Твоя капля в море

Заметки из жизни психоневрологического интерната
Молодой психолог Валентина Гусева учит пациентов психоневрологического интерната общаться, рисовать, лепить и мастерить. И сама учится у них терпению, радости, любви и вере.

ПНИ
ПНИ — «психоневрологический интернат» сокращенно. Это огромное здание на отшибе в Старом Петергофе. Кто к нам добирается впервые на общественном транспорте, обычно восклицает: «Ну и глушь! Как далеко!». Хотя на самом деле со временем привыкаешь.
Интернат очень большой, в нем постоянно живет больше тысячи человек. Они очень разные: те, кто после 18 лет попал сюда из специального детского дома-интерната; люди с психическими нарушениями; взрослые люди, о ком не смогли заботиться родственники; просто очень старые люди. В общем, те, кому почему-либо не нашлось места в жизни за этими стенами.
Здесь многое странно: конечно, очень много грустного, но всегда находится место и смешному. А в целом все гораздо более настоящее, чем в обычной жизни


Какие они…
Мы называем наших подопечных «ребята», хотя это взрослые люди. Многие наши ребята — «отказники». Немного тех, у кого есть и папа и мама, навещающие и поддерживающие с ними связь. К некоторым приходят только мамы. Еще к некоторым — бабушки. К очень многим не приходит никто.
Я пишу это не для того, чтоб поохать, как это ужасно, или чтобы осудить. Я не была на их месте.
Но иногда думаю, как страшно много потеряли люди, которые не видят сейчас своих выросших детей, ничего о них не знают. Не знают, какие они классные…
Какая Лера добрая и солнечная, как она здорово моет пол (хотя это непросто с ее-то руками!), рисует, играет в театре, поет в храме. Какой Сашка важный и серьезный. Как потрясающе дружат и общаются Наташа и Вера, хотя обе почти совсем не говорят. Как Денис играет с игрушечной собакой. Как Тошка любит музыку и танцы.
И мы про них тоже многого не знаем.

Витька
Витька иногда тихой сапой проникает в столовую, где мы обедаем, и слоняется там, таскает конфеты или еще что-то творит. Потом, конечно, бывает изгнан. Обычно он изрекает на прощанье: «Ну, вы тут водку-то не пейте!» А как-то раз влетел к нам с сияющей физиономией и заорал: «Пока всем!» (перепутал со «здрасьте», видимо).
Витька — большой дамский угодник, но совсем особенные и нежные чувства у него к Лерочке, которая часто помогает на кухне. Как-то гордо заруливает в столовку, сообщая всем, что вот он-то, в отличие от нас, бедолаг, «щас на РЫНОК пойдет». И МОРОЖЕНОГО там себе купит. А потом спрашивает у Лерочки трогательно: «А тебе мороженого купить?»…

Вера
Я постепенно учусь общаться с Верой. Она очень ярко передает два состояния: «нет» (ууу! — мотает головой, наворачиваются слезы, на лице мировая скорбь) и «да» (ааааа! — неземной восторг и блаженство, вся сияет улыбкой, воплощенная радость). При наличии некоторого опыта и сноровки практически всегда можно понять, чего она хочет. Правда, иногда это требует времени.
Как-то раз она явно забеспокоилась, когда я с ней занималась.
— Что-то хочешь спросить?
— А! (да)
— Про меня?
— У! (нет)
— Про Надю?
— У.
По ее жестам я предполагаю, что про кого-то, стоящего в коридоре.
— Ты об Инне? (сотрудница, которая занимается ЛФК).
— А!
Зову Инну, вместе пытаемся разобраться, и вдруг меня осеняет:
— Вера, ты хочешь, чтобы с тобой занималась Инна?
—Ааааааааа!
Бинго!

