Апрель — месяц рождения терроризма в России. Первые покушения на Александра II в 1866 и 1879 годах совершены были в солнечные пасхальные дни. Вынесшие смертный приговор царю-освободителю, готовили себя к цареубийству Великим постом – почти по-монашески. В образах первых «рыцарей террора», действительно, есть черты подвижничества. Их человекоубийственная деятельность — вывернутое наизнанку отражение православной идеи подвига и очищения. Их сознание — опрокинутое «вверх пятами» религиозное сознание.
Цареубийца или самоубийца?
В начале Великого поста, в феврале 1866 года в Петербург из Москвы приехал высокий бледный нелюдимый студент. Живя впроголодь, ночуя то у знакомых, то в дешевой гостинице, он все что-то писал, готовился к решительному деянию. Настала Пасха, прошла Светлая седмица. 3 апреля — неделя уверения Фомы. Он решился.
Понедельник 4 апреля 1866 года в Петербурге выдался хороший, ясный. В четвертом часу пополудни император Александр Николаевич отправился в Летний сад на прогулку. В сопровождении нескольких вельмож царь вышел из кареты у Фельтеновских ворот. Толпившиеся кругом зеваки скинули шапки. Государь проследовал под ещё черную сень деревьев, сделал несколько кругов по влажным аллеям, двинулся к выходу, свита — за ним. Когда эта маленькая группа выходила из сада, из толпы, долго и терпеливо ждавшей у ворот, вдруг выскочил молодой человек в чёрном пальто, тот самый; в его руке блеснул большой неуклюжий пистолет… Раздался громкий хлопок… Закричали… Молодой человек, оттолкнув кого-то, бросился бежать по набережной. Запутался в полах пальто. Настигли, повалили, принялись бить. Полицейским пришлось сделать несколько выстрелов в воздух, чтобы остановить самосуд.
Покушавшегося доставили в III Отделение. На расспросы об имени-звании отвечать он отказался. При личном досмотре, как явствует из обвинительного акта, у арестованного были отобраны «1) фунт пороха и пять пуль; 2) стеклянный пузырёк с синильной кислотой, порошок в два грана стрихнина и восемь порошков морфия <…>; 3) две прокламации «Друзьям рабочим» <…>; 4) письмо к неизвестному Николаю Андреевичу».
В этом списке интереснее всего пункт второй, сильнодействующие яды. Объяснить наличие цианида, стрихнина и морфия в кармане стрелявшего можно только одним: идя на цареубийство, он готовился совершить самоубийство.
Бездна «Ада»
Письмо дало ключ к установлению личности. Дмитрий Каракозов, 26 лет, студент Московского университета. Участник кружка молодых вольнодумцев, возглавляемого Николаем Андреевичем Ишутиным.
Ишутинский кружок — явление прелюбопытное. В бумагах Ишутина нашли набросок, нечто вроде проекта тайного общества с пугающим названием «Ад». Вот что там было написано. «Член «Ада» должен жить под чужим именем и бросить семейные связи; не должен жениться, бросить прежних друзей и вообще вести жизнь только для одной исключительной цели. Эта цель — бесконечная любовь и преданность родине и её благо, для неё он должен потерять свои личные наслаждения и взамен получить и средоточить в себе ненависть и злобу ко злу и жить и наслаждаться этой стороной жизни». Перед нами не план создания подпольной политической организации, а, скорее, устав тоталитарной секты.
По показаниям участников этого странного братства мы можем составить некоторое представление об образе несостоявшегося цареубийцы.
Л.Оболенский: «Каракозов вообще был… очень молчалив и угрюм».
Д.Юрасов: «Он был чрезвычайно неразговорчив, так что трудно было, почти невозможно, вызвать его на разговор».
В.Алексеев: «Каракозова я иначе не могу припомнить, как сидящего в углу с печатью молчания».
Молчаливый, сосредоточенный человек, одержимый какой-то идеей. Одержимость проступает сквозь ретушь фотографий, сделанных в ходе следствия. Неухоженные светлые волосы, продолговатое, угрюмое, но чистое лицо, тяжёлый взгляд, в котором затаено страдание. Это вовсе не лицо преступника. Скорее, лицо мученика, человека идущего на страдание. Только света нет в этом лице. Ибо вера, которую он готов засвидетельствовать мученичеством, — чёрная вера. Её орудия — набор ядов и тяжёлый двуствольный пистолет.
Выстрел в солнце
Покушение Каракозова вызвало совершенно небывалый отклик в русском обществе. Его можно охарактеризовать одним словом: ужас. Ничего подобного в России до тех пор не случалось. Были убиты Лжедмитрий, Пётр III и Павел, но в глазах убийц, придворных заговорщиков, они были цари ложные, «увенчанные злодеи». Поднять руку на царя-батюшку, государя милостию Божией, олицетворение установленного свыше земного порядка — это казалось немыслимым, как выстрел в солнце.
Совершать невозможное — удел одиночек. Как показало следствие, Каракозов действовал не по заданию «Ада» или какого-либо иного тайного общества, а под влиянием внутренней, долго вызревавшей в душе потребности. Такими же одержимыми одиночками были и его первые последователи и последовательницы: Вера Засулич, стрелявшая в петербургского градоначальника Трепова, Сергей Кравчинский, заколовший средь бела дня шефа жандармов Мезенцева… Идеология революционного террора, объединившая пламенных одиночек в сплочённые боевые организации, была выработана позже, в народовольческом и эсеровском подполье. И безбожный материализм далеко не сразу сделался их общей и обязательной верой.
