу, предпринимательницу, меценатку и благотворительницу поселили в комнатенку в коммуналке на Арбате, будто бы насмехаясь, в одном из ее бывших домов. А может быть, и правда, насмехаясь.
На фоне этого переселения еще одной насмешкой выглядело переименование Соколовского переулка в Фирсановский – он носил имя благотворительницы с 1922 по 1925 годы.
Чувство юмора у комиссаров, как в то время называли представителей советской власти, было, мягко говоря, своеобразным. Спасибо, что не расстреляли.
Между тем Федор Шаляпин выправил для своей бывшей благодетельницы документы для поездки во Францию. И деньги помог переправить, небольшую их часть удалось сохранить. И в 1928 году бедная обитательницы советской коммуналки превратилась в респектабельную жительницу европейской столицы красоты. Где она и прожила шесть своих последних лет.