Лерочка
В воскресенье сбылась давняя Лерочкина мечта — она со своим волонтером приехала ко мне в гости и познакомилась с моим мужем. Лера явно стеснялась, поэтому вела себя тихо, хотя не преминула побрызгаться водой в ванной и попрыгать на диване. Мы болтали, смотрели фотографии и готовили ужин. По-моему, ей всё очень понравилось.
Сегодня Лерочка поделилась, чего же ей не хватило для полного счастья:
— Я хочу у тебя еще переночевать и мыться в твоей ванне.
Вот так. И я подумала, насколько разным может быть «приключение». Действительно — событие: ночевка… мытье…

Пацаны
Общаемся с мальчишками из восьмой палаты. Что любят нормальные пацаны? Конечно, футбол! Но я к футболу равнодушна.
— Это ты зря, — говорит Серега, дон Корлеоне местного масштаба.
— Я со спортом вообще не дружу. Неспортивная я.
— Нет, — начинает меня убеждать — обязательно надо.
— Да-да, — поддерживает Эльдар, — боевыми искусствами какими-нибудь надо обязательно заняться. Чтоб от всех отбиться, если вдруг что!
— Ну и чем же мне заняться?
Леша со своей кровати выкрикивает что-то, что можно расшифровать как «кунг-фу!». И смеется. Все смеются.
— Была бы как Стивен Сигал. У которого черный пояс, знаешь?
— Ну, уж черного пояса у меня точно не будет, для этого надо с детства заниматься.
— Вот, — учит меня жизни Эльдар. — А ты не занималась, поэтому и выросла такая…
— Какая?
— Женственная!..

Сережка
— Кто здесь? Вы рисуете? Вы будете заниматься, будете со мной рисовать, будете?
— Буду. Через двадцать минут.
— Когда подойдете? Вы подойдете? Вы сейчас подойдете?
— Сережа, не могу сейчас, здесь вокруг еще много ребят.
— Давайте буквы сделаем, давайте поучимся! Надо поучиться успеть, пока май не кончился.
— Ну, какую букву ты хочешь написать?
— А какие там есть? Я не помню.
— Давай буквы из пластилина лепить.
— Я же не вижу.
— А ты их руками сможешь щупать, и так лучше запомнишь.
— Нет, не хочу, надо писать буквы! Надо мне поучиться, чтобы мама ко мне приехала, и я буду учиться в нивиситете.

…Эта тема звучит уже больше месяца — что надо поучиться, и тогда мама приедет, и он будет учиться в университете. Откуда взялось? Кто-то брякнул, не подумав, а у человека в голове засело… Беда…

Д.
Д. — очень старая, маленькая, с седыми косичками. Сотрудницам она часто говорит — милая ты моя! Прикармливает местных кошек. Улыбчивая такая, большеглазая. Похожая на сказочного эльфа, что за древностью своей позабыл, кто он и на каком свете.
Уже около месяца она не встает. Говорят, упала неудачно, сломала ногу. Плюс возраст, слабость… Лежит в кровати маленькая-маленькая, под большим одеялом. Жалуется, конечно. Иногда рассказывает про какие-то давнишние дела, кто из сотрудников отделения был нечист на руку, а кто ничего, нормально. Хочет на улицу. Хочет мыться.
Лежит в кровати, будто истаивает потихоньку.

Петр умер
Петр умер в субботу. Это всегда так неожиданно. Знаешь, конечно, что тяжелые нарушения, что дожить до 18-19 лет — уже достижение… Его перевели из Павловска в прошлом году, он тяжело привыкал к новому месту, но вроде всё уже было достаточно стабильно.
У Петра был отличный волонтер. Ушел в отпуск на той неделе и пока еще не знает…