Нет никаких оснований считать Каракозова безбожником. Образ его религиозных преставлений неизвестен. Единственный документ, приподнимающий завесу над этой тайной — прошение о помиловании, написанное им накануне казни и адресованное тому, в кого он стрелял. «А теперь, Государь, прошу у Вас прощения как христианин у христианина и как человек у человека…» Конечно, под виселицей чего не напишешь, но общий тон этого письма склоняет к мысли: Каракозов называл себя христианином искренне. Следовательно, те убеждения, которые заставили его пойти на убийство, обернувшееся самоубийством, имели для него самого природу христианскую, религиозную. Погибельное преступление он готовился совершить во имя Христа.
Это кажется невероятным. Мотивы каракозовского выстрела мы привыкли оценивать в контексте последующего революционного движения, завершившегося торжеством воинствующего атеизма. Однако сознание первых поколений русских революционеров вовсе не было тотально атеистическим. Те религиозные, аскетические мотивы, которые так выпукло проступают в программе Ишутинского «Ада», многократно повторяются в образах и поступках героев революционных терактов.
Впоследствии творец и певец терроризма Борис Савинков назовёт некоторых своих соратников «глубоко верующими христианами». Например, Мария Беневская, участница нескольких терактов: «Верующая христианка, не расстававшаяся с Евангелием». Или Иван Каляев. В терроре он «видел не только наилучшую форму борьбы, но и моральную, быть может, религиозную жертву». За час до покушения на министра внутренних дел Плеве (1904 год) Савинков фиксирует такую картину: «У ворот церкви стоял Каляев и, сняв фуражку, крестился на образ». Каляев молится, как новобранец перед боем. Он жаждет подвига и боится не сдюжить. Через полгода бомба, брошенная рукой Каляева, разорвет на куски великого князя Сергия Александровича, сына Александра II.
Почему сотни «русских мальчиков» и «тургеневских девушек» со времён Каракозова до времён Каляева шли в террор? Он давал им возможность утолить жажду подвига мгновенным, хотя и погибельным способом. «Научные» книжки, теории Бакунина и Бланки только помогали подобрать подходящие слова для обозначения этой цели.
Бунтующий безбожник
После покушения Каракозова прошло 13 лет без двух дней. Снова — роковой весенний месяц. 2 апреля 1879 года, понедельник Светлой седмицы. Места для столь любимых Александром II пеших прогулок приходилось теперь выбирать с осторожностью, поближе к Зимнему дворцу, который казался ещё гранитной скалой безопасности. Охрана государя была усилена, но кому хочется всё время ходить под конвоем? Перейдя Дворцовую площадь и приблизившись к широкому Певческому мосту, император дал знак своим спутникам, чтобы те чуть поотстали, и вступил на дугообразный подъем моста. Тут перед ним возник, как из-под земли вырос, какой-то человек. Выстрел, другой, третий, четвёртый, пятый! Пять промахов. Всё. Подбежавшие охранники повалили стрелявшего на землю. Он пытался проглотить яд, но его скрутили.
Личность стрелявшего была вскоре установлена, да он и не скрывал её. Из протокола допроса, произведённого в тот же день: «Зовут меня Александр Константинович Соловьев, коллежский секретарь из дворян Петербургской губернии… Я окрещён в православную веру, но в действительности никакой веры не признаю. Ещё будучи в гимназии, я отказался от веры в святых… Отрекся даже и от верований в Бога, как в существо сверхъестественное… Сознаюсь, что намерен был убить государя».
Колесо смерти
«Убить легко» — так называется повесть Агаты Кристи. На самом деле природа человеческая, не приемля смерть во всех её проявлениях, противится убийству. И если человек вменяемый всё-таки совершает это тягчайшее из преступлений, то он должен создать себе такое оправдание, которое было бы для него могущественнее самой природы. Что же это за тайная мысль, заставившая как будто бы добрых и благородных людей пойти на убийство?
Среди вещей, отобранных у Каракозова при обыске, нашлась прокламация, его рукой написанная. «Братцы, долго меня мучила мысль, которая не давала мне покоя. Отчего любимый мною простой народ русский, которым держится вся Россия, так бедствует?» (Действительно, отчего? Вопрос этот сегодня так же актуален, как 144 года назад.) Сквозь наивную социалистическую риторику дает себя чувствовать больной нерв: нетерпимость к неправде и жажда справедливости. В отличие от современных нам смертников-ваххабитов, чающих путем гибели попасть в чувственный рай, Каракозов и Соловьев шли на смерть бескорыстно. Не личное блаженство, а благо человечества и восстановление попранного закона правды — вот их цель. Но жажда правды Божией заменяется в непримиримой душе жаждой справедливости человеческой. И справедливость, не опирающаяся на конкретную, живую любовь, обращается в свою противоположность, порождая новые волны зла.
Царь начертал на каракозовском прошении о помиловании: «Лично я в душе давно простил ему, но как представитель верховной власти я не считаю себя вправе прощать подобных преступников». Казнь превратила преступника в мученика, и за его веревочным венцом потянулись другие правдолюбцы. Закрутилась бесовская круговерть взаимного насилия, жертвами которой стали и царь, и осудившие его на смерть революционеры, и, со временем, православная Россия.
Анджей ИКОННИКОВ-ГАЛИЦКИЙ
