В Русских Казылях даже мусульмане ходят в храм

Майя ставит на стол круглый зур бэлиш, или «большой пирог» по-татарски. День сегодня постный, а потому начинка не традиционная: вместо мяса рис с зеленым луком.

Повариха Ольга наготовила еды на три дня вперед. Завтра ее дочка выходит замуж за одного из сотрудников центра реабилитации, Алмаза. Оставить голодными подопечных нельзя, кастрюли с супами переносят в большой холодильник.

Мы в селе Русские Казыли, в 75 км от Казани. Здесь находится храм во имя Благовещения Пресвятой Богородицы и центр социальной помощи, куда привозят бездомных и зависимых людей со всего Татарстана. Год они живут в ритме православного календаря, ходят на службы, работают в кузне и на огороде, ухаживают за животными, разговаривают с психологом.

Пробуют изменить себя и свою жизнь.

«Семен, а ты стихи выучил, батюшке рассказал? И не забудь переодеть шорты, когда пойдешь на службу», – Майя останавливает на пороге дома девятилетнего сына, он спешит чинить велосипед. Майя Шильникова в центре директор, правая рука отца Силуана, все лето вместе с детьми в деревне. И на клиросе поет, и заявки на гранты пишет, и журналистов встречает.

Деревья росли на крыше храма

«В одну сторону – татарская деревня, в другую – кряшенская. Везде жизнь, у татар возле ворот у кого трактор, у кого комбайн. И наша русская деревня – выжженная земля. 30 лет назад здесь 500 домов было, две школы, а сейчас чистое поле», – рассказывает отец Силуан (Цапин).

12 лет назад отец Силуан, тогда еще предприниматель Сергей, приехал в Русские Казыли поработать в православной общине, о которой услышал по телевидению. Дела тогда шли неважно, строительную фирму пришлось закрыть, объявил себя банкротом. Думал, поживет неделю, а потом выключил телефон и остался на год.

«Тогда здесь был один домик, где жили алкоголики. Копали огород, что-то делали, козу завели. В храме ни окон, ни дверей. Деревья на крыше выкорчевывали», – вспоминает отец Силуан.

Домой не поехал, отправился в монастырь, Нилову пустынь. И через четыре года вернулся в Казыли уже иеромонахом.

Гусиный край

С тех пор храм заметно похорошел. И крыша есть, и купол, и колокольня. Полное внутреннее убранство. Осталось привести в порядок снаружи.

На улице жарко, +32 в конце августа. Трава сухая, желтая и жесткая. В тени храма бродят коровы, объедают все, что каким-то чудом еще уцелело на клумбах. «Они у нас гуляют везде, не справляются наши пастухи, неизвестно, кто за кем бегает», – сетует Майя Шильникова.

Казыли в переводе с татарского – «земля гусей», но вот гусей здесь и нет. Только утки, куры и черные смешные вьетнамские поросята.

Как-то подарили овец, но от них шел такой запах, что на курбан-байрам их с облегчением выменяли у татар на корову, с которой и началось нынешнее стадо. Живность в центре прежде всего для терапии. Общение и уход за животными помогают пробудить чувства, учат терпению. Пока вокруг птичника не натянули сетку, спасения не было от лис. Среди бела дня наведывались в курятник.

Бабай в тюбетейке

Заходим в храм. Простор и долгожданная прохлада. Идет уборка. Солею подметает Табрис, он мусульманин.

«Я самый старший здесь, мне уже 66 лет. Меня бабай зовут, дед, значит, по-вашему. Я у батюшки попросил благословения тюбетейку носить. В храме, конечно, снимаю, – Табрис говорит медленно, с паузами. – Я на службе стою, только не крещусь. Тяжело было сначала, у нас только ураза-байрам и курбан-байрам, а у русских много постов. По вечерам свои молитвы читаю, Майя мне книгу дала на татарском».

Веру менять Табрис не собирается. В Казыли его привезли волонтеры из Набережных Челнов. Он несколько месяцев жил на улице, запил, чуть не отморозил ноги. Приехал с заработков, а к женщине, с которой он жил 12 лет, вернулся бывший муж. Свою же квартиру Табрис давно подарил сыну.

Сын умер в пандемию от коронавируса, его жена квартиру продала, и где сейчас она и внуки, Табрис не знает. Так он и оказался бездомным. «Остался как-то вот так… Хочется внука и внучку увидеть, помогать, но не знаю как…

Так-то здесь все хорошо, но умереть здесь не хочется», – говорит Табрис.

Батюшка обещал, когда построят социальную деревню, новый проект центра, где будут жить те, кто закончил реабилитацию и кому некуда пойти, первым там поселится Табрис. Но пока залили только фундамент дома.

На службе надо летать

«У меня сейчас больше мусульман, чем православных. И чаще бывает, что пришел мусульманин Альберт – уйдет православным Андреем. Молиться ты можешь не молиться, но на службе стой. И Псалтырь все читают, – рассказывает отец Силуан. – Альтернативных организаций нет, если ты пьешь – ты не мусульманин. Вот они здесь в православных центрах все и прячутся».

Программа реабилитации состоит из трех шагов: прийти в себя, прийти к Богу и вернуться к людям. Шаги непростые и небыстрые.

«Прийти в себя – вернуться в нулевое физическое состояние, которое у тебя было до употребления. Потом идти к Богу осознанно. Вернуться к людям – это не выйти за ворота, а войти в социум», – продолжает батюшка.

Вечерняя служба идет долго. В храме всего несколько человек, но это летом в центре немноголюдно, а как наступят холода, места будет не хватать. Они переминаются с ноги на ногу, присаживаются на корточки, садятся вдоль стены. С непривычки стоять тяжело. Богослужения в Казылях каждый день, утром и вечером.

«Для нас что такое год? Он каждому святому молится. Мы их учим – летать надо на службе, земли не касаться, тогда и ноги не болят. Научись молиться и не заметишь, как четыре часа пройдут. К вере нельзя прийти через батюшку, через канал «Союз», к вере можно прийти только через свою молитву, если ты в нее погрузился, ее руками потрогал, – делится отец Силуан.

– В чем проблема человека – он не может управлять собой, пошел в аптеку, а пришел в винно-водочный, хотя не хотел. Большинство людей нормально воспринимает алкоголь, пьет немного по праздникам, потом идет на работу, а есть малый процент, который пробку понюхал и месяц его потом не найдешь. И вот эти люди здесь.

Эта его страсть, которую он побороть должен, это его забор, через который ему надо перелезть. А у других людей другие заборы».