Бесполезность разума
…Я порой думаю, что же происходит с нашими ребятами после того, как они от нас уходят туда …
Душа шагнула дальше… Какими они становятся там? Кем становятся?
Мне кажется, что там должна исполняться полнота замысла Бога о каждом человеке — и о них тоже, как и обо всех. Но вот какая она, эта полнота, каков этот замысел? Какое совершается преображение? Невозможно представить.
Разве будут там иметь смысл все наши привычные понятия — больной-здоровый, нормальный-ненормальный, умный-глупый, полезно-бесполезно…
Просто дух захватывает, когда об этом думаешь. Такая огромная тайна…
Может, это и называется упование? Когда не знаешь, боишься, рыда-ешь и все равно, все равно где-то внутри, еле слышно, едва ощутимо шевелится — это не конец. Это не должно быть концом.
Разум в изнеможении бьется о стену, а немая душа легко и неощутимо улыбается в преддверии тайны. Она уже всё знает, потому что тайна и в ней…

Женщины
Гуляла в парке интерната с Катей и Светой. Гуляние выражалось в том, что довезла их до скамейки (две коляски, а я одна) и сидела с ними в тенечке. Две женщины пришли навестить, сидели на соседних скамейках со своими — сыновьями? братьями? В силу возраста и нарушений понять уже довольно сложно. Что-то им говорили, чем-то кормили, между собой общались. Очень-очень пожилые.
В электричке я снова их встретила. Они беседовали. О жизни, о болезнях, о плохом самочувствии, о нескладных родственниках («и не надо было ей за него, дурака, выходить!»), в общем, обо всем том, о чем могут говорить старые женщины в электричке. Они были очень спокойны, обыденны. Я думаю, они очень давно и регулярно ездят в наши ПНИ. Навещают… своих.

Кончалось лето
В четверг я записала один из новых рассказов Валерика. Он назывался «Август». Очень короткий. Последние две фразы были примерно такие:
«Ребята глядели, как кончалось лето. Лето кончалось очень красиво».
Господи! От этого же можно просто сесть на землю и заплакать.
Лето кончалось очень красиво. Мы сегодня гуляли ближе к ночи у Новой Голландии и видели это… Лето кончается, и оно кончается безумно красиво!

Любовь
Недавно пятеро наших ребят ездили на неделю в Германию на конгресс, посвященный правам инвалидов. Среди них одна глухонемая девушка, умница, труженица, помощница, очень хозяйственная и славная. В Гамбурге ее ждал… друг. Они переписывались. Наверно, с чьей-то помощью. Она везде с собой возила эти письма.
Она русская, он немец. Она пользуется языком жестов. Он не видит.
На фотографиях они сидят рядышком, в обнимку. Она показывает ему привезенные подарки, он их ощупывает чуткими пальцами. Она машет рукой в кадр, он улыбается. Прощаются.
Когда они уже возвращались, перед самым интернатом она заплакала…


Ни за что
Лерушка мне говорит: «Ты такая у нас красавица!».
Сережка мне говорит: «Валюша, ты только не болей!». И долго-долго не выпускает руку.
Оля говорит: «А! и! о!» (то есть — спа! си! бо!)
К., особа сложная, важная и грозная, с которой у меня были проблемы первые недели, заявила сегодня ребятам, вплывая в комнату на своей коляске: «А ну, чего орете? Вы мне тут Валентину не обижайте!».
Вера, Наташка и Катя ничего не говорят, но я, кажется, наконец-то хоть что-то понимаю из того, что они мне могут сообщить.
…Они знают меня третий месяц. За что они меня любят? Почему меня? Иногда я думаю, что будто авансом, как-то незаслуженно. Еще понятно, когда любят этих прекрасных людей, работающих в интернате по нескольку лет, а я-то, что я сделала? Просто у них огромный, невероятно огромный запас любви. Они оделяют меня (нас) ею так щедро, не боясь растратить, не боясь безответности, не производя взаимозачетов «ты мне — я тебе», не….
Ни за что.
«Спаси мя по благодати…»

Рита
Иногда мне кажется, что Рита — это какая-то воплощенная христианская радость. Ну, то есть образец того, как христианин может радоваться своей жизни и видеть в ней отсвет чего-то большего. Она часто говорит: «Ты та-ка-я… хо-ро-шая», «Я те-бя так…по-лю-би-ла…» Или же: «Я се-год-ня… та-ка-я счаст-ли-вая!..» А казалось бы, день как день.
Когда кто-то из хорошо знакомых ей сотрудников болеет, она предлагает за него молиться.

Возможность выбора
Проект, координатором которого я сейчас являюсь, изначально создавался людьми верующими, поэтому первыми поездками были выезды в ближайшие храмы, нескольких подопечных свозили на Валаам и на Соловки. Поэтому был создан домовый храм интерната. Он освящен во имя святителя Луки Войно-Ясенецкого. Очень здорово, что нам и ребятам покровительствует именно он — врач и священник, который сам жил в нечеловеческих условиях, не предавая человека и Господа.
В обычной жизни человек может узнавать, спрашивать, выбирать, а у ребят такой возможности нет, они, казалось бы, как чистый лист. Они очень разные, не все могут говорить, не все воспринимают обращенную к ним речь, иногда могут проявлять свои чувства криком, агрессией (в том числе по отношению к себе). Как им рассказывать о Боге, о Церкви? Как они воспринимают и понимают то, что в Церкви происходит? Как разобраться, выражают ли они желание пойти именно в храм или просто куда-то, потому что скучно? Для меня по-прежнему здесь больше вопросов, чем ответов.
Но если посмотреть с другой стороны — ведь не все из тех, кто умеет выражать свои желания, приобщились к Церкви. Не все хотят бывать в храме, слышать молитвы. Хотя возможность узнать об этом была у всех. Значит, здесь так же, как и в обычной жизни — слышали все, но не все откликнулись…

Своя жизнь
Вчера был спектакль нашей театральной студии. Очень ждала этого дня, в то же время совершенно не представляя себе, как именно все будет.
А было прекрасно.
Витька в день перед спектаклем переживал и нервничал, страшно хотел зачем-то пойти на рынок. Когда я с ним пойти отказалась, сначала сообщил мне, что меня «щас убьет», а потом, что будет биться головой о стену. С этим казусом мы кое-как справились, я жива, и у него голова цела.
Витька играл Лиса из «Маленького принца», и это было так феерично! «Самого главного глазами не увидишь… зорко одно лишь сердце»…
Перед спектаклем в коридоре развесили картины ребят из арт-студии. Чудесные, какие-то… нездешние. С отзвуками совсем иных миров.
Здесь идет своя жизнь, наполненная событиями, часто имеющими другой, непривычный масштаб. Мне совсем не хочется писать что-то пафосно-героическое. Работа здесь — не подвиг и не самопожертвование. Просто радуюсь, что вот так, довольно случайно, оказалась этой жизни причастна.

Про любовь
Вчера Денис рыдал. Я в первый раз увидела его в таком состоянии, не понимала причин и не могла успокоить. Обычно он всегда очень веселый, много смеется. Он всхлипывал, хватал меня за руку, пытался куда-то вести, махал в сторону окна…
Потом пришла одна из немецких волонтеров и объяснила, что Денис ездил на полтора дня в гости к М., своему волонтеру. И теперь переживает — так часто бывает, что при этом плачут. Она обнимала Дениса и приговаривала со своим мелодичным немецким акцентом:
— О, Дениска! Плохо тебе…
Я ничего не понимаю в любви.

Две стороны
Что делать, когда твои действия — это наполнение бездонной бочки? Ты должна, можешь, хочешь выполнять свою работу. Но она безнадежна, потому что дна нет. У «Перспектив» около ста подопечных. В интернате — больше тысячи пациентов.
Тысячи, понимаете?
Некоторые из наших ребят — осознающие свое положение и воспринимающие жизнь драматически — могут в отчаянии сказать, что им было бы лучше без нас. Потому что мы даем намек на нормальную жизнь, своим присутствием являем ее, но не можем взять их в нее полностью, не можем создать ее в полной мере. Подсластитель горького лекарства, конфета в утешение.
Я не думаю, что нам лучше было бы не приходить, но и в их словах тоже есть правда: на самом деле мы очень мало что можем.
Наверное, надо делать то, что можешь, зная, что это капля в море.

Катя
Катька художница. Катька хочет рисовать практически всегда. Рисует самозабвенно, со страстью, вдохновенно. Левой рукой.
Я вкладываю
в ее руку кисточку, ставлю рядом и открываю банки с краской. Катя, какую? Красную? Смешать с белым? Хорошо. Вот.
Катька полна любви. Такой несуетливой, спокойной, такой цельной. Наша столовка полна ее улыбками. Я чувствую себя порой перед ней виноватой, что не всегда сразу понимаю по ее знакам, что нужно. Что иногда слишком неаккуратно поправляю положение ее тела на коляске. Что я не умею так любить и не знаю, научусь ли когда-нибудь.
Она умеет.

Прокололась
Недавно я полушутя сказала своей приятельнице (мы копались в глянцевых журналах — отбирали страницы для коллажа), что когда вот так говорят о современной молодежи и так ее показывают, у меня всегда возникает резонный вопрос: а кто же тогда я?
И она мне, ни на минуту не задумавшись, ответила: «Ты? А ты маргинал!»…

Почему?
Я довольно часто слышу о своей работе, что это служение. Или (от верующих) — что это душеполезно. Первое меня злит, второе удивляет.
Когда я слышу о «служении», я в очередной раз понимаю, какой существует разрыв между той областью жизни, в которой находится моя работа, и всем остальным. Служение — значит что-то особенное. Что-то экстремальное. Выпадающее из привычных представлений. И занимаются этим особенные люди. Которые «выбрали служение».
Не говоря уж о том, что в этом слишком много пафоса, это еще и отдаляет людей от собственно проблемы, она просто забалтывается и уже не является частью нормальной жизни, тем, что имеет отношение ко всем.
Я считаю, что гораздо здоровее было бы считать эту работу — работой. Деятельностью, соотносимой с трудом во всех прочих сферах, которая имеет цели, предполагает ответственность, уровень качества, профессиональный рост. А вовсе не только «души прекрасные порывы». Только тогда отношение людей к нашим подопечным изменится.
Слова о «душеполезности» тоже не вызывают большого восторга. Все бы ничего, но… возникает ощущение, что наши подопечные при этом предстают как средство — для спасения души, для изменения себя, для научения смирению, терпению, для чего-то еще. А как же сами эти люди? Их личности, их неповторимость? Возникающие между нами отношения?
Думаю, что любая работа душеспасительна, когда делаешь что-то полезное, работаешь с отдачей и увлеченно, и, наконец, находишься на своем месте. А оно может быть разным.
Почему я сама этим занимаюсь, — вопрос сложный. Вроде всё само собой и естественно, но если излагать словами — ступор.
Дело в том, что, занимаясь другими вещами, я все равно видела, что в жизни очень много ужаса. Что на улице много нищих, и многие из них — старики. Что многие дети родились на свет очень больными. Что многие люди больны смертельно. Что многие живут в нечеловеческих условиях…
Получается, что выхода два: или постараться не думать об этом, или что-то делать. Ну вот, я пытаюсь «что-то делать» на небольшом участке, с немногими людьми. И так чувствую себя спокойнее. Ужаса вокруг вряд ли становится меньше, но по крайней мере я заняла по отношению к нему некоторую позицию.

Понемножку
Поеду завтра покупать очередную коробку витражной краски. Она у нас пользуется бешеной популярностью, которая по-разному проявляется. Маленький Кирилл, улучив момент, стащил баночку, мигом свинтил крышку и вылил содержимое на стол. И демонически при этом хохотал: «Хо-хо-хо!». Он частенько так смеется, когда, например, находит внеплановую вкусную еду. Это значит, что ему хорошо. И вот, выливая самую нужную черную краску (потому что ею контуры обводят) на стол, он тоже радовался, и было ему хорошо. В отличие, хм, от меня.
Вообще ребята сейчас периодически впадают в разное неистовство. Вот сегодня. Сидит Вова, ломает стол — сильно дергает вниз белую круглую столешницу, хохочет и хитро смотрит на меня. А стол новый, совсем недавно мною же купленный. Я, конечно, знаю, что когда аутист проявляет активность — это хорошо, но уж слишком много народу вокруг и стол очень жалко. Я злюсь, мы некоторое время выясняем отношения и я в запале обещаю лишить занятий и чаепитий за такое свинство. Вова думает, потом приходит мириться. Я, все еще в запале, сообщаю, что пока не могу мириться, потому что очень на него сердита. И тут Вета, никак не участвовавшая в конфликте, задает неожиданный вопрос:
— Валя! Ну когда же ты на меня рассердишься?!.. Ведь я же так плохо себя веду!..
А это я себя плохо веду, на самом-то деле. Я устала и часто сердита на всех. А еще, кажется, потянула себе спину на вечных наших колясках…

Хороший день
Прекрасный рабочий день выдался сегодня. Нам в проект откуда-то перепала игрушка — собака, перчаточная кукла. Милый такой далматин, белый в крапинку. Очень терапевтичная штука — эти куклы.
Собака (ее так и зовут — Собака) всем полюбилась. Особенно Денису и Вове. На Вову я просто нарадоваться не могла. Сильно аутичный, Вова с Собакой здоровался, прощался, гладил ее. И со мной сегодня прощался по-новому — улыбался, посылал воздушные поцелуи, а не закрывался, жуя рукав, как обычно.
А Денис! Тот явно был хозяином — мог погладить, а то и побить, и Собака убегала, пряталась, мы ходили ее искать. А вдруг он сам захотел побыть собакой: позу изменил, нагнулся и гавкал, классный такой получился щенок.
Собаки — это здорово.

Кофе с молоком
Привыкла по осени ходить к коллегам из другого проекта, у которых по нашим меркам очень большое помещение, пить кофе утром. У коллег нет сахара, и я даже полюбила пить кофе с молоком без сахара.
Можно сидеть, наслаждаться малолюдьем, почти тишиной. Держать кружку в руках, молчать, смотреть в окно, где тихонько ползет на нас серое утро — туманистое, промозгленькое. Колышутся мокрые листья, во дворе лужи, собаки бегают.
Кофе не помогает от недосыпа. Пятнадцать минут я сижу и сонно таращусь в окно.
Вроде мелочь, да? А потом ведь наверняка буду вспоминать и эти продрогшие утреца, и мокро-желтый октябрь, эту паузу без слов и без мыслей. Кофе с молоком.
Как что-то важное, ей-Богу.


Господи, помоги не унывать!
Сегодня была в Казанском соборе. Как же хорошо мне было! Стоя перед ликом Богородицы, поняла, что не нужно и глупо молиться, чтобы стало легче или лучше. Молиться надо о том, чтобы были силы справляться с унынием, делать свою работу и из всего возможного выбирать правильное…

Санкт-Петербургская благотворительная общественная организация «Перспективы» опекает психоневрологический интернат №3 в Старом Петергофе. У «Перспектив» около ста подопечных, как правило, людей с тяжелыми множественными нарушениями (физическими и интеллектуальными), которые нуждаются в поддержке и уходе. Организована волонтерская служба, театральная и художественная студии, проект «Абилитация» (для укрепления физического здоровья) и проект «Свободное время», который координирует Валентина Гусева. В рамках последнего существует несколько направлений: танцы, «кафе», где педагог вместе с «официантами» из числа подопечных устраивает чаепития, занятия по церковному хоровому пению, катехизаторские встречи в домовом храме интерната — их посещают не только подопечные «Перспектив», но и проживающие с других отделений, более сохранные физически и интеллектуально.

Валентина ГУСЕВА

Источник: «Фома»